Чистый углерод. Алмазный спецназ-2 - Бушков Александр Александрович - Страница 39

Ага, наступил легонький алкогольный приход: щеки чуть порозовели, личико стало не таким испуганным.

— Займемся делом, — сказал Мазур. — Ты когда-нибудь давала интервью газетчикам?

— Откуда? Я же не кинозвезда…

Согнутым в крючок указательным пальцем Мазур подцепил цепочку у нее на шее и выпростал поверх футболки золотой католический крестик. Удовлетворенно кивнул:

— К исповеди ходила, надо полагать?

— Только до семнадцати лет, пока не уехала от родителей. Потом как-то не выпадало случая, и желания не было…

— Это ты зря, — ханжески сказал Мазур (в жизни не бывавший на исповеди, ни дома, ни уж тем более в командировках — вздумай он каяться во всем содеянном, любой служитель Божий поседел бы, не дожидаясь конца исповеди, как ни привычны ко всему на свете исповедники). — Исповедь очищает душу… Ладно, если ходила к исповеди, принцип тебе понятен. Правда, процедура чуточку иная, я буду задавать совсем иные вопросы, нежели кюре, но отвечать ты должна всю правду, как на исповеди… Что-то непонятно?

— А потом ты меня убьешь…

— Зачем, объясни ты мне? — терпеливо сказал Мазур. — И без тебя куча народу на прииске знает, кто я такой…

— Я же видела, как вы… Как Патрис…

— По неловкости выпал за борт, — понятливо закончил Мазур. — Ну и что? У тебя есть видеозапись того, как он повторил подвиг Икара?

Как любят выражаться американцы, это только слова против слов. И потом, когда я тебя отпущу на все четыре стороны в Инкомати, сумею раствориться в воздухе гораздо быстрее, чем ты напустишь на меня легавых. Все подготовлено…

Она машинально кивнула:

— Я знаю, они догадывались… — и прикусила язычок.

— Вот видишь, — сказал Мазур. — Что-то интересное для меня ты знаешь. Так вот, совершенно ни к чему убивать человека, если есть более надежные и эффективные варианты… Когда у тебя кончается контракт?

— Через три месяца с какими-то днями. Продлевать его я не собираюсь… — и замолчала с таким видом, словно невзначай выдала какой-то секрет. Хотя какой в этом мог таиться секрет?

— Прелестно, — сказал Мазур. — Денежки, конечно, копишь на дальнейшее обустройство жизни!?

Она настороженно спросила:

— Вас интересуют мои деньги?

— Какие пошлости, шерри[2]… — поморщился Мазур. — Сама подумай: могут человека с парой килограммов алмазов в кармане интересовать твои гроши? Ты рядовой эксперт, вряд ли тебя осыпают золотом… Кстати, какое у тебя жалованье?

— Три тысячи долларов в месяц. Откладываю почти все, дело даже не в том, что я бережливая — в такой глуши расходы на жизнь минимальные, и квартиру, и еду оплачивает корпорация, это входит в условия контракта практически всех служащих…

— Капиталы прячешь под матрас, кладешь в местный банк или переводишь в ля белль Франс?

— Конечно, во Францию. Я уже уяснила, что такое Африка: сегодня здесь тишина, а завтра — ад кромешный…

— Как я тебя понимаю… — с чувством сказал Мазур. — И в самом деле, веселый в этом смысле континент. Латинская Америка, в общем, угомонилась, а здесь продолжается то же самое, что началось, когда тебя еще и на свете не было, а я еще в школу не ходил… Еще налить?

— Пожалуй…

Мазур повторил процедуру, разделался со своим стаканчиком и подождал, когда то же самое сделает она — уже не столь мелкими глотками. С последним она чуточку раскашлялась, и Мазур заботливо протянул ей шоколадку:

— На, откуси… Итак. Продолжим наши игры, как сказал палач, извлекая очередной жуткий инструмент… В твоем контракте есть какие-то кабальные условия? Скажем, если ты его вздумаешь расторгнуть до срока, получишь сорок лет каторги, но раньше тебя сожгут на площади, как Жанну д'Арк? Или, что гуманнее, просто платишь миллиард неустойки?

— Нет, ничего такого. Я только потеряю бонус. Двадцать пять тысяч долларов.

— Арифметика нехитрая, — сказал Мазур. — Три тысячи на три плюс еще двадцать пять штук… Получается тридцать четыре. Так вот, в проигрыше не будешь. Проще тебя купить, чем убивать, во-первых, не придется лишний раз пачкать руки, а во-вторых, зная Африку, мне на всякий случай выдали некоторую сумму на покупку нужных людей, деньги не мои, их не жалко… Прочитай. И сосчитай нули после единицы.

Он протянул ей чек, который больше не понадобится Анке. Когда она опустила руку, забрал у нее чек, спрятал в пластиковый пакетик на пару к своему собственному испросил:

— Ну как? В Инкомати ты его получишь и можешь с ним убираться куда угодно. Паспорт при тебе. До Маджили часа четыре с лишним поездом. Из Маджили есть ежедневный рейс на Париж. Патрис наверняка регулярно докладывал на прииск…

— Да, если ничего не должно произойти — дважды в день… Но срок первого сеанса еще подошел.

— Ну, это ничего не осложняет, — сказал Мазур. — Даже если очень рано всполошатся и начнут вас искать, все равно никому не придет в голову, что ты линяешь из страны, никто не станет объявлять тебя в розыск и перекрывать вокзалы с аэропортами… по крайней мере, не в первые дни. Преспокойно улетишь… кстати, кроме парижских рейсов есть с полдюжины других, в европейские столицы. Ты из Шенгенской зоны, тебе въездная виза ни в одну из них не нужна. Ну, а дальше… Ты большая девочка и кое-что в жизни понимаешь. Как-нибудь устроишься…

— А работодатели?

— Чихал бы я на них на твоем-то месте, с таким чеком в кармане, — сказал Мазур.

— А если меня начнут искать?

— Во Франции? Крепко сомневаюсь. Это здесь, в Ньянгатале, Алмазный спецназ круче всех злых духов и злых богов. А в Европе у них нет ни возможностей, ни опыта в крупномасштабных поисках человека по всей Франции. У них — ты, может, знаешь — есть пара-тройка агентов в тех городах, что сильнее прочих связаны с алмазным бизнесом, но это не шпионы и не боевики, а просто сборщики деловой информации: колебания цен, ситуация на биржах и все такое прочее. Ну, а внешняя разведка у Ньянгаталы всегда была дохлая. Ее люди в Европе главным образом выполняли заказы президента: дорогие шлюхи, деликатесы и напитки, которые из-за их дороговизны обычные торговцы в Ньянгаталу ввозят редко или совсем не ввозят, и все такое прочее. Это не разведчики, а дешевые лакеи для походов на базар. Некому будет тебя искать. Это убедительно?

— Убедительно… — задумчиво протянула она, вскинула на него глаза, полные примечательной смеси робости и наглости (женщинам особенно хорошо удаются такие смеси самых разных эмоций). — Возможно, мы лучше договорились бы, если…

Мазур ее понял без труда. И поневоле вспомнил одно из классических изречений Штирлица, из тех, что стали поговорками и афоризмами. «Девочка впервые увидела столько продуктов». К сожалению, нельзя было ей ответить, как ответил Штирлиц: «Мари, бери колбасу и не кокетничай». Она попросту не поняла бы, безусловно, о Штирлице и не слыхивала. Мазур лишь широко ухмыльнулся:

— Долю в алмазах, а? Шери, у тебя глазенки шире желудка. Слишком много хочешь. Дело даже не в моей скупости. Я, видишь ли, не разбойник-одиночка, у меня есть своего рода начальство. И если я не доставлю алмазы до карата, меня не престо обойдут долей — возможно резкое увеличение свинца в организме, что обычно вызывает летальный исход… Видишь, я играю честно. Если бы я решил тебя пристукнуть, пообещал бы хоть половину. Бери, что дают, благо дают не так уж мало. Больше все равно не дадут. Итак?

— Надо подумать… — протянула она.

Это уже был не страх, а примитивная торговля. Вот только Мазуру надоело ее уламывать. В конце концов, он — не кавказский торговец фруктами, а она — не жеманная питерская девочка из тех, что плохими, в общем, становятся без особых моральных препон, но для приличия долго и старательно ломаются.

— Времени у нас, конечно, масса, — сказал он. — Но мне надоело с тобой болтать, мы не в ООН и не в каком-нибудь, прости за сравнение, парламенте. Предмета для торговли нет. Лоты розданы. Вариантов два. Либо ты соглашаешься и начинаешь исповедь, либо… — он сделал многозначительную паузу. — Кто сказал, что обязательно нужно тебя убивать? Я просто посажу шар, не долетая до Инкомати, так, чтобы с полчаса прошагать пешком… или даже меньше, можно попытаться поймать на магистрали попутную машину. А ты… — он вытянул над бортом руку с ключиком от наручников, на короткой стальной цепочке. — Ну что мне стоит разжать пальцы? И ты останешься тут, в корзине. В глухом лесу. Всю жратву и питье я предварительно выкину за борт — чтобы ты не мучилась слишком долго. Вырвать кольцо или разломать стенку у тебя не хватит сил, я проверял, все сделано на совесть. Может, на тебя кто-нибудь наткнется, прежде чем ты отдашь богу душу от обезвоживания организма — а оно в Африке наступает особенно быстро — а может, и нет. В любом случае мне не придется пачкать руки, а в призраков, которые по ночам являются к убийце с руганью и проклятиями, я не верю. Патрис у меня далеко не первый, кого я отправил то ли к Лунному Бегемоту, го ли куда-нибудь еще — и, ты знаешь, ни один никогда не являлся потом… Если у тебя хорошо развито воображение, представь это во всех деталях — как ты сидишь в лесу, прикованная, сначала пробуешь орать, звать на помощь, потом сорвешь голос… И сопоставь с противоположной по содержанию картинкой: как ты улетаешь в Европу с чеком в кармане. Я, тебя не тороплю, сама все обдумай…