Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 101

Тихая размеренная жизнь либо явилась наградой за пережитые мучения, либо застыла отдыхом перед новыми. За все время после возвращения из Эйлиса ничего страшного больше не произошло, не считая несостоявшегося инцидента с балкой. В остальном, словно кто-то оберегал семью Софьи от невзгод: никто не жаловался на здоровье или финансовые проблемы; она легко поступила в университет на бюджет, родители не ссорились. Казалось бы, сказка. Но туманное предчувствие распускало черные крылья. Где-то в отдалении разворачивалась катастрофа. То ли за сотни километров, то ли так близко, что достаточно обернуться — и вот оно, совсем рядом.

— Все в порядке? Ты рано. Все учишься… Давно вы с девочками не собирались, — заглядывала в комнату мама, когда дочь вернулась домой.

— Не получилось, — пожала плечами Соня. — А с кем собираться-то?

Школьные подруги, которые вместе с ней когда-то глядели свысока на остальных из-за того, что прочли больше книг, ушли из-за глухой зависти, когда Соня поступила в более престижный университет. Одна вроде вышла лет в восемнадцать замуж и больше не писала, другая уехала в Америку. Третья… о ней вообще сведения терялись по непонятным причинам, разве только с Днем Рождения друг друга поздравляли по сети. Но Соня не сердилась и не проклинала саму суть «дружбы». Существовали не те люди, с которыми просто не по пути.

— С сокурсницами, разве нет?

Соня потупилась, вспоминая, что на учебе у нее и правда приятные люди. Надолго ли? Ведь все дается на время, все неуловимо и зыбко. Друзья, богатство, жизнь… Пожалуй, только любовь и творчество могут продлить бытие после смерти, обращаясь в память. Ее же теперь невольно отделяла стена доверенной тайны.

— А… с ними мы в субботу хотели.

— Понятно. Ну, учись тогда. Не пойму, что это за бумажки все у тебя на столе. На историю не очень похоже.

— Да так… Это не совсем история.

— А, игра какая-нибудь, понятно, — махнула рукой мама, все логично объяснив себе. Ее-то мир оставался в рамках обычного человеческого восприятия. Дочь только загадочно полуулыбалась, но тень веселья и теплоты схватывались зимней стужей.

«Я не боюсь. Я это выдержу, я не боюсь! Так надо», — говорила себе Софья, сдерживая подступавший ужас и слезы каждый раз, когда она заглядывала в новостную ленту или слышала чью-то историю о несчастьях и горестях. Вот ее страшная правда, вот ее цена знания и возможности слышать сквозь миры. Жемчуг — камень жертвы, камень, который заставлял переживать чужую боль. И она добровольно приняла ее, одновременно словно вынырнув из своей уютной раковины.

Мир обрушивался на нее, вплавлялся в сердце, вырывая душу. Целиком, почти каждый миг. Она научилась жить с этим, улавливая в мелодии натянутых нервов истинные смыслы.

Мир состоял из боли, люди питались жестокостью. Но иные — даже не отмеченные красотой или великими знаниями — отличались подлинным героизмом и великой смелостью. С тех пор она научилась не делить все на черное и белое, не смотреть свысока на тех, кто знал меньше нее или в чем-то отличался по мировоззрению. Она оценивала по поступкам, по отваге и милосердию. Но сколько же смертей и сломанных судеб простиралось вокруг ее уютного кокона!

Иногда она не выдерживала, ломалась, и трещина вдоль льда разверзалась пропастью. Она просыпалась в ночи от чужих кошмаров, от далеких голосов и гула неразборчивых звуков. Она догадывалась: кошмары — это чья-то непреодолимая реальность.

«Умоляю, уберите! Уберите от меня войну!» — сквозь слезы шептала она, не имея сил и возможности ни с кем поделиться. И если это каждый миг видел Страж, то Софья понимала, как он сошел с ума. При мысли о Сумеречном Эльфе вдруг донесся его знакомый мягкий голос:

— Война не закончится, если закрыть на нее глаза.

Он показался полупрозрачной тенью, встав возле дивана. Софья вздрогнула, точно черная тень — мрачный предвестник — подошла к ней вплотную.

— Я знаю. Но ведь я… ничего не могу сделать! — прошептала она, восклицая: — Так зачем я все слышу?! Зачем чувствую боль Эйлиса и боль Земли?! Так непривычно остро! Стоит только прочитать о какой-то трагедии, посмотреть новости — и я будто переношусь туда, будто вживую смотрю в глаза всем этим людям. И так тяжело, будто все они мои давние знакомые, хотя я их вовсе не знаю. Это… Это невозможно! Может, я просто схожу с ума?

Она обняла себя руками, устало покачиваясь из стороны в сторону. Жемчуг на ее груди отдавал то жаром, то холодом — как обычно. Снять бы его да выкинуть, но она осознала, что не от камней идет вечная песня всего вокруг. Они лишь усиливали, как динамик.

— Нет, Софья, твой разум крепок, как и твои убеждения. — Сумеречный приблизился, ласково терпеливо объясняя: — Все дело в том предмете, с которым ты не расстаешься уже несколько лет. Да-да, на шее. Жемчуг соединился с твоей душой. Если ты не хочешь слышать, просто сними его.

— Но я… я уже не могу. Я словно заставляю себя страдать, хотя желаю обратно в свою уютную скорлупу, — Софья сжала кулаки, твердо заявляя: — Но так нельзя, нельзя закрывать глаза! Я словно прозрела. Раньше я жила в своих фантазиях, придумывала сказки о прошлых эпохах. Мир ужасен, но он настоящий. И он всегда таким был.

Она заметила, как изменилась ее манера говорить, сделалась отрывистой и ясной без велеречивости и плавности. Вещи заслуживали того, чтобы называться своими подлинными именами. И если уж существовали мрази, то не стоило в угоду вежливости называть их просто «недобрые люди». Недобрые не творят того, что делают нелюди. Недобрым иногда был, к примеру, Раджед, потому что запутался и почти помешался от одиночества, но он оставался человеком.

— Я предупреждал. Это нелегкое испытание, — вздохнул Сумеречный, отходя к окну, глядя через щелочку между зеленых штор. А ведь в комнате все осталось на своих местах! Даже светлый диван хранил память о том дне, когда Раджед перенес на него лишившуюся чувств девушку. Тот образ хрупкости и нерешительности отпечатался в памяти Софьи видением из другой жизни. Она уже вполне осознала: все разделилось на «до» и «после» Эйлиса. Значит, так для чего-то важно.

— Я стану сильнее. Если это испытание, значит, у него есть цель, — уверенно ответила она, стирая с осунувшихся бледных щек невольные слезы. Пусть текут — они еще не признак слабости, скорее, способ выплеснуть лишнюю нерешительность.

— Хотелось бы мне в это верить, — Эльф неуверенно замялся. — Я не знаю наверняка в твоем случае. Признаюсь честно, ты отважная девушка.

— Значит, дальше будет тяжелее? — но Софья улыбалась. — Что ж. Я готова. Зато я впервые вижу мир настолько ясно, оба мира. Ты так существуешь уже сотни лет? Видишь все это, чувствуешь?

— Каждую секунду в сотнях миров, — выдохнул собеседник, ссутулившись. — И ничего не имею право изменить. Тебе достался только осколок великой силы — обостренное ощущение чужой боли, метафизический антипод равнодушия. Но не знания, не этот проклятый архив, который придавливает стопками пыльных томов. И поэтому у тебя остается право выбора! Я же знаю вероятности будущего, которые связывают по рукам и ногам…