Самый опасный возраст (СИ) - Мясникова Ирина Николаевна - Страница 18

– Ах, дочь интересует! Да неужели? Так ты поэтому в самом опасном возрасте ребенка бросила?

– Ну, где я её бросила? В каком опасном возрасте?

– В самом опасном! «Секс, наркотики, рок-н-ролл» слышала?

– Ах, ты! Её не за секс с рок-н-роллом, и не за наркотики, слава тебе Господи, взяли! Её за митинг взяли!

– Ну, так и радуйся, что у тебя девочка выросла приличным человеком. Хватит истерить! А почему, интересно, она тебе позвонила, а не мне?

– Ага! Значит, если б у неё телефон не разбили, я б и не узнала ничего. Вот, значит, как!

– Телефон разбили?! Бедная деточка. Хороший же телефон был. Дорогущий.

– И не только телефон, а ещё нос разбили, и в отделение увезли! Нам нужен адвокат! Нам нужен адвокат! – Елена Михайловна, хоть и сидела в автомобиле, предусмотрительно съехав на обочину, но металась там внутри, чисто муха в банке из-под варенья.

– Не дергайся. В какое отделение известно?

– В семьдесят шестое.

– Ты где?

– А хрен его знает, по дороге в город! Остановилась, когда ты трубку взяла. Где-то на шоссе я. Ёлки кругом.

– Езжай в отделение и стой там неподалёку, внутрь не суйся, жди меня.

– В отделение? А где это?

– В Караганде! Погугли, слышь? Инженерка! – Валентина Григорьевна нажала на отбой.

Елена Михайловна пару раз хлюпнула носом, потом взяла себя в руки и стала искать в смартфоне, где находится семьдесят шестое отделение полиции. Никто так отрезвляюще не действовал на Елену Михайловну, как собственная мать. На неё мог орать и топать ногами самый страшный из заказчиков, её могли посылать матом подрядчики, её непосредственный начальник Березкин мог грозить ей самыми ужасными карами, но не было ничего страшнее чем, когда на неё тихо рявкала Валентина Григорьевна. Елена Михайловна после этого готова была немедленно маршировать строем в указанном направлении.

К семьдесят шестому отделению полиции они подъехали практически одновременно. На удивление удалось припарковаться так, что виден был вход. Всё-таки в воскресенье в центре города нет обычной автомобильной свалки. Валентина Григорьевна явилась при полном параде вся в белом с красной сумкой. Губы воинственно сверкали. Весь вид давал понять окружающим – начальство пожаловало! Елена Михайловна, было, тоже выбралась из машины, но была остановлена грозным взглядом матери.

– Назад! – скомандовала Валентина Григорьевна. – Жди.

Елена Михайловна послушно села в машину. И правда, зарёванная, без укладки и макияжа, она являла собой жалкое зрелище, хоть и была одета весьма прилично, почти как то самое «начальство», ведь с дачи в понедельник она должна была следовать прямо на работу.

У дверей отделения клубилась толпа каких-то людей. Елена Михайловна следила за белой шубой матери, которая, как крейсер сквозь бурные воды проследовала через толпу и исчезла за дверями. Через некоторое время Валентина Григорьевна вышла из дверей отделения и села в машину к дочери.

– Она там. Я решила уточнить на всякий случай, прежде чем кипеш подымать, – сообщила она Елене Михайловне и принялась возить пальцами по экрану своего смартфона, набирая какое-то сообщение. Через некоторое время раздался звонок её мобильного.

– Трофимов, пасиб, что перезвонил, – сказала Валентина Григорьевна в трубку таким воркующим голоском, что Елена Михайловна от удивления чуть не выпала из машины. – У меня беда. Дашка, внучка моя, ну, ты знаешь, в полицию попала. На митинге забрали. Да! Да! Да! Я старая дура! Я ж не спорю! Да! Я тебе не за тем звоню, чтобы слушать это вот. Да! Да! Ты прав бесконечно! Да! Ты мне будешь помогать?! Ну, так и скажи, а не сверли мне мозг! Записывай! Смирнова Дарья Александровна. Да, она Смирнова, как и я! Почему-почему? Отец у неё мудак, вот почему! Да! Именно так, могу повторить по слогам: сво-ло-чи! Да! Все мужчины сволочи! Хорошо, кроме тебя! Уговорил. Семьдесят шестое отделение. Записал? Всё. Хор. Хор. Хор. Ждем.

– Ждем, – повторила Валентина Григорьевна, нажав отбой.

– Чего ждем? – робко поинтересовалась Елена Михайловна.

– Развития событий ждём. Что нам ещё остается?

– Этот твой Трофимов нам адвоката пришлёт?

Валентина Григорьевна внимательно посмотрела на дочь, потом покрутила пальцем у виска и слегка присвистнула. Ничего не сказала. Елена Михайловна смиренно уставилась в пространство. Прошло с полчаса. Опять зазвонил мобильный Валентины Григорьевны. Она долго слушала низкий мужской голос, рокотавший в телефоне, потом сказала:

– Яволь май фюлерт! – И нажала отбой.

– Чего сказал? – спросила Елена Михайловна.

– Скоро выйдет, сказал.

– Как выйдет?

– Как-то выйдет. – Валентина Григорьевна пожала плечами.

Прошло ещё с полчаса. Стемнело. Люди у входа слились в одну тёмную массу. Наконец, из толпы вынырнула Дашка и стала озираться по сторонам. Елена Михайловна опять было кинулась из машины, но была остановлена за руку Валентиной Григорьевной.

– Фарами ей помигай. Не надо нам там афишироваться, там родители несчастные стоят, а нашу выпустили.

Елена Михайловна послушно мигнула несколько раз фарами. Дашка повертела головой, потом явно увидела машину матери и побежала к ней.

– Ненавижу! – сказала она, когда влетела в салон и плюхнулась на заднее сиденье. – Еще и телефон разбили!

Елена Михайловна увидела лицо дочери с распухшим носом и размазанной тушью, не сдержалась и заревела сама.

– Ну-ну, успокойся, – с несвойственной ей лаской в голосе вдруг сказала Валентина Григорьевна и похлопала дочь по руке. – Всё позади.

– Ничего не позади, – вскинулась Дашка. – Я на них в суд подам! За телефон, еще и нос разбили.

– А ты, вообще, лучше молчи, – рыкнула на неё Валентина Григорьевна. – В суд она подаст!

– Бабуль! Ты чего ругаешься? Я-то чем виновата? Я вообще пострадавшая сторона.

– Ишь ты! Пострадавшая сторона она! Ты виновата в первую очередь тем, что попалась. А во вторую очередь тем, что попалась и ничему не научилась. Это, милая моя, они на тебя в суд подадут за нападение на сотрудника органов при исполнении им своих должностных обязанностей. А за это светит реальный срок, между прочим. В колонии!

– А-а-а-а! – тихонько взвыла Елена Михайловна.

– То есть, получается, я напала на полицейского и избила его своим носом?

– Именно так. А ещё кинула в него своим телефоном. Еле отбился, несчастный.

Дашка возмущенно фыркнула.

– Ты мне тут не фырчи, а лучше скажи, протокол составили?

– Нет, так отпустили.

– Это хорошо. Ну-ка, мать революционерки, отыщи в гугле, где тут у нас травматологический пункт? Зафиксируем побои на всякий случай. А то они сейчас протокол не составили под воздействием обстоятельств непреодолимой силы, а потом посмотрят какое-нибудь видео, или там журналист твой сильно развыступается, и снова здорово!

– А что за обстоятельства непреодолимой силы? – спросила Дашка.

– Что за журналист? – одновременно с ней задала свой вопрос Елена Михайловна.

– Да, ну его, – Дашка махнула рукой. – Ничего не смог толком сделать, только удостоверением своим тряс. Вон, Романа, ну, парня, которого вместе со мной задержали, он мне ещё платок и телефон дал, – пояснила она, продемонстрировав клетчатый платок, – девушка у дверей ждет на улице, а этого и след простыл.

– Вот я и говорю: все мужики сволочи, – сказала Валентина Григорьевна.

– Не все! – хором сказали Дашка и Елена Михайловна.

Травматологический пункт оказался неподалёку, там клубилась очередь пострадавших от нечищеных обледенелых тротуаров и сосулек с крыш. Пока шли к дверям, Валентина Григорьевна буквально повисла на руке у дочери.

– Сволочь какая, эти каблуки! Кто их придумал только, – ворчала она, тщательно выбирая место, куда поставить ногу в красном лакированном сапоге на шпильке.

– А мне показалось, что ты вполне себе бодро на них передвигаешься, – удивилась Елена Михайловна.

– Исключительно только тогда, когда на меня смотрят посторонние люди. Не по возрасту уже мне эти шпильки, мне что-то удобное надо на тракторной подошве стиля «прощай молодость»!