Я твоё отражение (СИ) - Амусина Ю. - Страница 48

Глупые мысли забивают голову в самый неподходящий для этого момент. Нельзя отворачиваться от родственников, даже если Денис прав, и они — удерживающий якорь. Не нужно было так много слушать этого психа, более того, задумываться над его словами, ведь он безумен, а она, Света — нет. Тем не менее, чувствуется, что близок тот час, когда всеобщее сумасшествие, прочно утвердившее позиции на этой оккупированной головорезами территории, скоро найдет лазейку и в светлую голову Ланы. Проводя время в обществе психов, трудно самой сохранить здравомыслие…

Лана закружила по комнате, лихорадочно соображая, что ей следует делать.

Какие дела, Сережа? — раздался из трубки мужской голос с ленцой.

Цербер покосился на телефон и с трудом сдержал рвущиеся наружу проклятья, однако когда его голос стал доступен абоненту, в нем не было слышно ни малейшей капли злости. Обычная для смотрящего интонация, легкая хрипотца, служившая ему чем-то вроде визитной карточки, никаких признаков волнения.

Идут, — лаконично отделался он.

Нет, так не пойдет. Мы о чем с тобой договаривались?

Моя роль во всем этом дерьме маленькая, — Цербер потер подбородок ладонью; печатка, украшавшая его правую руку, неприятно царапнула кожу.

Не скромничай, Сережа, мы оба знаем, что это не так. Ты ведь всегда в курсе всего происходящего, ты просто незаменимая личность. Ты не из тех, кто из соображений безопасности будет молча стоять в стороне и ждать развязки. Ни за что не поверю, будто ты не приложил руку к тому, что сейчас творится.

Допустим, приложил, — кривая усмешка озаряет хмурое лицо смотрящего.

Тогда я тем более не понимаю, почему дело так медленно двигается с мертвой точки?!

Слушай, мы тут не в морской бой играем, — резонно заметил Цербер.

Ну, почему же? Как раз-таки морской бой отлично характеризует движуху, наметившуюся на твоей территории. Он бьет ее корабли, а она, соответственно, его.

Цербер свел брови у переносицы, но тем не менее терпеливо слушал неторопливый голос своего собеседника. Свободной рукой смотрящий с силой сжимал простой карандаш, оставленный, по-видимому, кем-то из работников.

Он не думал, что все так обернется в то время, как давал свое согласие на участие в этом беспределе. Он предполагал, что все будет легко — на самом деле сложностей не должно было возникнуть, однако они появились. И, если так разобраться, то Сергей Токарев создал их сам. Созерцатель, мать твою! Наблюдатель! Думал, что просчитал все возможные варианты развития ситуации на сто шагов вперед, но осознание обратного пришло в его голову стихийно, подобно невесть откуда явившемуся бедламу. Не представлял, чем может обернуться его невинное на первый взгляд желание «вникнуть» в ситуацию, окунуться с головой в тайны, погрузиться в прошлое ради лучшего будущего.

Думал, что сможет до самого конца держать контроль в своих руках, но просчитался.

Теперь, кажется, он сам становится зависимым от своей же собственной задумки. Потому что вскоре все то, что сейчас кажется таким важным, будет разрушено, развеяно, словно прах над руслом какой-либо реки. Существует что-то, имеющее большую ценность, нежели деньги и расширение территории. И это что-то по значению способно переплюнуть даже строящуюся годами репутацию! Как жаль, что созерцатель оказался настолько глуп и понял все слишком поздно.

Слишком…

Поздно?

Цербер откинулся на спинку стула и невидящим взглядом уставился в потолок, причудливо разукрашенный одним петухом, который считался очень даже неплохим дизайнером. Петух придумал для потолка целую концепцию, и куча мастеров потом долго претворяла ее в «жизнь». Церберу было плевать и на потолок, и на петуха, но тем не менее он не делал попыток возразить и ввернуть в дизайн что-то свое, «адекватное», потому что отлично понимал — тогда получится очередное развлекательное заведение, заурядное и неинтересное. Каждый сантиметр каждого помещения ресторана был тщательно обработан петухом, вследствие чего о внутреннем убранстве «Колумбии» теперь ходили многочисленные легенды.

Все же, что бы кто ни говорил, а психи и личности с нестандартным мышлением (что, по сути, одно и то же), правят этим миром. Их идеи бредовые, но если подойти к их реализации с умом и неплохими бабками, то скоро люди будут считать их гениальными, уникальными и неповторимыми. Как в случае с «Колумбией» — если бы петух занимался разработкой дизайна для другого ресторана, то его бы точно сочли чокнутым. Но Сергей не пожалел бабла… И теперь имеет на своей территории очень прибыльное местечко.

Но никто не знает, что самому Церберу иногда становится слишком неуютно в этих пестрых причудливых стенах эпатажного ресторана.

Смотрящий не любил «Колумбию», но вынужден был проводить здесь много времени. Однако, как только появлялись другие дела, Цербер не медлил и тут же рвал когти прочь. Даже на стрелках он чувствовал себя «в своей тарелке» больше, чем здесь.

Сережа?

Знаю, — бросил Цербер, даже не потрудившись вспомнить о том, что говорил ему собеседник до этого.

Говорят, тебя видели в обществе Леры Басмановой…

А, так вот оно что. Созерцатель все же теряет планку, раз не потрудился соотнести этот звонок и неизбежные слухи о его чересчур близком знакомстве с Лерой. А ведь знал, что слухи непременно достигнут нужных ушей…

Кто говорит?

Ну, Сережа… Люди говорят, — собеседник на том конце провода мерзко хихикнул, но вмиг стал вновь серьезным. — Ты уж не думаешь ли нас кинуть, Цербер?

Если бы хотел, то ты б об этом до самого конца не узнал.

Тоже верно, — задумался человек по ту сторону. — Все же я советую тебе ускорить весь процесс. Игорь волнуется…

Пусть лучше волнуется перед сходкой, — несколько в жесткой манере ответил Цербер.

Он бросил телефон и машинально проследил траекторию его «полета» по гладкой поверхности заваленного всякой всячиной стола. Нужные люди волнуются, а это значит, что ему и в самом деле следовало бы ускорить развитие событий, но… Это проклятое «но» возникло слишком уж спонтанно, и что с ним делать — неизвестно.

Ясно одно — на кону собственная репутация и даже… жизнь.

Вот как он смог попасть в подобное дерьмо?!

Лера

Он легко оттолкнул меня и, сжав пальцы в кулаки так, что четко обозначились костяшки, прошипел:

Не нужно. Ворошить. Прошлое.

Да, — хотелось реветь, представив себя одной из составляющих водопада, но усилием воли я все-таки взяла себя в руки, смахнула слезы и даже смогла посмотреть на своего брата. — Ты прав.

Как же трудно, морально, физически, да черт знает как еще, но трудно! Я не могу этого выдержать, кажется, еще немного, и у меня напрочь сорвет крышу. Я так скучала по нему, господи, так скучала! И сейчас, когда он так близко, но в то же время непоправимо далеко, я понимаю, насколько сильна та нить, связующая нас. Ее не разорвать, не перерезать, не перегрызть — это попросту невозможно. Я знаю, что говорю.

Мне очень больно, хотя Денис так и не смог меня ударить. Мне больно, потому что он больше не со мной, потому что он один среди зверей, по насмешке судьбы окруживших его, как своего вожака. Я ничего не могу сделать для своего брата, впрочем, для себя тоже. Я бессильна, у него все могущество. Я не смогла сдержать слез, а он мне в контраст вполне спокоен, если не считать этих страшных перепадов настроения.

Если бы я могла все вернуть, то, не задумываясь, сделала бы это. Я готова вновь пройти свой страшный путь, чтобы осознать, где, в каком месте допустила фатальную ошибку и потеряла своего брата. Я готова заново вынести все пинки, которыми меня щедро одаривала судьба, коварно поджидая на каждом маленьком шагу, готова вступить в оппозицию к самому Дьяволу, на чьей стороне сейчас держится Ден, готова на все — на все! — чтобы его вернуть.

Мы семья. Не должно было случиться раскола. Я люблю своего брата, я очень сильно его люблю. Теперь, встретившись, увидев его, я говорю это осознанно, с уверенностью. Он беспощадный монстр, на руках которого кровь, а в душе отголоски страданий невинных людей, но лично для меня это больше ничего не меняет. Он по-прежнему мой родной брат, и ничто не может этого изменить. Каким бы он ни стал… я все приму, иначе просто не может быть. Мы родные люди, хотя между нами сейчас огромная бездонная пропасть, через которую, кажется, больше невозможно построить мост.