Черная царевна - Глазнева Оксана - Страница 40

— Что не так? Думаешь, я не справлюсь?

Он опустил глаза.

— Там страшно, Надежда. В госпитале заботятся о калеках, о тех, у кого нет семей. Вам не избежать встречи с ними. Молодая девушка… Вам будет трудно… И им.

Надя мягко улыбнулась, поднялась со скамьи, протянула руку и ободряюще пожала ему пальцы.

— Я справлюсь. Спасибо, что предупредил.

— Подумайте еще раз.

— Если ты не желал, чтобы я соглашалась, зачем предлагаешь?

Он снова сжал зубы так, что заходили желваки.

— Сделать вам это предложение приказал полковник. Я не мог не спросить.

— Я согласна.

— Это тяжело.

— Если я могу чем-то помочь — значит буду помогать.

Утром Будевин и нанятая карета ждали ее возле дома. Солдат сухо кивнул вместо приветствия и забрал из ее рук чемодан. Ехали молча.

Карета летела по улицам на восточную окраину города. Царевна отодвинулась от окна, вжалась в спинку дивана, прячась от взглядов случайных прохожих. Будевин хмуро смотрел в окно.

Госпиталь занимал территорию старой королевской резиденции. Здесь был большой ухоженный парк с коваными скамейками и фонтанами и большой п-образный дом в три этажа.

Погода была ясная, в парке было много людей: доктора, санитары и пациенты: солдаты, пострадавшие в схватках с чудовищами из-за Серой Завесы.

Здесь были слепые и безухие, с лицами, облитыми кислотой и сожженными огнем, безрукие и безногие… Надя шла через парк, не опуская подбородка, не поворачивая головы, ровная и невозмутимая.

Ужас и жалость оглушили ее.

Она шла мимо людей в инвалидных креслах, мимо изувеченных и несчастных молодых мужчин, и они все провожали ее настороженными злыми взглядами. Царевна не обижалась. Она понимала, что мужчинам, привыкшим быть защитниками и воинами, мучительно стоять перед ней сломанными и бесполезными.

«Ох, Роджер! Мне бы хоть один из твоих обручей!»

Уже подойдя к дверям корпуса, Надя обернулась. Скользнула взглядом по лицам глядящих на нее людей и зашла внутрь.

Ее привели в кабинет, и Будевин долго разговаривал с доктором. Царевна сидела на стуле, прямая как струна. Она не слушала разговор о себе. Думала.

Что, если пани Ирина права? Что, если Надя имеет отношение к происходящему? Как жить с этим?

— У вас будет своя комната, госпожа, но на этаже с медсестрами. Вас не смущает, что они принадлежат к Ордену Доблести?

— Нет, — ответила Надя.

— Хорошо. Тогда следуйте за мной.

Ее провели на второй этаж и оставили одну. Надя протянула руку, чтобы забрать у Будевина свой чемодан, но он не спешил его отдавать.

— Вы в порядке?

Она кивнула.

— Вы не должна соглашаться. У вас есть право уйти!

Надя заставила себя улыбнуться:

— Я сделала выбор, Будевин. Осознанно и взвешенно.

Она мягко забрала из его рук чемодан. Зашла в свою комнату и заперла дверь.

Когда шаги Ван Варенберга стихли, царевна медленно сползла по двери.

Надя так не плакала со дня побега из Варты. Вцепившись зубами в запястье, чтобы сдержать рыдания, размазывая по щекам слезы. До боли в груди было жаль людей в парке, жаль Будевина, жаль бедный Яблоневый Край!

Со следующего дня она приступила к службе в госпитале. Работа была не сложной и даже унизительной своей легкостью: сидеть в коридоре, пока хирурги оперируют. Надя не жаловалась. Она решила, что если единственный способ помочь — быть живым амулетом, то она будет им. В остальное время царевна читала у себя в комнате, потому что медперсонал ее сторонился, а пациенты не сводили жадных взглядов.

Так прошла неделя.

На второй неделе старшая медсестра, видя, как Надя томится от безделья, предложила ей работать с медсестрами. Они вместе пошли к начальнику госпиталя, доктору Зефу, и Надя попросилась в помощь к медперсоналу. Только спустя пару дней она поняла, что ее обманули.

Старшую сестру звали Аника Рид. Ей было около тридцати, но в волосах уже пробивалась седина, невысокая, крепкая и приятная женщина. Но она почему-то с первого взгляда невзлюбила Надю.

В первый день работы с медсестрами девушку переселили из отдельной комнаты в общую, на три кровати. Два следующих дня она помогала менять постельное белье, мыла посуду на кухне и раздавала лекарства.

Потом ее стали брать на перевязки. Еще свежие раны, тяжелый запах крови, гноя и спирта преследовал ее даже во сне. Казалось, запах въелся в волосы и кожу. Потом Надю определили в морг. Вместе с провинившимися медсестрами она обмывала мертвецов, переодевала, перед тем как отправить к родственникам…

Сестра Аника с ней больше не разговаривала, демонстративно не замечала в столовой и коридорах.

Надя молчала. Она уже понимала, что это не случайные назначения, но жаловаться не хотела, да и некому… Плакать, просить, чтобы ее освободили от этой страшной работы, не позволяла гордость, и царевна упрямо продолжала делать вид, что не замечает издевки и не боится. Она была бесконечно благодарна Роджеру за его кольцо и возможность не видеть сны, потому что лишь ночная темнота давала немного покоя.

Приезжал Будевин. Привез из города апельсины и новые ленты для волос.

— С вами все хорошо? Держитесь?

Надя, улыбаясь, сжимала в руках апельсин.

— Все хорошо, Будевин…

— Если станет трудно — скажите мне! Я заберу вас отсюда, чего бы мне это ни стоило!

Надя покачала головой.

— Я справлюсь. Не сомневайся.

Будевин уехал, а на следующий день сестра Аника вызвала ее.

— Пойдешь со мной.

Она взяла из стола связку ключей, нагрузила Надю стопками свежевыглаженного белья и повела за собой.

Последний этаж госпиталя был закрыт для посетителей. Здесь располагался изолятор. Надю сюда еще не приводили. С одной стороны длинного безупречно чистого коридора было окно. С другой — ряд дверей без табличек и цифр.

Аника вошла в первую дверь и подождала, пока зайдет Надя. На кроватях неподвижно лежали двое мужчин. Их глаза были открыты, хотя ни один мускул на лицах не дрогнул.

— Это Моис и Петер.

На лицах парализованных жили лишь глаза. Они не сводили с девушки жадных взглядов, пока Надя держала Петера, а Аника меняла простыни и прорезиненные пеленки. Моис был старше и крупнее, его Аника держала сама. Надя повторила все действия старшей медсестры, запретив себе думать и чувствовать.

В следующей палате был лишь один пациент. Надя вошла вслед за медсестрой, готовая ко многому, но не к такому.

— Это Август.

Судя по чертам лица, парень был полукровкой. У него были сказочно красивые глаза: темно-синие как море, в окружении по-девичьи длинных ресниц. Руки были ампутированы до плеч. Ноги — до колен.

Надя хотела смотреть мимо пациента, но, переступив порог, наткнулась на взгляд красивых глаз и теперь не могла отвести свои.

— Я забыла чистые судки. Жди меня.

Аника вышла, оставив Надю наедине с парнем. Молчали.

— Я выжил благодаря тебе! — громко сказал он.

Надя молчала. Август прищурился.

— Не хочешь говорить со мной? Рожей не вышел?

Она не смогла ответить. Горло сжало спазмом. Ей казалось, что ее разорвали на клочья. Жалость, отвращение, стыд, гнев.

Бедный, бедный, бедный… У него такие красивые глаза, но ни одна девушка в мире больше не полюбит его! Пани Ирина оказалась права? Как Аника могла быть так жестока с ней, ведь Надя хотела добра и, видят боги, оно не давалось легко! Что теперь делать? Нельзя сдаваться, Роджер говорил, что легко не будет, так что она все надеется?

Август криво усмехнулся:

— Думаешь, хорошее дело делаешь, царевна? Не следует тебе вмешиваться в дела богов! Мне суждено умереть героем, а не жить обрубком! Я теперь даже рук на себя наложить не могу! — Он поднял культи вверх. — Нет рук!

Царевна вцепилась руками в спинку кровати. Больше не злилась. Не боялась. Все чувства вытеснило одно — жалость.

Парень плюнул ей под ноги, откинулся на подушку, отвернулся. Надя подошла к кровати, села рядом и крепко его обняла.