Заноза Его Величества (СИ) - Лабрус Елена - Страница 91

И то, как привычно, тяжело, металлически стукается тряпичная авоська о столешницу меня совсем не настораживает, а вот короля — очень даже.

— Это что у тебя там? — подхватывает он сумку быстрее, чем я успеваю сообразить.

— Только не вздумай лезть!

Но он не думает останавливаться, отгораживая меня плечом.

— Это дамская сумка. Это не по-мужски ковыряться в женских вещах и вообще не смей… — кручусь я вокруг него. Но сунув мне её в руки, он уже достал именно то, что видеть ему никак нельзя.

— Гоша! — не знаю, на что я ещё надеюсь, когда кидаюсь отобрать у него кинжал.

Но отстранив меня одной рукой, другой он подкидывает его. Легко, профессионально, изящно перехватывает на лету за рукоятку.

Как же красиво этот чёртов клинок ложится в его руку. Как идеально смотрится в его ладони злая опасная сталь.

— Это же то, о чём я думаю? — не позволяя мне подойти, прищуривается он.

— Это для самообороны.

— Правда? А это? — одним уверенным взмахом руки он срезает под корень мои крокусы.

— Гоша! Чёрт бы тебя побрал! — кидаюсь я к загубленным цветам. — Что ты делаешь?

— Врать ты совсем не умеешь. Да и пользоваться оружием, подозреваю тоже, — без ножен втыкает он клинок за пояс. — Но я мог бы и догадаться, что она вручит его тебе. Всё равно вручит. Рано или поздно, а расскажет тебе всё и всучит этот чёртов клинок.

— Дай сюда, — предпринимаю я глупую, отчаянную и совершенно безнадёжную попытку забрать то, что теперь принадлежит ему.

— Хорошая попытка, — уворачивается он, играя со мной как кошка с мышкой. — Но знаешь, что мы сейчас сделаем? Кое-куда пойдём, — хватает он меня за руку.

И мне не нравится всё: как железной безжалостной хваткой стискивает он мою руку, как тянет вниз по лестнице, но, главное, куда тянет. Меня до ужаса пугает его потемневший гневный взгляд. До дрожи — его непреклонная решимость. И до чёртиков — его яростное упорство.

— Не делай этого, Гош! Умоляю тебя, не делай!

И я понятия не имею что именно он задумал, но точно знаю, что мне это не понравится.

— Говоришь, есть надежда меня спасти? Я мог и бы и раньше догадаться что именно ты задумала, — я даже голос его не узнаю. Чужой, беспощадный. — Надеялась, всё у тебя получится? — тащит он меня по двору, словно не замечая, что я упираюсь.

— Нет другого способа тебя спасти.

— Нет никакого способа! — даже не оглядывается он.

И куда он меня привёл я догадываюсь по снопам искр, вырывающимся из трубы. По грохоту молота по наковальне. По горячему обжигающему воздуху, что встречает нас у двери, когда он открывает её рывком.

— Ваше Величество, — склоняется в поклоне потный кузнец, бросая свою работу.

— Работай, работай, Торус, я разберусь сам. Хочу показать Её Милости что мы делаем со старым негодным оружием.

— Нет, Георг, — это не я, умоляя его, встаю на колени, это просто ноги не держат меня от ужаса перед тем, что он собрался сделать. — Прошу! Нет!

— Да, моя дорогая. Вижу, ты выучила слово «нет». Запомни новое слово. Да! — кидает он кинжал в нагретую докрасна печь.

Я падаю с колен на пол как подкошенная. И всё это: земляной пол, ошарашенный кузнец, раскалённая подкова, что он держит в щипцах, и стены, на которых развешаны инструменты, конские сбруи, и какая-то утварь, всё это начинает вращаться не вокруг меня, а вокруг печи, где на раскалённых добела углях исчезает, превращается в кусок бесполезного металла моя надежда.

— Какую бы форму ему придать? — вытаскивая его из печи, обжигает меня король ледяным взглядом. — Может что-нибудь символическое? Сердечко? Или сделать тебе из него кольцо? Подсоби-ка мне, Торус. Держи!

Он даже про меня словно забывает, увлёкшись своей работой. Махая молотом, сплющивает лезвие, а потом рубит его на бесформенные куски.

— Ну вот и всё! — закатав рукава, вылавливает он остатки металла со дна бадьи с водой. Вытирает о тряпку руку и протягивает её мне, так и сидящей на полу. — Но, чтобы у тебя не осталось соблазна, мы сделаем кое-что ещё.

— Сбрось лучше меня с этого моста, — смотрю я на тёмную воду во рву, когда специально для нас опустили подъёмную плиту. — Такого, каким ты сегодня стал, я бы никогда не полюбила.

— Разве это важно для проклятья? — бросает он в воду первый кусок. И я закрываю глаза, когда слышу «бульк!», а потом второй, а затем третий. — Главное, кого люблю я. Если этот проклятый металл не сгниёт на дне в нечистотах, то однажды его всё равно унесёт в реку и больше никогда и никому он не принесёт вреда.

— Никогда и никого — это всё, что и останется после тебя, — разворачиваюсь я и ухожу в ночь.

Одна. Ко дворцу. Не иду, переставляю ноги. Не думаю, мысли словно проносятся мимо, как листья по двору. И не плачу, просто чувствую, как текут слёзы.

Такая пустота. В груди. В душе. В этом мире. Словно не важно есть у меня этот клинок или нет, мой король для меня всё равно уже умер.

— Миледи, что подать на завтрак?

— Кому к чёрту нужен этот завтрак, Фелисия? — захлопываю я дверь перед носом у служанки, но потом, подумав, снова открываю. — Не смейте никого сегодня ко мне впускать. Я сегодня не принимаю. И принесите…

— Чего?

— А хрен его знает, чего. Водки? Папироску покрепче? Яду?

— Простите, миледи, — испуганно хватается она за край передника.

— Ой, всё, — машу я рукой. — Иди, иди, Фелисия. Ванну мне наберите, притащите пару бутылок хорошего вина и валите хоть на все четыре стороны.

И хоть прекрасно знаю, что ни напиться, ни ванна мне не помогут, всё равно лежу в оседающей пене, прихлёбываю вино прямо из горла и распеваю песни.

— А может к чёрту любовь?

Не знаю, дверь открылась без стука или в неё стучали, прежде чем войти. Я слышу только шаги.

— Я сказала, идите все вон! Не хочу никого видеть!

— А я и не спрашиваю твоего разрешения, — закрывает за собой дверь король.

— М-н-н, Величество! Сколько лет, сколько зим!

— Опять пьёшь? — садится он на стул, на который небрежно скинуты мои вещи.

— А может, к чёрту любовь? — приложившись к горлышку, не обращаю я на него внимания. — Всё понимаю… но я… опять влюбляюсь в тебя…

— Я пришёл поговорить.

— А может к чёрту любовь? — высовываю из воды ногу, кладу на край ванной. — Всё хорошо, ты держись... Раздевайся, ложись... раз пришёл.

— Даша!

— Иди ты к чёрту, Гош! — запрокидываю голову, чтобы допить остатки. И недолго думая, размахиваюсь и бросаю пустую бутылку в стену.

Он и не шевельнулся, когда по ванной разлетелись осколки.

— Я бы не позволил тебе умереть.

— Ну и дурак, — зубами достаю пробку из очередной бутылки и выплёвываю её на пол, — Потому что я и не собиралась, — вытираю рукой остатки сургуча на губах. — Потому что был способ не умирать. Никому не умирать. Ни тебе, ни мне. Но что проку сейчас об этом говорить.

— Не было такого способа, — уверенно качает он головой.

— Нет, был! Эрмина вытащила бы меня с того света, она обещала. Она бы смогла.

— В том-то и дело, что нет. Ей больше нечего отдать за твою жизнь, — опускает он руку в воду. — Тебе не холодно?

— Хочешь меня согреть? — усмехаюсь, делая очередной глоток. И обливаюсь. Вино течёт по лицу, по шее, по груди. И я его уже даже не пью, просто лью, запрокинув голову. Плевать. — Видел когда-нибудь самоубийц, что вскрывают себе вены? — рассматриваю я окрасившуюся от вина в бордовый цвет воду. — Они набирают полную ванну горячей воды. А знаешь, почему?

— И знать не хочу.

— Ну и правильно. Тебе-то зачем, ты сдохнешь и так. А вот мне теперь придётся думать, как бы исхитриться поизобретательней.

— Чтобы забрать твою смерть, Эрмине пришлось бы отдать свою жизнь. А это всё, что у неё осталось.

— Но она обещала, что, если умрёт Катарина, она её спасёт, — кошусь я на него. Потому что боюсь смотреть. Потому что пытаюсь как-то смириться с той мыслью, что скоро его не станет. И видеть его рядом, во плоти, несмотря ни на что всё ещё любимого, родного, живого, но так уже похожего на мираж просто невыносимо.