Метель в преисподней (СИ) - Айдарин Николай - Страница 75

Я кивнул. Выходит, «надёжный человек» в итоге забрал Машу, и та теперь у Наумова. И отец об этом подло умолчал. Подозреваю, что ничего хорошего из этого не выйдет, но Наумов не может знать, как же вызывать видения у девчонки, а простое накачивание её наркотой, думаю, даст другой эффект. Бедная девочка будет работать как неисправный приёмник, ловя всё подряд, а отнюдь не требуемые предсказания. Клуб мёртв, мертва Инесса, а вместе с ними и их тайна тоже отправилась в могилу. Хотя, «Светлый Путь» просил меня только остановить убийства и поймать преступника, не говоря ни слова о том, чтобы что-то позволять или не позволять делать Наумову. Надо будет побеседовать с этими ребятами, и, сдаётся мне, я знаю, как это сделать. Уверен, что они уже обо всём знают, а это значит, что они мне должны некую сумму, которая мне очень пригодится. Но разбираться с этим я буду позже, когда выйду из больницы, и, сдаётся мне, это будет весьма скоро.

— Я ведь на самом деле ездил в клинику, где лечили девчонку, там-то меня и зацепило, вышвырнуло из собственного тела, — добавил спустя небольшую паузу он. — И тебе звонил уже не я.

Он некоторое время смотрел в пустоту, после чего тряхнул головой и, довольно раскинувшись на своей койке, перевёл разговор в другое русло:

— Врачи до сих пор недоумевают по нашему поводу. Ломают головы над тем, как мне так быстро удалось залечить свои ожоги, а насчёт тебя — вообще полагают, что у них рентген не в порядке.

— Знаю, — кивнул я, задумчиво жуя печеньку. — Каково это — быть одержимым?

— Плохо, — признался он. — Ты как будто призраком становишься, смотришь на себя со стороны, не способен ничего сделать и позвать на помощь, даже думать тяжело. И при этом в ушах всё время звучит её голос, диктующий тебе, что ты должен делать. Тело всё само выполняет, а ты сам в этом не участвуешь. Хочешь — сопротивляйся, не хочешь — не сопротивляйся. Результат один. А ещё очень холодно и одиноко.

Паша замолчал, после чего пару секунд посмотрев в никуда, очнулся и, отняв у меня флягу, жадно приложился к ней.

При этих его словах я вспомнил, что я чувствовал совсем недавно, когда думал, что я умер. Холод и одиночество. Было ли то видение про меня и Анну реальностью, или же это был плод моего воображения? Некоторые моменты сходятся, как, например, тот факт, что я нахожусь в больнице, но палата явно другая. И всё же…

Уже минуло несколько дней с тех пор, как я выписался из больницы (хотя, чего уж тут — сбежал, а то бравые врачи уже хотели разобрать меня на запчасти и посмотреть, с какого перепугу я так быстро вылечился), и целая неделя с момента моего ранения. Воспоминания постепенно поистёрлись, и я уже мало что помню из того, что творилось в том проклятом доме, а так же сразу после него, остались одни только ощущения да эмоции, которые, бьюсь об заклад, пройдут далеко не так скоро. Истерзанный живот был девственно чист, даже шрамов не осталось, сломанная нога заросла тоже очень быстро и не ныла даже в прескверную погоду, расковырянное плечо тоже зажило без проблем. И единственным напоминанием о том, что меня действительно чуть не прикончили тогда, был мой глаз, вернее, его полное отсутствие. Если честно, то я довольно долгое время надеялся, что благодаря RD я смогу если не восстановить его, то хотя бы приживить обратно, но меня сначала врачи назвали идиотом и посоветовали не думать о таких глупостях и смириться, а потом и Паша попробовал меня убедить, что препарат здесь меня не спасёт. Видите ли, он только заживляет повреждённые ткани, при этом он совершенно не восстанавливает их, если они были полностью утрачены, закрывает дырки, так сказать. Я долго не верил в это, всё пытался найти хоть какое-нибудь решение, но, в конце концов, я таки осознал, что глаз я потерял бесповоротно, когда мне предложили задуматься о нормальной повязке на глаз, а не о куске стерильной марлевой ткани.

Я подолгу разглядывал своё отражение в зеркале, сначала в больнице, а потом и дома, пытаясь привыкнуть к своему новому образу, но удавалось это плохо. В последнее время у меня вообще что-то ничего не получается, как я успел заметить. Пустая глазница выглядела откровенно страшно, даже если веко было закрыто — отсутствие глаза сразу было заметно, и, как мне кажется, даже левая бровь немного опустилась вниз, хотя, быть может, это всего лишь зеркало такое кривое.

Папа ещё некоторое время пробыл в городе, улаживая «старые дела», затем окончательно порвал с Наумовым все отношения (только благодаря моим долгим и нудным уговорам; сам отец этого не желал по вполне понятным причинам) и вернулся обратно домой. Я проводил его на автобусный рейс лично. Все те дни, пока папа гостил у меня, мы разговаривали очень мало, да и сами разговоры выходили сухими, пустыми и никчёмными, типа «ты как, нормально? Рад это слышать». Я видел, что он всякий раз хотел поднять тему моего глаза, но я старался вообще не думать об этом, поэтому заранее и, быть может, чересчур резко прерывал беседу, либо же переводил её в другое русло. В конце концов, мы оба не выдержали, и папа уехал. Очень надеюсь, что в следующий раз он приедет в открытую и не будет следить за мной, хотя, как оказалось в итоге, его слежка спасла мне жизнь.

Паша, едва залечив ожоги, в срочном порядке выписался из больницы и отправился обратно на службу, а спустя пару дней я снова услышал по радио о том, что неизвестный ночной герой спас ещё одного человека от грабежа. Если честно, то я относился неодобрительно к этим его ночным вылазкам, считая, что Паша очень сильно рискует не только своей карьерой, но и жизнью. Ладно, если с него только сорвут его маску и узнают, кто он такой — Паша ведь может один раз крепко нарваться на тех, у кого будет огнестрельное оружие, и ему хватит одной единственной пули, чтобы не успеть принять RD вовремя. Или же его пырнут ножом в сердце, или сделают галстук — способов много. Сам Павел при этом меня внимательно выслушал, после чего заметил, что я просто ему завидую, ведь он безо всяких способностей борется с преступностью, а я при всём моём арсенале тихо сижу в уютном уголке и только и делаю, что либо бухаю, либо жалею себя. Так же он добавил, что с тем же успехом на него может упасть кирпич с крыши дома, когда он пойдёт в магазин за хлебом. Естественно, я был вынужден проглотить своё мнение и больше его ему не показывать.

После того, как папа уехал обратно в деревню, я дозвонился до мамы и попросил её перезвонить мне, когда папа доберётся до дома, под предлогом «хочу убедиться, что он благополучно доехал», хотя на самом деле я хотел удостовериться, что отец не сошёл на первой же остановке и не вернулся в город. Он вполне мог это сделать.

Папа, уезжая, оставил мне ключи от моей квартиры, после чего я всерьёз задумался о том, чтобы переехать в апартаменты чуть менее фешенебельные, под стать моим текущим доходам (на работу я в итоге вернулся), а также ещё по целому ряду причин, главными среди которых были: моя убеждённость в том, что теперь каждая собака знает, где я живу, и при этом она может спокойно войти в мой дом без моего дозволения. А вторая — я снова выслушал от своей соседки длинную тираду о том, что я из себя представляю, что она думает о моих ночных гостях, которые ей не дают спать, о моём страшилище, поселившимся на балконе, а так же о том, что ей очень грустно видеть то, что я с собой делаю (при этом она очень внимательно посмотрела на мою пустую левую глазницу). Я терпел это, как я считал, достаточно долго для того, чтобы теперь со спокойной душой начать искать новое жильё, правда, это оказалось не так-то и легко.

Так-с, я, вроде бы, рассказал уже обо всех моих завершённых делах и подведённых итогах, где это было возможно, кроме трёх.

Первое. Нашли труп старушки с сиреневыми волосами, но, насколько мне известно, зацепок у следственной группы никаких не было, и в результате я смог больше уже об этом не беспокоиться, по крайней мере, когда бодрствовал. Другое дело — ночные кошмары, но к этому я уже привык. А к трупу Артура я сам привёл следственную группу, и в результате это дело повесили на меня и Семёна. Конверт с деньгами изъяли и обнаружили, что те в нём фальшивые (а я-то считал Артура порядочным человеком!), и я поблагодарил себя за свою честность, из-за которой не присвоил себе этот конверт. После того, как я вкратце поведал Семёну о моих последних приключениях, он обозвал меня полным кретином, а потом мы вместе благополучно и слаженно завели это дело в тупик. Да, да, так работают нечестные сотрудники наших следственных органов, но Вы должны понимать как никто другой, что иного выхода у меня не было: та горстка людей, которая знала правду или могла в неё поверить, либо ни на что не влияла, либо находилась по другую сторону баррикады, а всем остальным я правды рассказать не мог, я это уже проходил. На меня и без того раньше косились как на сумасшедшего, а после недавнего моего появления на месте одного из самоубийств вообще поползли слухи о моей невменяемости, благо, из-за моей травмы разговоры за моей спиной велись достаточно тихо, хотя я всё равно их слышал. В результате вся та моя репутация «крутого и многообещающего следователя» быстро обернулась в «будешь много работать — сам станешь таким же, как Николай Айдарин». Я забил на это — поддержку Семёна я всё равно чувствовал, с Пашей мы вообще основательно закорешились, Роме было на всё плевать до тех пор, пока я приносил выгоду, как, собственно, и моему боссу, хотя я подозреваю, что это явление весьма спорное. Посмотрим, что будет дальше.