Мост в Хейвен - Риверс Франсин - Страница 9

Абра опустилась на стул возле окна, выходящего в боковой дворик. Сын Мици, Ходж, жил в соседнем доме. Сейчас его жена чем-то занималась на кухне.

— Опусти занавеску. — Мици, которая держалась подальше от окна, взмахнула рукой. — Нет, погоди. Лучше не нужно. Карла подумает, что со мной что-то не так, и Ходж тотчас примчится узнать, почему я в халате в разгар дня.

Абра улыбнулась, явно забавляясь растерянностью Мици, и спросила:

— А почему вы в халате посреди дня?

— Потому что я старая и уставшая женщина, иногда мне просто не хочется возиться с косметикой и волосами, не хочется думать, что надеть. Выглядеть хорошо совсем непросто, для этого требуется много усилий и воз и маленькая тележка косметики. Ага! Наконец-то! Улыбнулась! — Она добавила шоколадный порошок в молоко, стоящее на плите. — А у тебя как дела, золотце?

— Пенни терпеть не может, когда я играю на пианино.

— Это оттого, что у нее нет слуха и способностей к музыке. — Выражение лица Мици вдруг изменилось. — А ты забудь то, что я только что сказала, сию же минуту. — Она протянула Абре руку с оттопыренным мизинцем — обещание на мизинцах. — Абра повторила ее жест.

Карла Мартин заметила Абру и помахала ей рукой через окно кухни. Абра изобразила радостную улыбку и помахала ей в ответ.

— Ты можешь репетировать на том симпатичном рояле, что стоит в церкви, сколько хочешь. Пастор Зик не станет возражать.

— А зачем мне туда идти? — Абра снова посмотрела в окно.

— Я просто подумала… — Мици выключила газ и налила дымящийся шоколад в две кружки: — Пойдем в гостиную. — Она вручила Абре кружку и сделала вид, будто выглядывает из-за двери: — Не нужно размахивать красной тряпкой перед Карлой.

Обхватив кружку двумя руками, Абра опустилась в слишком мягкое кресло и перекинула ноги через подлокотник.

— Спасибо, Мици. — Если бы она так уселась в доме Питера и Присциллы, ей обязательно бы велели вести себя как леди. — Мне нравится здесь гораздо больше, чем в любом другом месте.

Мици ласково ей улыбнулась:

— А мне нравится, когда ты приходишь. — Она устроилась на диване, скинула тапки и положила босые ноги на кофейный столик. Ногти у нее на ногах были покрыты ярко-красным лаком. — Значит, они все ополчились на тебя? Пытаются задушить твой талант на корню?

Иногда Мици раздражала. Абра отхлебнула шоколад и решилась быть честной:

— Они устают слушать, как я играю одни и те же пассажи по многу раз, а мне не научиться, если я не буду этого делать. У Присциллы начинает болеть голова, Питер хочет слушать новости по радио, а Пенни воет, как банши^[8].

— Ты же знаешь, — сказала Мици, растягивая слова, — вся беда в том, что под одной крышей живут две тринадцатилетние девочки. То вы подруги не разлей вода, то вцепляетесь друг другу в глотки.

— То есть вы хотите сказать, что Питеру и Присцилле жилось бы лучше, если бы у них была только одна дочь.

Мици пришла в ужас:

— Я вовсе не это хотела сказать. Просто вы обе вырастете и перестанете быть несносными.

— Хотелось бы надеяться.

— Что ж, можешь пользоваться моим инструментом, сколько захочешь. Возможно, я взвою, когда ты возьмешь не ту ноту, но не допущу, чтобы ты бросила.

— Теперь наша троица возрадуется и пустится в пляс по гостиной. — Абра переложила ноги на кофейный столик. Ей нравилось бывать у Мици. Потому что не приходилось прикусывать язык всякий раз, когда хотелось сказать то, что она думала на самом деле. Правда, Мици не позволяла ей сплетничать и жаловаться. Она не переносила ни того, ни другого. Однако именно здесь девочка чувствовала себя дома, а не в том, другом доме.

— Не спеши так, детка. — Мици посмотрела на Абру поверх края чашки. — У меня одно условие. Ты будешь играть на утренней службе.

— Что? — И тотчас ушли радость и тепло. — Нет! — Она опустила кружку на столик. От одной мысли об этом у нее свело живот.

— Да, я хочу, чтобы ты начала…

— Я же сказала, нет.

— Приведи хоть одну вескую причину.

Абра пыталась найти оправдание:

— Потому что я ничего не хочу делать для преподобного Фримана. Вот почему. Он предал меня. Помните?

Темные глаза Мици вспыхнули, она опустила ноги на пол:

— Это же полная чепуха. Кроме того, разве это пастор Зик тебя просил? Ты сделаешь это не для него. Ты сделаешь это для меня. Но было бы гораздо лучше, если бы ты сделала это для Бога.

Ну, это вряд ли. Что сделал для нее Бог? Поскольку Абра знала, как Мици относится к Богу, то придержала язык.

— Но вы сами играете намного лучше, чем я когда-нибудь смогу.

— Ты играешь почти как я. Мне больше нечему учить тебя. И да, да, мы доберемся до рэгтайма, но не сейчас.

— Почему вы просите меня играть в церкви?

— Потому что я старею, я устала и хочу выходной в воскресенье. Вот поэтому. А Марианн всегда мечтала, что ты когда-нибудь будешь играть в церкви. Сделай это для нее, если не хочешь для меня.

На глаза Абры навернулись слезы. Вернулась старая боль и схватила за горло.

Мици смягчилась:

— Прости, солнышко. Ах, милая, тебя переполняет страх, а бояться нечего. — Она вяло улыбнулась. — Пастор Зик любит тебя, а ты с ним даже не разговариваешь. Я так рада, что твоя семья вернулась в нашу церковь. Эти два года, что он не видел тебя, трудно дались ему. — Абра удивилась. — Этот человек спас твою жизнь и приютил на пять лет.

— Лучше бы он оставил меня там, где нашел.

— Ага-ага. Ты можешь наплакать целую реку слез, а можешь построить мост. Ты даже не выказываешь ему уважения, которое он заслуживает как твой пастор.

Вся дрожа от сдерживаемых слез, Абра поднялась:

— Я думала, что вы любите меня.

— Я люблю тебя, глупышка! Иначе почему, думаешь, я с тобой занимаюсь? Может, из-за твоего жизнерадостного характера? — Мици нетерпеливо вздохнула. — Я скажу тебе кое-что один раз и больше повторять не буду. Пора с этим покончить! Абра, милая, Зик отдал тебя, потому что любил, а не потому, что хотел избавиться. Он сделал это ради твоего блага. И не надо косо смотреть на меня. Я никогда тебе не лгала и не буду. — Она явно обиделась. — Я знаю, это твое право, верить мне или не верить: то, во что ты веришь, определяет твою дальнейшую жизнь. И не говори мне, что ты несчастна в семье Мэтьюс.

— Я притворяюсь.

— Действительно? — Мици громко фыркнула. — Ну, если это правда, ты великолепная актриса, гораздо лучше, чем я когда-либо была. — Она по-прежнему сидела на краешке дивана. — Может, наконец присядешь? У меня уже болит шея.

Абра села.

Тогда Мици прислонилась к спинке и снова положила ноги на столик. Она оглядела Абру:

— Итак? Что скажешь, мисс Мэтьюс? Может, ты лучше слезешь со своей высокой лошади и оседлаешь табурет перед пианино? Или хочешь репетировать дома, чтобы свести с ума всю семью?

— А когда я должна играть в церкви?

— На этой неделе.

— На этой неделе!

— Я подберу несколько несложных гимнов. «Прекраснейший Господь Иисус» вполне подойдет. — Мици забрала кружку у Абры и жестом пригласила к инструменту: — Хватит бездельничать. Сначала разомнись гаммами.

Абра сыграла с листа «Пуговицы и банты» Дины Шор. Из кухни вернулась Мици и поставила перед ней «Кукольное личико». Абра обрадовалась и сыграла песню почти без ошибок.

— Хорошо. Ну, довольно баловаться.

Мици открыла сборник гимнов и не успокоилась, пока Абра не сыграла гимн «Прекраснейший Господь Иисус» три раза без ошибок. Затем она полистала сборник и нашла «Нетленному, невидимому, единому премудрому Богу». Мици отбивала ритм, пока Абра играла, и подгоняла ее:

— Увеличивай темп. Это не погребальная песня.

Мици сама себе дирижировала и громко пела, идеально выводя мелодию. Когда она наконец решила, что получается удовлетворительно, то открыла «Вблизи креста Христова». Абра сердито на нее посмотрела. Ей хотелось захлопнуть крышку пианино. Но она сдержалась и вместо этого сыграла «Вблизи креста Христова» в другом ритме.