Из смерти в жизнь - Стэплдон Олаф - Страница 15

Были и другие пророки, великие и малые, во всех обитаемых землях. Их подстегивал оживившийся внутри дух, но смущали желания и фантазии первобытных культур, так что эти пророки немного возвышали свои народы, но в то же время еще больше запутывали их в фантазиях. Суть пылавшей в них истины была повсюду единой: превосходство мудрости, любви и деятельного творения. Но одни проповедовали одни аспекты, а другие проповедовали иные, и все их писания искажались тягой отдельных смертных к бессмертию для своих малых Я.

Дух человеческий, оглядываясь на два тысячелетия назад, к векам своих великих трудов над пророками, вздыхал с улыбкой. Как много сил он отдал, чтобы воспламенить свою неподатливую плоть! И поначалу, то там, то здесь, он достигал успеха. Люди, один за другим — член за членом его множественного тела — вливались в ускоряющийся поток великой идеи. В одной стране за другой немногие вдохновленные и овладевшие собой являли людям примеры жизни в служении духу. Казалось тогда, что все его тело оживает. Но яд еще оставался в тканях, и справиться с ним было нелегко. Ведь самое строение его плоти, социальный порядок человеческих отношений, слишком долго уродовался болезнью. Форма общества, организация людей в иерархию общественных классов создавалась этим ядом, и структура эта благоприятствовала скорее болезни, нежели здоровью. Как ясно он видел это теперь!

Правда, под влиянием пророков там и тут делались попытки учредить новые общественные формы и новый образ жизни. Люди собирались в церкви или уходили от мира в монастыри, или становились отшельниками, взыскуя спасения индивидуального духа, или посвящали себя беззаветному поклонению тому Богу, которого проповедовал им пророк их племени. Здесь и там одиночки отважно пытались исправить дурные формы человеческих отношений и обрести общество, в обыденной жизни которого проявлялся бы дух. Однако древние иерархии, как светские, так и церковные, сохраняли силу. Правда, век за веком разрастались новые, хрупкие, но здоровые социальные ткани, и некоторые из них в конце концов образовали мощные органы. Здесь и там они даже возобладали над старым порядком. Но чем больше они росли, там сильнее заражал их стойкий яд. Вздымающаяся волна духовной энергии, несшая на себе пророков и их первых учеников, не смогла подточить твердыни врага: и понемногу прилив стал отступать, оставляя после себя разрозненные обломки того, что когда-то было орудием великого воскресения. Дух человеческий помнил, как он изнемогал в попытке снова побудить свои члены к борьбе, а они между тем уже примирялись со злостным старым порядком. Тщетно он боролся. Здесь и там, снова и снова на протяжении веков тлеющие угли вспыхивали пламенем. Вставали новые пророки, новые движения зарождались в сердцах людей, вдохновлявшихся либо мимолетным возвращением прежнего жара, либо отвращением к новым низостям. Но пламя скоро гасло, новые общественные институты переваривались старыми. Новые органы подтачивал яд.

Снова и снова, век за веком, страна за страной — дух бунтовал, но силы его слабели. Вспышки жизни были лишь запоздалыми волнами, идущими против течения отлива.

Дух человеческий, оглядывая те времена из эпохи, которую мы зовем современностью, направлял луч мысленного прожектора на весь тот период, когда тускнели духовные страсти и нарастали материальные силы. Все это время огромные массы его малых членов были рабами фактически, если не теоретически. Без тяжкого труда многих не было бы ни роскоши для избранных, ни самой структуры общества. Иной раз группа работников, озлобленных бедствиями, решалась на бунт. Но на них тотчас обрушивалась вся мощь общества и, либо силой оружия, либо тиранией мифов, внедрявшихся в их затуманенные умы, взбешенная община покорялась.

А счастливчики, между тем, становились все богаче и все изысканнее.

Как больной вспоминает блуждания горячечных мыслей, так дух человеческий вспоминал слабость и смятение своего разума в те времена. И еще он вспоминал, как снова собирал силы для новой попытки очистить больное тело от яда. Его члены все более и более втягивались в установленный порядок вещей. Они судили, основываясь на авторитете древних пророков, о которых узнавали из искаженных записей или поддельных преданий жречества. К тому времени все подобные авторитеты, некогда жизнеспособные, стали опорой для дурных, устаревших форм жизни.

И тогда дух человеческий решился усилить индивидуальность всех своих членов, чтобы те усомнились во всех авторитетах. Они должны были яснее осознать свои личности и стать менее покорными группе. И вот он зажег в них новую жажду — жажду полноты индивидуальной жизни. И не в ином мире, а здесь, на земле.

На Западе оживленные им люди видели новыми глазами, слушали новыми ушами и изыскано наслаждались миром. Он вдохнул в них и страсть к исследованию скрытой природы вещей. Под возвратившимся влиянием того древнего народа, чьи пророки более всего дорожили мудростью, люди заново присягали здравому рассудку и желали искренности в каждой мысли. Дух, расшевелив их таким образом, намеревался указать им и новый путь, подобный дороге любви, оказавшейся для людей слишком трудной. Этот путь, если бы верно ему следовать, выводил из темницы самолюбия и открывал взгляд на новые цели, на воплощение человечества в мудрости, любви и творчестве.

Дух верил, что мало-помалу новое учение сорвет с их умов ребяческие трусливые фантазии о личном бессмертии, так долго принуждавшие их к бесконечным попыткам через веру, обряд или ханжескую благотворительность обеспечить счастье после смерти для своего драгоценного индивидуального духа. Он надеялся, что они наконец-то признают свою малость и, сбросив сон о бессмертии, лишившись «души», найдут единственное истинное спасение в радостной совместной жизни со своими ближними. Тогда они, наконец, научатся отдаваться безраздельно, подобно ему, духу человеческому, ради полного своего воплощения. Он надеялся и на большее: что утрата иллюзий освободит их еще в одном. Ведь эти фантазии о будущей жизни были опиумом, которым правители опаивали простой народ всех стран, суля им счастье в будущем за покорность церкви и государству и проклятие — за бунт. Лишившись наркотика, они, конечно, не стали бы больше мириться с тиранией.

Духу человеческому казалось также, что огромные силы, которые обещала его членам наука — эта новая магия — позволит наконец правителям освободить порабощенные массы от принудительного труда. Не будет нужды, — говорил себе дух, — в том, чтобы многие голодали, страдали от болезней и невежества, почти утрачивали человеческий облик ради возможности дать немногим праздность и средства, необходимые для великого приключения человека. Несомненно, мудрым использованием нового волшебства человечество скоро излечится от голода, болезней, невежества и всяких природных бедствий, мешавших до тех пор человеку быть в полной мере человеком.

Так он рассчитывал, но действительность разительно отличалась от его ожиданий.

Правда, в иных областях, где сильнее всего ощущалось его недавнее влияние, самые умные или наименее порабощенные древними фантазиями и жаждой власти в самом деле исполняли его замысел. В новом порыве они принялись исследовать тайны природы, движение планет, звезд и падающего камня, влияние веществ друг на друга, работу человеческого тела и тайны его отношений с разумом. Некоторым тело представлялось машиной, которой управляет душа; а позднее — самоуправляющейся машиной, для которой мысль — только результат ее работы. Душой все больше и больше пренебрегали, объявляя ее излишней гипотезой.

Этот развод материи и разума удивил и немало позабавил дух человеческий; но в общем, он был удовлетворен, потому что, теперь, разумеется, избавившись от грез о бессмертии, они должны были меньше отвлекаться от настоящей цели.

Но все пошло иначе. Вся их мораль покоилась на ложном основании будущей награды или наказания, на перспективе вечного блаженства или вечного проклятия. И, лишившись веры в бессмертие, они уже несклонны были отягощать себя добродетелями. Медленно, но верно ржавели и распадались узы, связывавшие людей взаимной ответственностью.