Три ялтинских зимы (Повесть) - Славич Станислав Кононович - Страница 35

Степан, как обычно, помалкивал, но похожие на темные сливы чуть раскосые глаза тоже не могли оторваться от газеты. Теперь самое трудное ложилось на него. Постоянные контрольные посты были на выезде из Ялты, у гурзуфской будки, возле Алушты, на перевале и при въезде в Симферополь. На каждом могли остановить и обыскать машину. Кроме этих постов немцы время от времени выставляли заставы в самых неожиданных местах. А еще — моторизованные патрули, местные полицаи и эти цепные псы-добровольцы, которые пошли с оружием в руках служить гитлеровцам и отличались особой жестокостью. Этих, «своих», перехитрить было труднее, чем немцев или румын. Эти знали все уловки.

А перехитрить надо — провал недопустим, невозможен. Для самого Степана он означал смерть.

Чистов сразу понял ту немудреную, задумку, кот рая должна была увести гестаповцев от Ялты. Гузенке ничего не сказал, но все и так ясно. Иначе зачем держать десять экземпляров до особого распоряжения — сразу бы пустить их по рукам. Тем более, что так и кажется: тоненькие листочки эти, как живые, нетерпеливо дрожат в руках. Нет, сперва надо выпустить пташек в других местах…

Правда, человек практичный, Андриан Иванович понимал и то, что долго эта хитрость не продержится. Недаром говорят: земля слухами полнится. Рано или поздно секрет вылезет наружу, тем более, что охотников раскрыть его будет предостаточно. Однако попытаться обмануть немцев надо.

— Так где прятать товар будем?

Спросил то, о чем все время думали оба.

Перед рейсом Степан нередко заезжал во двор, и Чистов, случалось, помогал готовиться в дорогу. Ничего удивительного — машины находились в скверном состоянии. Мало того, что их восстанавливали из брошенных нашими частями при отступлении развалюх, — они ведь были еще и переоборудованы. По бокам позади кабины появились две уродливые бочки — газогенераторы.

Голь на выдумки хитра! Нужно же было гениальным инженерам создать мощный, экономичный, компактный бензиновый двигатель, чтобы потом пришлось присобачивать к нему эти громоздкие бочки газогенераторов. Что поделаешь — бензина не хватало, автомобильным топливом стали дрова.

Деревянные чурки водитель возил с собой. В ящик с чурками иногда прятали что-нибудь, но делалось это скорее для отвода глаз, это была игра в поддавки. Нашел, скажем, полицай или жандарм в ящике бутылку самогона и чувствует себя великим сыщиком. Вот-де все-таки его не обманули!.. А его-то этим как раз и облапошили, подсунув бутылку, чтобы больше ничего не искал.

Все это так, но куда спрятать газеты? Машина ведь вот она — стоит на дороге, вся на виду…

Решение пришло как бы само собой. В предыдущем рейсе спустил скат, пришлось ставить запасное колесо. Готовясь к новой дальней поездке, нужно было привести запаску, как их называют шоферы, в порядок. Этим и занялись вместе с Андрианом Ивановичем. Размонтировали колесо, нашли прокол, надежно, по всем правилам наложили латку. А когда пришло время собирать скат, остановились оба, глянули друг на друга, и Чистов пошел в дом.

Вечерело, возились уже с полдня и перестали привлекать к себе во дворе внимание, так что сверток с газетами удалось сунуть в колесо между покрышкой и камерой совершенно незаметно.

— Подкачать? — засомневался Степан. Видно, его самого удивила неожиданная простота решения.

— Разве что самую малость, — посоветовал Андриан Иванович.

Колесо они бросили в кузов — пускай лежит себе…

Так и обошлись без дискуссии о том, где прятать товар. Правда, перед тем, как идти к себе наверх, Степан сказал:

— Значит, двадцать штук там мои? Одну надо бы сейчас взять…

— Для отца? — спросил Чистов. Он тоже не лыком был шит, Андриан Иванович. Заметив, что парню приятно, когда его называют сыном Трофимова, учел это. А почему бы и не доставить хорошему человеку удовольствие?..

— Для него.

— Сейчас никак нельзя.

— Да уж куда. Поздно. Спрятали. Однако в этом мог быть намек: у тебя, мол, десять штук осталось… Поэтому Чистов и не стал отмалчиваться:

— Не потому, — сказал он. — Тут хитрость есть. Приказано до особого распоряжения газетки эти в Ялте никому не показывать. Да ты не обижайся! — заторопился он, увидев, что Степан помрачнел. — Дело не в тебе и не в Михаиле Васильевиче. Уж вам-то мне не доверять невозможно. Приказ! Он сам военный человек — понял бы. Ну, представь: приказал командир вскрыть пакет в двадцать два ноль-ноль. Ты бы вскрыл раньше? Степан молчал, и тогда Андриан Иванович сказал:

— Я ему сам принесу эту газету. Понял? Так что можешь ехать с чистой совестью.

Что ни говорите, а двор — это некий социальный феномен. Имеется в виду городская клетка, двор с воротами, сараями, местами общего пользования и общей же водопроводной колонкой, множеством разномастных дверей, ведущий из квартир прямо наружу, с погребами для картошки и солений, жилыми полуподвалами, задворками, где играют дети и трепещут под ветром паруса простыней…

Все во дворе знают, как правило, друг о друге всё. Почти обязательно есть здесь человек, особо уважаемый, к которому обращаются за советом, есть свой чудак, своя сплетница, своя склочница, свой выпивоха, свой мастер на все руки, своя красавица, своя легкомысленная девица, свой вундеркинд и свой мальчишка — гроза окрестных пацанов. Некоторые амплуа (назовем это так) совмещаются.

Их двор по Аутской улице был ничем не лучше, но, пожалуй, и не хуже других. Чистов это понимал. Андриан Иванович ни с кем не ссорился, однако не позволял наступать себе на ноги, держался настороже, вертелся во все стороны, как и положено кормильцу, добытчику в такое жестокое время.

Двор знал, кто, когда, к кому пришел, кто с кем в каких отношениях. Двор обо всем имел свое суждение. Это могло раздражать, не нравиться, но считаться с этим было необходимо. Во дворе все мерили на свой аршин. Отношения Чистова со Степаном понимали — оба они люди рабочие и в чем-то нужны друг другу. Если один поможет подготовить машину к рейсу, то другой за это привезет что-нибудь. Понимали отношение Трофимова к Верочке Чистовой: старческая блажь и барская дурь. Иные из соседей считали Трофимова барином. Вишь ты, книжечки почитывает да подклеивает, в коротких штанах ходит… Приди к нему сам Чистов в гости, «просто так», это вызвало бы удивление: чего он? А излишнего внимания к своей особе Андриан Иванович не хотел.

Так данное Степану обещание принести старику газету неожиданно обернулось в тягость. Представил себе соседские взгляды: чего это Чистов к Трофимову пошел? Никогда не ходил, а тут вдруг пошел… И обязательно ведь какая-нибудь соседушка найдет предлог заглянуть к Елизавете Максимовне, посмотреть, что там, за стеной, происходит… Тьфу!

Может, не ходить, дождаться Степана? Вообще не опрометчиво ли это — вот так взять и раскрыться? Хотя что, собственно, раскрывать? Об одном старик знает, о другом догадывается. И потом ведь обещано. Надо идти.

Приготовил на всякий случай фразу, что Степан просил-де поправить оконную раму, которая стала плохо закрываться. Это на случай, если у Трофимовых окажутся посторонние. Что-то такое Степан и в самом деле говорил, спрашивал, нет ли рубанка, чтоб подстрогать эту раму. Пошел. Поднялся по лестнице, постучал. Дверь открыл сам Михаил Васильевич. На площадке никого не было, и Чистов сказал:

— Поговорить надо.

Трофимов будто и не удивился, даже в глазах ничего не дрогнуло. Шире открыл дверь, приглашая войти, и повел в комнаты.

У плиты возилась Елизавета Максимовна. Чистов поздоровался с ней на ходу. Она улыбнулась в ответ, словно и поздоровалась, и сказала, что милости, мол, просим, хотя ни слова не было сказано. Черт их, интеллигенцию, знает, как они это умеют… Ведь не до улыбок же ей сейчас, тоже небось удивлена: никогда не был и вдруг пожаловал. Зачем? Виду не подала.

А книг и впрямь было великое множество. Они заполонили здесь все. У Чистова даже глаза разбежались. В квартире ничего, казалось, не было, кроме книг.