Ад-184
(Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают) - Иванова Евгения - Страница 40

— за 1 февраля 1942 г.: «…8-59. Адресов нет. Санитар по уборке трупов Крюкин» (Там же. С. 393).

— за (неразборчиво) марта 1942 г.: «…Кроме того, умерло 19 человек. Фамилии, имена, отчества и их домашние адреса установить не удалось, т. к. они поступили в бессознательном состоянии и, кроме того, при отсутствии каких-либо документов. Нач. лазарета 1 (неразборчиво)» (Там же. С. 526).

— 23 сентября 1942 г.: «Неизвестный адрес, фамилия, прибыл в агонии. Нач. лазарета 1 Семко» (Там же. С. 52).

Из списков умерших больных лазарета № 2:

— за 30 января 1942 г.: «…3 обмороженных были доставлены в бессознательном состоянии, и скончались, не приходя в сознание. Документов при них не было. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский» (Там же. С. 407).

— за 3 марта 1942 г.: «10 человек военнопленных, доставленных без сознания и без документов. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский, 5.03.1942» (Там же. С. 532).

— за 5 марта 1942 г.: «…3 неизвестных военнопленных, доставленных в бессознательном состоянии и без документов. 7.3.1942, г. Вязьма. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский» (Там же. С. 566).

— за 28 марта 1942 г.: «… Три человека неизвестных, прибывших 25 марта из Ржева транспортом в бессознательном состоянии и без документов. Главный врач лазарета № 2 д-р Чуловский» (Там же. С. 254).

Из списка умерших больных лазарета № 3:

«С 1.01. по 2.01.1942 умерло пять человек, доставленных в бессознательном состоянии, и установить их фамилии и другие данные нельзя было. Старший врач лазарета № 3 Филимонов» (Там же. С. 354)…

До наших дней благодаря документальной книге С. И. Анваер «Кровоточит моя память. Из записок студентки-медички» сохранились подробные воспоминания о лазарете № 1, располагавшемся в зданиях вяземской городской больницы. Ее территория была окружена двойным рядом колючей проволоки, у ворот и по углам стояли вышки с немецкими солдатами. Раненые и больные размещались не только в переполненных зданиях больницы, но и вокруг них — сидели и лежали прямо на земле. Здание госпиталя не отапливалось, столбняк, газовая гангрена, эпидемические болезни ежедневно уносили десятки жизней. Советские военнопленные и мирные граждане, как пребывающие в основном лагере, так и в «лазаретах», были обречены на мучительную смерть.

Списки умерших в лазарете № 2 27 марта 1942 г.

«В единственном двухэтажном здании кто на койках, кто прямо на полу — всюду лежали раненые и больные, — вспоминает С. И. Анваер, поступившая в лазарет № 1 больной гнойным стоматитом на фоне цинги, а затем с декабря 1941 г. по март 1942 г. работавшая там медсестрой. — Единственная женская палата на пять человек помещалась в бывшем рентгеновском кабинете. Под головой у кого подушка, у кого — свернутая шинель. Укрыты все шинелями, только у одной одеяло. Эта девушка самая тяжелая. Крошечная ранка от пистолетной пули на спине давно зажила, но явно перебит спинной мозг, полный паралич ног. Будь она и в нормальной больнице, это не пройдет никогда. И она это знает. Держится, говорит: „Зато ничего не болит“».

Медицинские работники, попавшие в плен вместе с ранеными, оказывали им всяческую помощь, но при отсутствии лекарств и оборудования усилия их оставались тщетным. «Работать было невыносимо тяжело, пишет С. И. Анваер, — ведь у нас почти ничего не было, чтобы помочь больным… Выжить в таких условиях могли только легко раненные пленные. Люди умирали, у раненых не заживали раны. Мертвых не успевали выносить из палат».

Как и во всем лагере, в лазарете свирепствовал голод. «В день пол-котелка баланды и маленькая круглая буханка на четверых. На вид аппетитная глянцевато-коричневая, но когда ее разрезали, то содержимое вытекало, и оставалась только безвкусная корка.

Совсем плохо было в те дни, когда баланду варили из льняного семени; получалась тянущаяся за ложкой клейковина, проглотить которую было совершенно невозможно. Относительным подспорьем был льняной жмых. Он горкой лежал у одного из бараков».

Кое-что из продуктов старались передать военнопленным местные жители.

Солдаты из охраны издевались над ранеными и выздоравливающими. Имеются свидетельства, что один раненый, умирающий от голода, на костылях подошел к окну, выходившему на Калужское шоссе, и попросил у прохожего еды, за что сразу же был расстрелян гитлеровским солдатом. В один из дней в госпитале зачитали приказ: «Во время погрузки продуктов некоторые русские позволили себе съесть несколько сухарей, за что были расстреляны, остальные строго предупреждаются».

Врачи жили в небольшом домике около ворот (бывшая «контора»). Две комнаты занимали врачи-мужчины, в совсем крохотной ютилась Софья.

Официальным комендантом лазарета, как пишет С. И. Анваер, был немец, старший лейтенант вермахта, пожилой человек в женском платке поверх пилотки, в русских меховых рукавицах, скрепленных, как у малых детей, шнурком, перекинутым за шею. «Он ни во что не вмешивался, в корпуса не заходил, пленных ближе, чем на несколько шагов, не подпускал. Как только начинало темнеть, немедленно исчезал». Фактически руководил лазаретом один из военнопленных, москвич, до войны сотрудник Госторга Борис Александрович («коренастый чернобородый человек в белом полушубке»): «Он всем командовал, всегда очень толково, требовал порядка, ладил с главным врачом (тоже военнопленным). На коменданта лазарета никакого внимания не обращал. Когда же в лазарет являлись разные немецкие военачальники, держался с чувством достоинства, своим обычным голосом свободно говорил с ними по-немецки». Фамилия этого человека осталась, к сожалению, неизвестной, за глаза военнопленные называли его «греком». Видимо, он вел какие-то хозяйственные дела в лазарете, в том числе подавал данные о количестве пленников, заказывая «питание». Имел отдельное отапливаемое помещение для работы — «контору». Каждый вечер медики сообщали ему сведения за сутки — о количестве больных, поступивших в лазарет, и количестве умерших, о том, какие произошли «ЧП». Все эти данные «грек» записывал. Количество умерших узников он регулярно уменьшал, чтобы увеличить довольствие для живых. Сводки об умерших подавал на несколько дней позже, чтобы подкормить особо нуждающихся — шел на явный смертельный риск.

Борис Александрович особенно тесно общался с военнопленными, работавшими в сапожной мастерской при лазарете. Официально сапожники чинили обувь немцам, и те расплачивались с ними продуктами. Однако, как сообщает С. И. Анваер, случайно узнавшая об этом, они чинили и обувь военнопленных «и через своих людей обували самых разутых. Помогали и с едой».

Видимо, «грек» вел подпольную деятельность, был связан с партизанами. Немцы схватили этого смелого мужественного человека и зверски расправились с ним, повесив его около сапожной мастерской, запретив снимать его тело. «Сапожников арестовали и куда-то увезли», — сообщает С. И. Анваер.

Зимой 1942 г. «Дулаг-184», как и все лагеря для советских военнопленных, находящиеся на территории СССР и в странах Третьего рейха, охватила повальная эпидемия дизентерии и сыпного тифа. В лазарете № 1 поначалу была предпринята попытка изолировать сыпнотифозных больных в отдельном бараке, обнесенном двумя рядами колючей проволоки, на которую повесили табличку «Тифус» с нарисованными черепом с костями. С больными заперли молодую женщину-врача (по словам С. Анваер, она чудом выжила) и нескольких человек медперсонала. Из барака никого не выпускали, и слухи о нем ходили самые страшные. По воспоминаниям старожилов, таким «бараком» могло фигурировать самое непрезентабельное во всей довоенной больнице деревянное здание, где перед войной размещались больничный красный уголок и гинекология. Тем более что оно находилось в определенном отдалении от остальных зданий. Но тем не менее эпидемия распространилась по всей остальной территории лазарета.