Нейро-панк (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич - Страница 45

- Я надеюсь, что мне хватит времени на поимку нейро-маньяка, - сказал Соломон, - Если так, я уверен, что нейро-бомбу можно будет изъять.

- Отчего вы так считаете, детектив?

- Если это и в самом деле разработка военных или спецслужб, у нее должен быть стоп-кран. Защитный механизм. Военные любят полный контроль. Ведь всегда может оказаться, что бомба, подсаженная в голову какому-нибудь политику, уже утратила актуальность. Скажем, изменился политический курс, или намеченная жертва вдруг решила предложить убийцам свои услуги… У каждой ракеты, как я слышал, есть механизм самоликвидации.

- Значит, считаете, что всякую бомбу можно разрядить?.. Что ж, от всего сердца буду на это надеяться, детектив. Вы нужны мне – мне, Транс-Полу и всему государству. Поэтому, для вашей сохранности, мне придется принять некоторые меры. Возможно, не все из них покажутся вам верными, но в этом вопросе я, извините, на переговоры идти не буду. Итак, сдайте ваше оружие.

Этого и следовало ожидать. Идея наивная, но вполне закономерная. Соломон все равно собирался избавиться от служебного револьвера, например, отдав его Бароссе, чтоб тот спрятал в свой сейф. Конечно, для настоящего самоубийцы поиск подходящего орудия не представит сложности. Он может свести счеты с жизнью, воспользовавшись ножом для резки бумаги, собственным галстуком или флаконом бытовой химии. Но к чему искушать судьбу, таская за пазухой оружие?..

Соломон, повозившись, вытащил револьвер из кобуры, положил его на комиссарский стол. На лакированной поверхности револьвер смотрелся неуместно, как дырокол - на барной стойке. Комиссар Бобель быстро схватил его пухлой ладонью и со звоном бросил в ящик письменного стола. На лице у него мелькнуло отвращение, свойственное всем мягким людям, не терпящим оружия. Сам он «сбрую» надевал лишь несколько раз в год, позируя газетчикам для фотографий.

- Одной проблемой меньше, - объявил комиссар, - Вы же понимаете, детектив Пять, это просто защитная мера, призванная продлить вам жизнь.

Соломон не стал ему говорить, что первые меры принял он сам еще вчерашним вечером, сделав несколько телефонных звонков и отключив в своем доме электричество и газ. Теперь это казалось смехотворным ему самому. Шесть дней. В лучшем случае. Никто не знает, на сколько заведен таймер его личной бомбы. Может, уже сейчас он отсчитывает последние секунды. Может, ему не суждено даже выйти живым из этого кабинета.

Соломон представил, как он делает шаг к окну, как испуганно вскрикивает толстяк Бобель, как прозрачная преграда оконного стекла рушится под пальцами, распадается хрустящими стеклянными гроздьями. И как он, Соломон Пять, оказывается в воздухе, отделенный от грязного тротуара двадцатью метрами пустоты…

- Вы плохо выглядите, детектив, - отеческим тоном сказал Бобель, глядя на него снизу вверх, - Побледнели ужасно. Все в порядке?.. Ах да, понимаю, слабость. У меня тоже такое бывает, от давления… Значит, второй шаг. С этого момента вы больше не занимаетесь делом Эмпирея Тодда. Я имею в виду дело вашего так называемого нейро-маньяка.

Соломону показалось, что он все-таки проломил головой стекло – в ушах оглушительно зазвенело.

- Что? – пробормотал он, ошеломленно уставившись на комиссара, - Почему?

- Во-первых, как уже говорил, не хочу подвергать вас опасности. Вы уже раз вышли на след похитителя – и чем это закончилось?.. Вот-вот. Что станется с вами в следующий раз, не хочется и думать. Нет уж, у нас достаточно опытных детективов, чтобы закончить расследование без вашего участия. Детектив Баросса заверил меня, что у него есть несколько хороших идей. Не удивлюсь, если сегодня-завтра этот таинственный нейро-негодяй окажется у нас в подвале…

- А во-вторых? – выдавил Соломон.

- Во-вторых… - комиссар Бобель поднялся и положил мягкую теплую руку ему на плечо, - Сынок, ты же сам понимаешь… Ты, конечно, превосходный детектив. Но то, что с тобой случилось… Боюсь, это надолго вышибет тебя из колеи. Твои таланты, твоя внимательность, осторожность, въедливость… Все то, что делало тебя одной из лучших ищеек Транс-Пола…

- У меня их больше нет, - признал Соломон, - Но у меня есть интеллект и опыт. Над ними нейро-софт не властен. Я не стал болваном только лишь оттого, что меня ограбили!

Комиссар Бобель терпеливо закивал.

- Знаю. Конечно. Однако этого мало. Есть такая старая поговорка – «Умный учится на чужих ошибках, а дурак – на своих». Так вот, мы все дураки. Использовать чужой жизненный опыт мы не умеем. По крайней мере, не на интуитивном и естественном уровне. Ты можешь помнить тысячи старых дел, свои прежние методы, свою тактику… Но сейчас все это тебе не поможет, напротив, закрутит голову, собьет со следа. Я знаю, о чем говорю, детектив Пять, я знаю.

- Я всю жизнь ловил преступников. И я могу этим заниматься и дальше. Потому что я умею это делать.

- Можешь. Но не умеешь, - комиссар ободряюще ему улыбнулся, отчего сделалось еще хуже, - Знаешь, у меня есть один приятель. Работал архитектором здесь, в Фуджитсу. Разработал проекты десятков зданий и добился огромной популярности. Не буду называть его имени, ни к чему. У него было больше сотни модулей, разумеется, специфических. Обостренное чувство прекрасного. Любовь к ассиметричности форм – двадцать лет назад это было в моде… Любовь к точным наукам. Даже какие-то совсем уж странные модули вроде отвращения к негармонирующим цветам. Этот мой приятель стал успешнейшим архитектором, и всю жизнь он развивал в себе этот талант, подкармливая его нейро-софтом, укрепляя и пестуя. И знаешь, чем кончилось?

- Чем? – спросил Соломон, хотя ему был решительно безразличен этот человек. Как и сам комиссар Бобель в этот момент.

- Однажды за бутылочкой он поспорил со своими приятелями. На счет того, кому он обязан славе. Самому себе или тому нейро-софту, которым забил голову. А приятель мой был человек достаточно вспыльчивый и амбициозный. Это случается у многих архитекторов, и не от нейро-софта… Так вот, он решил доказать, что настоящий творец – это он сам. А софт – всего лишь подпорки, инструмент… И ввязался в спор. Он рассуждал так же, как ты сейчас. «Пусть у меня не будет обостренного чувства прекрасного и модуля уважения античных форм, - думал он, - Какая разница? Я построил десятки величественных домов, я помню их чертежи вплоть до болта и заклепки. На одном своем опыте я смогу вывести новый шедевр!» Знаешь, что было дальше?

- Что? – безучастно спросил Соломон, силясь скинуть с плеча комиссарскую руку, которая теперь казалась ему толстой и рыхлой медузой.

- Он проиграл спор, вот что. Оказалось, что при всем своем опыте, при всем интеллекте, он не способен построить толком и курятника. Формы получались у него гротескные и страшные, цвета вызывали отвращение, а общее устройство полнилось хаосом. Человек, построивший великое множество архитектурных шедевров, оказался беспомощен перед лицом простейших проблем. Опыт!.. Опыт – это твои мышцы, сынок. Но для того, чтоб эти мышцы работали, а не висели лишним грузом, у тебя должны быть и нервы. Которые пропускают сигналы и реагируют определенным образом. Нейро-модули – это наши нервы, вот в чем штука. За многие годы их использования мы привыкаем, что они тянут наши мышцы именно таким образом и в таком порядке. И, лишившись этих нервов, этих веревочек, заставляющих тело двигаться, мы делаемся беспомощны. Ведь движения происходят не только в физическом, но и в социальном пространстве…

- А я… - слабо сказал Соломон.

Комиссар Бобель легко прервал его. Перед его уверенностью и напором Соломон ощущал себя беспозвоночным моллюском. У него больше не было циничного флегматизма «Бейли». У него не было ничего, кроме бесконечной усталости и опустошенности.

- А вы, детектив Пять, отправляетесь на отдых. Никакой работы. Никаких нейро-маньяков. Благодарю вас за службу, но дальше делом займутся другие. Отдыхайте, поправляйте душевные раны, в участке даже не появляйтесь. Не надо.

Комиссар Бобель шутливо погрозил толстым пальцем. Сквозь образ добродушного болтуна проглянуло что-то новое. И хотя лицо его ничем не отличалось от комиссарского, те же знакомые морщины и лоснящиеся здоровые щеки, Соломон вдруг ощутил, что спорить с ним не может. Не было ни слов, ни воздуха в легких, чтоб эти слова вытолкнуть наружу. Только шипящий вакуум в груди, колючий и зыбкий.