Желтый дьявол (Том 3) - Мат Никэд - Страница 34

Много от него натерпелся Дальний Восток; еще по сей день зализывает он свои глубокие кровоточащие раны — Дальний Восток трудящихся.

В одном из фешенебельных ресторанов Нового Города сегодня кутит Маша-цыганка. Она только- что приехала из Читы, откуда ее заранее и предусмотрительно эвакуировал атаман Семенов, спровадив с ней немалое количество наворованного золота. Здесь она дождется атамана, а потом — плевать им на Россию — они уезжают в Японию… отдыхать.

А сейчас Маша кутит.

В ногах у нее валяется и любезничает молодой казачий офицер.

— Довольно!.. Довольно… Мерзавец… — останавливает ударом хлыста Маша не в меру разошедшегося офицера и смеется, смеется звонко и сочно. — Ты уже достаточно получил за свою работу авансом… довольно!..

— Как?

— Так, я хочу сегодня веселиться и петь… Идем сейчас же в общий зал…

— А потом?

Офицер уверенно и дерзко Маше.

— Потом?

— Да?

— Потом… Увидим… Получишь.

— Вот он, наконец-то я его нашел! — Быстро войдя в ресторан, Снегуровский прошел к крайнему столику у сцены. Сел. Впился глазами в казачьего офицера.

Но на эстраде Маша поет под гитару, и офицер, увлеченный ею, ничего не замечает: он яростно аплодирует. На левой его руке блестят часы.

Снегуровский увидел их. Всмотрелся. Так — это часы Александра. Осталось только последнее — имя. Снегуровский встал, правую руку в карман. Сразу подошел к офицеру:

— Ваша фамилия — Коренев?

— Да! Что вам нужно?! — Эсаул Коренев вскакивает, хватаясь за кобур.

— Только это! — чеканит Снегуровский и прямо в лоб вплотную стреляет в Коренева.

Миг — и в пьяном ресторане гробовая тишина и столбняк.

Снегуровский повернулся и быстро проходит среди столиков вон из ресторана: его шаги громом падают на черепа застывших в зале людей.

Его никто не задерживает.

На улице он вскакивает в автомобиль и уносится с кочегаром Спиридонычем в сторону вокзала.

А утром Снегуровский уже мчался на экспрессе в Манчжурию для того, чтобы оттуда прорваться через все кордоны и фронт белых — в Читу.

Он ехал сообщить Военному Совету о точно выясненной им гибели Александра Штерна — единственного, неповторяемого человека, революционера и вождя всего Дальнего Востока.

Генерал Судзуки передвинул толстую японскую папиросу из правого угла губ в левый.

Сухощавые, цепкие пальцы генерала рванули край конверта. Черные миндалины глаз охватили штамп командующего войсками, число, № и быстро заерзали по строчкам.

«…отправляется в ваше распоряжение важный преступник-террорист, известный под кличкой…»

— Ага, так. Чудесно!

Глазки генерала блеснули лучом довольства. Незамеченная выскользнула из губ толстая папироса.

«…за ним числятся следующие акты, направленные против японских войск: 1) покушение на…»

— А-а!

Генерал весь ушел в бумагу, и только изредка из сжатых губ срывается короткое:

— Ага… Угу… Ыгы… Х-ха!

«…допросить и передать на ликвида…»

— Угу. Так.

Генерал кончил и уставился в лицо японского офицера, молча на вытяжку стоявшего перед столом.

— Как доехали?

— Хорошо!

— Арестованный?

— Спокоен.

— Попытки к бегству?

— Невозможны.

— Где вагон?

— На товарной станции.

— Эге. Едем.

Генерал толкнул ногой кресло и метнулся из кабинета.

Поворот по-военному — щелк… Японский офицер — вслед за генералом.

Октябрь.

Тайга и горы давно спят под снегом.

Но здесь, в песчаной столице атамана Семенова, везде и всюду бурый налет. Кашенина из песку и снега, поднятая ветром, носится в воздухе.

Машина генерала Судзуки остановилась у вокзала.

— Где?

— Вон там… дальше.

— Угу.

На восьмом пути.

Зеленый вагон с решетками в окнах. Двое часовых с той и другой стороны вагона… И внутри… караул.

Генерал сидит у стола и злобно смотрит на арестованного.

Тот бледен. Лицо осунулось. Исхудало. На лбу свежий шрам. На щеке — тоже.

— Будете вы отвечать?

— Я сказал: нет!

— Плохо будет…

— Знаю.

— Д-а… Так я вас…

Но генерал не договорил: дверь купе открылась, и запыхавшийся японский полковник протянул генералу синий листок.

— Вот. Радиограмма из Владивостока. Спешно. Приказано принять по сетке № 3… Шифр.

— Что? Давайте!

Генерал схватил листок и, вынув из кармана в кителе решетку ключа, приложил ее к бумаге.

Я там:

«…Немедленно начать эвакуацию Забайкалья. Окончить к двадцатому…».

И подпись: «генерал О-Ой».

Генерал вскочил.

— Машину! Едем!

— Что делать с арестантом?

— С арестантом…

Генерал оглянулся и прищурил глаза.

— Ждите приказа. Следить строго…

И, садясь в автомобиль, генерал Судзуки процедил сквозь зубы полковнику:

— Вызвать полковника Сипайло ко мне… Лично… Вечером в пять.

И наступили дни страдные.

На мутной поверхности пьяной атамановской Читы запрыгали пузыри страшной тревоги и паники.

Вспененный, взбудораженный город мечется из дома в дом пугливой мордой, хлопочет, суетится, недоуменно смотрит, истерично взвизгивает, узнает, спрашивает, пытает, протестует, негодует, кричит, машет руками, таинственно шепчет и суматошливо толпится с чемоданами и узлами на перроне Читы первой.

А там: один за другим отходят на восток японские эшелоны.

Вспотевший, красный стоит атаман Семенов перед генералом Судзуки.

— Ваше превосходительство… Да как же это так… Помилуйте… Как же вы нас покидаете… Ведь мы же погибнем… Красные войдут в город.

— А вы их не пускайте, — вежливо говорит генерал Судзуки, поворачиваясь спиной и тем намекая тонко и деликатно, что аудиенция кончилась.

Еще более потный, еще более красный, мечется атаман по квартире.

— Маша! Получил сведения: у Нерчинска зашевелились красные. Маша! Поторопись… Там для тебя купе уже готово…

Маша в кимоно, простоволосая, быстро сует в шкатулку золото и камни.

— Ну, голубка… Пока…

Целует ее на лету атаман.

— Ты не бойся… Тебя будут сопровождать офицеры. В Харбине мы увидимся.

Атаман бросается к дверям, но, вспомнив что-то, останавливается.

— Да… Захвати, пожалуйста, мой новый мундир и теплые носки… До свидания.

Придерживая рукой шашку, атаман вылетает из комнаты и прыгает с крыльца в автомобиль.

— Вперед!! — кричит он.

С беспрестанным ревом, взметая снего-песочную пыль, мчится авто атамана туда… за город… по направлению к аэродрому.

Через десять минут, кряхтя и крякая, усаживается атаман сзади пилота во втором гнезде новенького блестящего ньюпора.

Механик берется за пропеллер.

— Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!

Адъютант Семенова камнем скатывается с хребта взмылен ной лошади и подбегает к аэроплану.

— Ваше превосходительство. Вы же назначили на сегодня заседание оперативного совета.

— Некогда, голубчик, некогда.

— Но, ваше превосходительство! План обороны Читы…

— Сами пусть решают, сами… Скажи: я согласен.

— Но приказ, ваше превосходительство… Вы еще не подписали.

— А, чорт… Да подпиши его сам… Пускай.

… Тах-тах-тах… Ж-ж-ж-ж, — загудел мотор.

Через минуту, отделившись от земли, взвилась белая птица, унося на спине своей тучное атамановское тело. Туда… вперед… к Манчжурии и Харбину.

Атаман осенил себя крестным знамением.

— К чорту! Довольно дурака валять. Все равно толку не будет. Читы не удержать. Делайте, как хотите, а я свои части увожу в Монголию. Баста!