Ад-184
(Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают) - Иванова Евгения - Страница 31

На правом берегу образовалось огромнейшее скопление людей и техники. Все это надо было отправить по понтонному мосту на другой берег — вывести из-под удара немцев. Командовал переправой известный генерал М. Ф. Лукин, командарм 16-й армии. Но стояла полная неразбериха, и руководить такой переправой было трудно. Не успевали навести понтон, как его немедленно разбивала гитлеровская авиация. Саперы старались вовсю, и первый разрушенный понтон не успевал отплыть, сносимый днепровским течением, как саперы уже пытались наладить второй понтонный путь. Однако это было непросто: только сделают один пролет, как по реке, разбитый бомбами, уплывает другой. Да и сама обстановка страха, нервозности, неизвестности удручающе действовала на людей и заставляла спешить, создавать сутолоку. Люди и техника являли в своей совокупности гигантские мишени, по которым непрерывно вели огонь артиллерия и минометы врага, а с неба не прекращали пикировать десятки бомбардировщиков.

— Вот здесь, на Днепре, на Соловьевой переправе, мне, да и не только мне, но и всем, кто находился там в эти страшные дни, довелось увидеть и пережить самое страшное, — с волнением рассказывал Согрин. — Мне кажется, того, что происходило здесь в 1941 году, Днепр не видел за всю свою историю. Ужас что творилось! Деваться некуда! Все сдавлено — гигантское скопище войск, мирных жителей, скота, и все спешат на ту сторону Днепра, как будто там было спасенье.

Немцы день и ночь непрестанно бомбили переправу — небо так и кишело самолетами со свастикой. Уставая, они меняли друг друга: улетала одна группа — немедленно появлялась другая. И свист, и вой — паника. Не было порядка. Стоял сплошной грохот взрывов. Под бомбами, снарядами, пулями и осколками гибли сотни людей. Воздух был наполнен пороховой гарью, запахом горелого железа и человеческого мяса. Кругом была смерть. Смерть свистела. Смерть выла. Смерть ухала. Смерть падала с воздуха, ползла по земле. Это были самые, самые тяжелые часы и дни для тех, кто оказался в этой мясорубке.

Избежавшие плена и смерти на переправе, прорвавшиеся на левый берег солдаты не знали, что основные силы немецкой 9-й армии и 3-й танковой группы нанесли мощнейший удар со стороны Духовщины по ослабевшим боевым порядкам наших четырех дивизий Западного фронта. При поддержке своей авиации, которая, как казалось, никогда не покидала небо, танковый клин немцев пробил брешь в стыке 30-й и 16-й армий (генералы В. А. Хоменко и М. Ф. Лукин). Сминая все, гитлеровские моторизованные и танковые подразделения за день проходили от 15 до 30 километров. Используя численное превосходство, северная группировка немцев рвалась к Вязьме, опасно охватывая значительную часть наших войск Западного фронта. Спасение для вырвавшихся из соловьевской бойни бойцов по-прежнему оставалось далеко. Многие окрестные деревни на левобережье Днепра были захвачены стремительными немецкими разведывательными подразделениями или десантами.

7 октября 1941 г. Вязьма была захвачена, а части 16-й и 20-й армий Западного фронта и 24-й и 32-й армии Резервного фронта оказались в плотном окружении. Люди не знали этих страшных новостей и продолжали упрямо двигаться к Вязьме, не ведая, что их там уже поджидают гитлеровские части.

Наших солдат, еще не пришедших в себя после этого страшного боя, немцы быстро согнали в колонну и, окружив плотным конвоем, погнали вперед по дороге. За спинами оставалась чернеть груда трупов на расстрелянной танками поляне. Там продолжали вспыхивать автоматные очереди: немцы добивали раненых и умирающих. Пленных пригнали в Вязьму. Можно представить горечь и тяжесть разочарования людей, подавленных пленом, когда они узнали, что Вязьма, к которой они так упорно прорывались, где надеялись увидеть своих, захвачена немецкими войсками.

Вновь пригнанных пленных загнали в лагерь, расположенный на окраине города. Лагерь находился на открытом месте, на ровной площадке, предназначенной в довоенное время для строительства какого-то завода. Площадь, обнесенная колючей проволокой, была до отказа набита людьми. Был октябрь, погода стояла промозглая, падал сырой снег, кругом слякоть. На столь маленьком пространстве пленных столпилось так много, что даже под открытым небом многим не хватало воздуха. От невероятной скученности люди задыхались.

Для того чтобы хоть как-то вдохнуть воздуха, приходилось опускаться на мокрую землю, выкапывать в раскисшей жиже ямку и, почти прижавшись к ней губами, дышать. Только после войны стало известно, что в Вяземском лагере находилось свыше 75 тысяч военнопленных! Ни есть, ни пить им не давали. В этом лагере я пробыл 8 суток. За все это время во рту не было ни крошки хлеба. Пили тухлую вонючую жижу из луж и канав. Раз в день на подводах привозили в лагерь мерзлый подгнивший картофель. Полицаи открывают ворота, заезжают в гущу людей и совковыми лопатами разбрасывают картошку во все стороны. Что творилось в это время! Люди лезли, давили друг друга, втаптывали в грязь слабых, совсем обессиленных. Смотрел я издали на эту жуткую картину, не пытаясь достать хотя бы одну картофелину. Попью воды из лужи, и все. Голод не тетка. Жевали и пшенную шелуху, которая лежала в больших кучах по краям лагеря. Я сильно ослабел, почти ослеп. Дым, гарь изъедали глаза. В них как будто кто-то насыпал песка.

На девятый день часть пленных стали выгонять из лагеря. Дубинки охранников-полицаев рассекали воздух, крики, мат. Около ворот стояли ящики с нашими армейскими брикетами гречневой каши. Пленному торопливо совали в руку стограммовую пачку твердого, как камень, квадратика концентрата, и вслед, чтобы никто не задерживался и проходил быстрей, полицай наотмашь „давал добавок“ по спине дубинкой. Выгнали не одну тысячу пленных, и повели длиннейшей колонной по старой Смоленской дороге неизвестно куда.

Голодные, раненые, совершенно измученные люди брели весь день, взявшись за руки, в ряд по пять человек. Охраняли финны, ненавидевшие русских еще с финской войны. Наверное, каждый финский солдат вел счет, сколько убил русских. Чуть только ослабевший пленный качнется в сторону кювета, его тут же срезала очередь из автомата. До нас, поэтому же пути, и раньше гнали колонны пленных. На всей обочине дороги лежали трупы наших солдат. Под вечер загоняют в какую-нибудь топь. Конвоиры разжигают вокруг костры, греются. Лают овчарки, пулеметы расставлены. Стоишь всю ночь по колено в болотной воде и грязи. Конец октября, страшный холод. Кровь переставала обогревать тело. Не гнулись руки, коченели ноги, тянуло на сон. „Неужели не выживу?“ — думал я тогда. Страшно не хотелось так умереть. Через силу заставлял себя шевелиться на месте, чтобы прогнать опасную дрему и немного согреться. Я начинал тереть себе плечи, переминаться с ноги на ногу, до тех пор, пока в теле не появлялось немного тепла. И так до рассвета.

Утром пленных, переживших пытку холодом и голодом, финны выгоняли стрельбой и собаками на дорогу и гнали дальше. Александр, свыше 10 дней не ев, измученный холодом и побоями, страдавший от ранения в ногу, старался попасть в первые ряды колонны. К концу дня долгого пути он все равно постепенно оказывался в самом хвосте. А там ждала верная смерть. Всех, кого оставляли силы, охрана немедленно и безжалостно пристреливала. Так и брел 20-летний младший сержант Александр Согрин, поддерживаемый руками товарищей»[125].

Николай Васильевич Корытов — уроженец с. Бабаево Ставровского с/с Собинского р-на Ивановской (ныне Владимирской) области. Призван в армию в 1940 г., красноармеец. В списках лазарета № 1 «Дулага-184» г. Вязьмы числится умершим 18 января 1942 г. В Книге памяти Владимирской области числится умершим от ран в январе 1942 г. (том 6, с. 97).

Вернулся домой.

После войны Николай Васильевич — известный тренер по велоспорту в г. Суздале. Подготовил несколько мастеров спорта, много кандидатов и разрядников. До последнего дня принимал участие во всех велосипедных стартах. 1 мая 1987 г. на подъезде к праздничной колонне остановилось его сердце. С тех пор каждое 1 мая в Суздале по инициативе его учеников и сына Олега проводится День памяти Николая Васильевича Корытова.