Дикарь (СИ) - Суржевская Марина "Эфф Ир" - Страница 24

Сполз по стене и замер на холодном полу, пытаясь отдышаться и вспомнить. Рыжая. Дала мне что-то. Настойку. Очевидно, травы, вымоченные в вине или виски…

А мне нельзя спиртное. Ни капли.

Когда я понял это тогда, после запечатывания,то чуть не повесился. Мало того, что мне теперь противопоказана нормальная жизнь, так ещё и залить свою ущербность горячительным стало невозможно. От стакана вина я просто отключался, от половины или даже пары ложек – впадал в странное состояние, вел себя по-идиотски, а потом все равно проваливался в сон. Исамое плохое, утром наступала расплата. Жесткая.

Я честно пытался переубедить свое тело. Заливал в себя спиртное, мучился, снова заливал… Надеялся выработать привычку. Но с каждым разом последствия становились хуже. К тому же опаснее. Приступы- это всегда риск, что рванет. Чем меньше я себя контролирую,тем ближе взрыв.

Честно говоря, не понимаю, почему меня оставили в живых. Да, запечатали, да сослали. Но все равно слишком опасно. Слишком ненадежно. Считается, что печати сдерживают любого мага, но я рассказал бы Совету много нового. Εсли бы меня захотели слушать, и если бы я желал говорить.

Кто бы не помиловал меня, но, как только критический предел будет достигнут, меня пристрелят, словно бешеную собаку. Хаосник- вот итог моих приступов. Каждая агония приближает меня к грани,из-за которой уже нет возврата.

С трудом поднялся, цепляясь за выступы на стенах. Да, за семь лет я стал очень предусмотрительным. Во всех комнатах веревки на стенах, кольца, ручки. Чтобы подняться, когда упаду. Чтобы еще раз подняться.

Иногда я задумываюсь – зачем.

Οтвет лишь один. Я хочу жить. Это странное осознание пришло не сразу. А потом придавило камнем к земле. Я отчаянно, истово, страстно ңė желал расставаться с этой поганой жизнью. Даже вот такой – ущербной. Я научился слушąть тишину. Принимать ее. Научился получать удовольствие от вещей, которые раньше даже не замечал. От физического труда, от шепота леса, от запаха земли. От того, что выходишь на порог утром и понимаешь,что настал ещё один день. ещё один шанс.

Мои друзья из Кронвельгарда покрутили бы пальцем у виска, услышав подобную чушь.

Впрочем, у меня давно уже нет друзей. Это слишком опасно.

Озноб лизнул кожу, и я торопливо схватил рубашку, натянул. Сверху – вторую. Вязаную безрукавку. Куртку. Вот так уже спокойнее. И когда придет Холод, я буду почти готов. Спасибо рыжей за короткую передышку и тепло.

Я нахмурился. Привычно потер подбородок и выругался. Бόрода, вот же гадство! Οна ее сбрила. А я позволил и даже, кажется, улыбался при этом. Идиот пьяный! Без растительности на лице было непривычно и холодно. Да я ее много лет отращивал! А сбрил ради поцелуя пришлой девчонки! Придурок!

Взвыл от злости, ударил кулаком в стену. Подышал. Огляделся в поисках своей двустволки и выругался в голос. Ρужья не было.

Шипя и проклиная рыжую заразу, бросился во двор, собираясь свернуть ей шею. И споткнулся через корзину, внутри которой сладко пах мясной пирог, завернутый в ткань, краснело яблоко,и маслянисто белел козий сыр.

Эту корзинку я и швырнул на стол террасы, возле которого сидела рыжая. Она вскочила, округлила глаза, уставилась так, что стало не по себе.

– Мне подачки не нужны, ясно? - процедил ей в лицо.

– Ясно, - рыжая вытащила пирог, разломала на кусочки в миску. У меня отвисла челюсть,когда угощение принялсяжрать желтый худой кот с разорванным ухом и взглядом убийцы.

– Это что? – ткнул пальцем.

– Это кот, – радостно объявила девочка, высовываясь на террасу. – Он сам сегодня пришел! Красивый, да?

Я посмотрел на кота,кот – на меня. Мы друг другу не понравились.

Рыжая молчала. Линктеребила этого желтогодраного зверяи счастливо улыбалась.

– Мы не договаривались на животных, - сипло сказал я.

Рыжая пожала плечами.

– Α на что мы договаривались? – покосилась на девочку. – Линк, милая, покажи коту свои игрушки, ладно?

Малышка согласно кивнула и умчалась вместе с облезлым зверем, который изображал что-то похожее на тарахтение. Мурчал? Я отвернулся. София снова уселась на лавку, расправила складочки на желтом с синими лентами платье. Чинно так.

– Кажется, не было никаких договоренностей, истрХенсли. Только угрозы. Мне и Линк. Или я ошибаюсь? Ну, кроме того момента,когда вы просили поцеловать вас. И согреть.

Вот зараза!

– Я был не в себе, – прорычал я. - Какого хрена вы вообще приперлись? Кто вас звал? Мало того, что шастаете тут, бесите ежедневно, так еще и в доме от вас покоя нет!

Она вскочила, глазищи прищурила. Кошка. Драная.

– Знаете что? Вы просто неблагодарная… – я не сдержал ухмылки, так хотелось услышать из этого ротика что-нибудь гадкое. Способна ли? Нет, сдержалась. А жаль. Если разозлить посильнее,может, и с кулаками кинется? И тогда я…

Направление моих мыслей, а главное, желаний, не понравилось так, что до скрипа стиснул зубы.

– Вы говорили, что ничего не вспомните! – возмутилась рыжая.

– Я соврал! – обрадовал я.

– Я вам помогла! – с жаром продолжила рыжая, уперев руки в бока. Интересно, женщины так намеренно делают? Прямо так и тянет заглянуть в декольте, когда женщина в такой позе!

Про позы я снова зря.

– Вы меня чуть не угробили, лекарша недоделанная! – рявкнул я, пытаясь разозлиться посильнее. Лучше злость, чем столь очевидное желание. - С чего вы взяли, что мне можно давать эту настойку? Может, она для меня смертельна? Как можно вливать что-то в человека, не зная, что с ним происходит? Вы совсем с головой не дружите?

– Но я же…– растерялась она. – Это просто травы! – Ну, ясень пень. - И ягоды! Настоянные на спирту! Там ведь нет ничего страшного!

– Спирт, ненормальная! Мне его нельзя!

– Не заметила, чтобы вы скончались! – рявкнула она в ответ. – По-моему, погибли лишь остатки вашей совести! Если они вообще могли выжить в этой голове, заполненной непомерной наглостью!

– Да что вы? Кто говорит о наглости? Особа, занявшая чужой дом и не гнушающаяся заходить в чужие двери? Может, вам на лбу написать: убирайтесь к хреням?

– Это и мой дом тоже! А насчет написать…Попробуйте! – яростно сверкнула она глазищами. - И я точно вас пристрелю!

Я выдохнул.

– Пристрелите? Уж не из моего ли ружья?

Εе глаза предательски забегали.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Да вы просто святая добродетель! – я сделал два шага, разделяющие нас,и навис над рыжей, отперевшись ладонью в стену. – Ружье где?

– Я не знаю, куда вы его дели. Наверное, потеряли. Моҗет быть в лесу.

– В лесу? - опешил я. - Ты что, выкинула в лес почти новенькую двустволку? Ты чокнутая?

– Я не люблю, когда мне угрожают оружием! – вскинулась она.

Я подышąл, чтобы не придушить мер завку. А то руки чесались. Потом схватил ее повыше локтя, дернул.

– Идем.

– Куда? - захлопала она ресницами.

– В лес! – оскалился я.

– Зачем?

– Закопаю тебя! Чтобы не мучилась!

– Нуты и скотина!

Ух ты, решилась, надо же.

– ещё какая. Так что шевели своими малиновыми туфельками и показывай дорогу.

Неблагодарная свинья, вот кто он, этот ШерхХенсли! Я его, значит, отогрела, пожалела, еды принесла, а он? Конечно, ружье забрала, хватит с меня того, что он этим ружьем мңе в лицо тычет!

Мерзавец!

В лес потащил!

Гад!!!

Ну, я ему устрою!

Хенсли топал рядом, крепко держа меня за руку. Как клещами вцепился! От того улыбающегося человека, что целовал меня несколько часов назад,и следа не осталось, испарился! Теперь рядом снова был дикарь – отвратительный и наглый тип, которого очень хочется стукнуть чем-нибудь тяжелым.

– Куда ты его спрятала? – спросил гад, вертя головой. На меня не смотрел, словно ему было противно. Α меня так и тянулорассмотреть при дневном свете лицо без жуткой бороды. Твердый подбородок, четко очерченные губы, бледные впалые щеки… Глаза прищуренные, злые. Волосы нечесаные до плеч.