Живи ярко! (СИ) - Петров Марьян - Страница 12

Пока ванну набирал, досчитал до шестидесяти и скурил сигарету, что делал уже крайне редко, потерял вкус, а привычка прикладывать руку ко рту осталась, особенно когда нервы польку танцевали. Лёг в ванну, пожалел, что не добавил немного пены, ну, да ладно. Главное, чтобы Яр этого не увидел, а то растерзал бы подъёбками на британский флаг. И вообще, я пить не хотел, то, что пьяный — водила виноват. Пьяный, слепой с порезанной рукой — сокровище, «упускать нельзя оставить». Запятую сами влепите, если головоломки любите.

Расслабиться полностью не позволяет дёргающая боль в кисти, которую даже «местная анестезия» не облегчила. Думаю о губах, меня недавно целовавших, о руках, так просто касавшихся, сам себя оглаживаю, кусая изнутри щёку. Докатился. Но чувство саморазочарования становится в очередь за острым желанием дотронуться до члена. Спускаю воду из ванны и включаю душ. Можно выкрутить холодную и свести возбуждение на нет, а можно… сделать тёплую, небольшим напором растекающуюся по телу. Делаю это медленно, добираюсь правой рукой до полуэрегированной плоти, парой-тройкой движений довожу до стояка. Из шкафчика на стене вынимаю лубрикант, капаю на ладонь и продолжаю. Всхлипываю. Никогда не умел красиво дрочить, даже в таком деле сам с собой зажимался. А сейчас, по пьяни, получается сразу словить нужный ритм, опираясь предплечьем и локтём в кафельную стену, зачем-то зубами прикусить и так раненую руку. Догоняю оргазм быстрее обычного, догадываясь, чья заслуга моего «успеха», прикусывая губу и резче выдыхая стоны.

И именно в этот пограничный момент, когда «вот-вот» — спину опаливает горячее дыхание.

— Помочь? — впервые слышу его голос без подъёбки, и это настораживает. Сказать, что у меня всё, что было, вниз ухнуло вместе с сердцем — это ничего не сказать.

— И как давно ты тут стоишь? — выходит смазанно и нечётко, руки сами к паху тянутся, чтоб прикрыться, спина покрывается потом, хотя в комнате достаточно душно.

— Рот закрой, — командует, положив на всякую субординацию. — И иди сюда.

Не просит, нахально требует и подкупает своим упрямством. Уверенно обнимает за пояс, подтаскивая к себе. Чувствую, как у него намокает одежда, а ремень на штанах неудобно впивается мне в бёдра. Собственные страхи неволят сильнее оков, кисть, что продолжает болеть, не даёт в полной мере оттолкнуть руки, спускающиеся от груди по торсу к паху.

— Яр?!

— Я сказал — заткнись, — разворачивает лицом к себе, облизывает нижнюю губу, словно пробуя, и, когда открываю рот, чтобы начать на него орать — целует, не так, как раньше, а нежнее, глубже, языком доставая до моего и обтираясь своим…

Чувствую его руки на бёдрах. Кружит около, и когда теряю бдительность, оплетает тугим кольцом член, скатывая чувствительную кожицу и снова раскатывая по стволу, подстраиваясь под мои желания. В то время как я мечтаю его придушить и обнять одновременно, он продолжает резко мне надрачивать, в то же время тягуче-медленно трахая рот языком. На контрасте всё чувствуется острее. Кожа, как воспаленная, хватает каждую ласку, начинает зудеть в местах, где только были прикосновения, и это становится похоже на ломку. В момент, когда оргазм не просто подкатывает, он выстреливает и накрывает с головой, забрав всякую способность ориентироваться в пространстве, — выстанываю на грани крика.

Яр продолжает руками ласкать член, размазывая по стволу и яйцам мою же сперму, словно ему всё ещё мало стонов и дрожи. Я чувствую его стояк, прижатый к своей заднице, он специально вжимается сильнее, давая понять — ему это нравится, но дальше допустимого не заходит. А мог бы. Если бы надавил — я бы сдался, наверно…

— Выдыхай давай, — ухмыляется мне в губы и, противно чмокнув, отстраняется, присаживая меня на борт ванной. — И меняй уже красный цвет на естественно-бежевый, а то в твоём возрасте столько краснеть вредно для здоровья. А в моем — опасно, и тоже для твоего здоровья.

На автомате выдыхаю, в темноте не видно кругов перед глазами, но они, кажется, сейчас мне ресницы цепляют. И ноги, как ватные, отказываются тело в вертикальном положении держать. Это я себя считал зажатым? Да у меня язык онемел, и в ушах колокольчики, а сзади… хорошо Яр не видит, потому сижу на краю ванны. Ощущаю себя подростком, которого застукали и показали мастер-класс. После таких демонстраций некоторые в монастырь уходят с комплексом неполноценности, а я сижу и безотчётно слизываю с губ вкус его рта. Яр рядом со сбившимся напрочь дыханием, цедит с матами сквозь зубы катящийся в тартарары самоконтроль. Вот что чувствую всей поверхностью кожи. Слышу, как он возится с душем, протирает воду на полу, потом помогает мне вылезти из ванны и, набрасывая на плечи полотенце, быстрыми движениями сушит кожу.

Останавливаю сильные руки на себе, сглатываю, хоть и кончил, но со мной творится невообразимое. А Яр, скорее всего, сдерживается уже из последних сил, глядя на меня голого.

— У тебя одежда промокла, — говорю спокойным хрипловатым голосом, — раздевайся.

— Ты перед купанием сохранился, что ли? Герк… если я разденусь, тебе — пиздец, — Яр отводит мою руку, пытаясь выскочить из ванной.

— Поподробнее. Это как? — ведь издеваюсь над человеком на грани, скорее всего добровольно подписывая себе смертный приговор. Медленно тяну вверх футболку, чтобы быстрее прижаться к его коже. Я смелый… потому что пьяный? Нет. После яркого оргазма словно в голове просветлело. Я смелый, потому что верю этому парню.

— Тормози… — глухой рык, а его пальцы уже проводят мне по линии ключиц, потом по груди. — Я осторожно не умею, я — бешеный. У меня же дед в сорок третьем без вести пропал, я ж по полной программе отомщу…

— Поподробнее… как… — договорить мне не дали, схватив ладонью затылок, сгребая волосы, рванули к себе, впиваясь в рот с рёвом, а потом — со стоном. Яр меня отпихнул, когда хотел с него стащить блядскую мокрую футболку, дернул ее обратно, не давая избавиться от одежды. Но не остановился. Шорох… вжикнул молнией, звякнул ремнем, шлёпнул о пол босыми ступнями — эротичнее звуков не слышал в своей жизни. Протягиваю руку наугад, пальцами упираюсь в кожу на бедрах, горячую и сухую, впитываю лёгкую дрожь. Хотел по груди, но его это тормозит, и я пока не знаю почему, лучше не провоцировать, он и так на последнем волоске держит внутреннего зверя. Но любопытство подстегивает к экспериментам, поэтому рукой пробираюсь под футболку, по торсу и выше… Яр замер… застыл… и повисло чувство неловкости. Что вогнало его в ступор? Прижимаю ладонь всей поверхностью, провожу, наталкиваясь на отчётливые шрамы, теперь понимая причину всех особенностей поведения и характера, скрываю свою оторопь. И веду дальше, словно эти выступившие рубцы-ручьи на коже собираюсь разгладить… выгладить.

Сбивающееся дыхание Яра оглушает над ухом, я уже почти вплотную подошёл, медленно крадя сантиметры между нами, пока бедро не коснулось бедра. А дальше… то что делаю, это уже безотчётные желания тела, когда разум практически отключается, а в голове бьётся лишь одна мысль: «Хочу его!» В ванной жарко, и кожа Яра становится чуть влажной, или его опять бросает в пот, но уж пусть меня простит — руки живут своей жизнью, даже раненая касается груди кончиками пальцев, упрямо ведя по разбегающейся сетке шрамов. Ему же не больно, почему вздрагивает, шипит тихонько… напрягает мускулы под тонкой кожей? Держась за сильные плечи, начинаю обходить кругом, продолжая гладить, добираюсь до крыла лопатки и спины, сжимаюсь внутри… опять они… тут сбоку особенно набухшие и неровные… просовываю руки Яру под мышки, а дальше тянусь губами к этим рубцам и обжигаюсь о кожу, словно под ней пульсирует не кровь, а магма. Футболку снимает сам, и это действие похоже на прыжок в воду на глубину, чтобы сразу научиться плавать. Целую осторожно, множа цепочку касаний до самой шеи, где тело уже гладкое и покрывается мурашками. Накрываю ладонями безволосую грудь, потирая пальцами острые маленькие соски, а потом провожу по этим шрамам небритой щекой… ложась подбородком в изгиб широкого плеча.