Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна - Страница 30

– Сибранд! – выдохнула она поражённо. – Ты!..

– Я, – ответил, поднимаясь с пола. – Сейчас уйду. Двери только закрой: одна ведь останешься.

Деметра двумя руками пригладила спутанные после сна волосы, притянула к себе меховое одеяло, разглядывая меня снизу вверх. Выглядела бруттская колдунья получше: дыхание выровнялось, болезненный пот больше не пробивался на посвежевшей коже.

– Там, у камина – ещё отвар. Выпей утром, если почувствуешь слабость.

Колдунья наконец отошла ото сна. Усмехнулась вымученно-благодарно:

– Начальник перед подчинёнными должен казаться несгибаемым, – припомнила она.

Я улыбнулся.

Госпожа Иннара провожала меня прямо в ночной рубашке, перехватив распахнутый ворот у горла, и я подумал, что впервые ухожу от молодой женщины посреди ночи, как…

Дальше мысль обрывалась, потому что подумать о дочери Сильнейшего непристойно я не мог.

– Спасибо, Сибранд, – поблагодарила на прощание. – О своём обещании помню и помогу, только… время…

Время не щадило не только задёрганную неофициальную главу стонгардской гильдии магов – время беспощадно забирало надежду у моего младшего сына. Однако я ничего не сказал. Тронул лоб двумя пальцами, как это принято было в Арретиум Артаксарте, и начал спуск по бесконечной каменной лестнице. Дверь за мной мягко затворилась, в замке провернулся ключ, и всё стихло, кроме моих шагов.

Я возвращался в отведённую мне келью со странными, противоречивыми и суматошными мыслями. Я раздражался, что не получится – уже точно – осилить нужные мне знания за один день; беспокоился, что не сумею достойно пройти предстоящую мне трудную стезю тёмных искусств, тревожился из-за заповедей Великого Духа, который предостерегал от увлечения магией, вспоминал о доме, где теперь, должно быть, спят крепким сном по крайней мере трое из моих сыновей, и где беспокойно ворочается младший; думал о бруттской колдунье, которая осталась в своём теперь уже холодном – все дрова давно прогорели – кабинете совсем одна…

Недоумевал, отчего всё ещё продолжаю думать о ней, когда нас с нею ничего больше не связывало и связать не могло.

У последних ступеней я замер, вслушиваясь в безжизненную тишину главной башни: в обширный зал вело несколько лестниц, и мне почудилось движение на одной из них. Годами выверенное чутьё не подвело: несколько мгновений, и из прохода бесшумной поступью выскользнула тёмная фигура. Я стоял недалеко, и лишь беспроглядная мгла укрывала меня от другого полуночника – которого я признал тотчас, как тот поравнялся со мной. Знакомый посох в руке развеял последние сомнения, и я шагнул из лестничной ниши навстречу.

– Тёмный и его полчища! – подскочил от неожиданности молодой брутт, вскидывая руку с заплясавшими на пальцах электрическими разрядами. – Как же ты меня напугал, стонгардец! Ты что тут делаешь?!

– Я могу спросить о том же, – помедлив, отозвался я.

Люсьен бросил взгляд мне за спину, в наверняка знакомый ему коридор, хмыкнул и расслабился, опуская руку.

– Тоже ночью по бабам шастаешь, – сделал вывод колдун. – Я вот после бурного действа подустал, вздремнуть хочу в своей келье… чего и тебе советую!

Я не отозвался: мне чужие дела без интересу. Однако Люсьен после небольшого потрясения явно расположился поговорить: подстроился под мой шаг, так что наружу, в ледяные объятия весенней ночи, мы вышли вместе.

– Метель стихла, – констатировал брутт, вдыхая всей грудью колючий воздух. – Сил уже нет смотреть на это стонгардское уныние! Придёт весна, женщины подобреют, еды прибавится – совсем хорошо станет! А у тебя какие планы, дикарь?

«Дикаря» я ему спустил: такие, как Люсьен, языком мелют без всякой задней мысли, так что и обижаться я поленился.

– Учиться.

– А-а-а, – покивал брутт не то с насмешкой, не то с недоверием. Помолчал немного, пока мы проходили запущенный зимний сад, затем будто вскользь поинтересовался, – прямо в таком виде?

Я резко остановился; Люсьен пролетел на несколько шагов вперёд.

– Что не так?

Выходит, это неправда, что я вовсе не честолюбив: всё же задели меня острые взгляды и язвительные фразы юных друзей Эллаэнис! Да и… другая причина, возможно, имелась, которую я пока что выразить словами не мог.

– Тебе по-честному? – Люсьен склонил голову набок, сверкнул чёрными глазами. – Не обижайся, стонгардец, но свою бороду ты спалишь в первый же день занятий по элементарной огненной магии. Да и гриву твою поумерить бы не мешало… ну и в целом… кстати! – осенило одного из лучших адептов гильдии магов. – Ведь мантии у тебя нет? – дождавшись растерянного взгляда, удовлетворённо хмыкнул. – Так подобрать нужно! Давай так, – секунду поразмыслив, выдал брутт, – ты – в купальню, это в подвалах жилой башни, а я – на склад. Я ночами частенько шастаю, меня не заметят… подберу что пообширнее, и бегом назад!

Люсьен метнулся к соседней тропинке, ведущей в малоприметную постройку, на полпути обернулся, смерив меня цепким взглядом с ног до головы, и улыбнулся – широко, от души:

– Я ещё буду гордиться тобой, дикарь!

На задорный смех я не ответил, но курс на купальню взял. Не до щепетильности, когда каждая минута на счету. А молодой брутт был не самым худшим из помощников, которых мне мог послать Великий Дух.

Я стоял перед дверьми в небольшой зал, не решаясь потянуть за кольцо. Светло-голубая, почти серая мантия гильдии магов сильно жала в плечах и натягивалась на груди – но это оказался, по горячим заверениям Люсьена, самый большой размер из оставшихся.

– Мартин себе сам шил, когда к нам пришёл, – фыркнул брутт, вернувшись тогда в купальню. – Он, может, даже покрупнее тебя будет.

Молодой колдун отложил принесённую вещь, критически глянул на меня, уже заканчивавшего купание, и кивнул на бритвенный нож:

– Помочь? Так, как я сделаю, сам не сумеешь!

Не дожидаясь ответа, ополоснул руки в освободившейся лохани и тотчас отдёрнул мокрые ладони, вытаращив на меня чёрные глазищи:

– Ты что, прям в холодной воде?!..

Я его удивления не разделил: ну да, холодная. Подогреть было не на чем – купальня у магов очагами не снабжалась – да и времени оказалось в обрез: до рассвета хотелось хотя бы час-другой вздремнуть. У нас в Ло-Хельме по весне такая же водица в оживающей реке, а рыбачить с сетью приходилось часто…

Люсьен же, пальцем подцепив в лохани ледяную кашицу, некоторое время оторопело глядел на то меня, то на неприветливо серую воду, затем хлопнул себя по лбу:

– Ты же не умеешь!.. Ох, и о чём я только думал… Ты прости, варвар, – искренне повинился молодой брутт, – я и вправду как-то не предусмотрел… Заклинание же для этого есть… давай научу!

Слова у Люсьена с делом не расходились: парень тут же шепнул несколько слов в свой крепко сжатый кулак, и на моих глазах бледная кожа побагровела, раскалилась дотла – разве что пар не пошёл! Впрочем, что это я: пошёл, конечно же, как только брутт сунул кулак в лохань. Забурлила, зашипела вскипающая вода, разошлась кругами от медленно остывающей кисти.

– Повтори, – предложил колдун, для верности продемонстрировав фокус ещё раз.

Однако у меня ничего не получилось. Как ни силился, а кулак оставался прежним, разве что кожу пощипывало, и слабо розовели сжатые пальцы, но этого тепла не хватало, чтобы вскипятить воду в лохани так же резво, как это делал Люсьен.

– Совсем у тебя с огнём плохо, – покачал головой брутт. – Ты – стонгардец, твоя стихия – воздух, и всё же… такой слабой искры, как у тебя, я давненько не встречал. В тебе магии меньше, чем в этой лохани, уж не обижайся, варвар…

Я не обиделся, но исполнился мрачной решимости: одолеть проклятое заклинание любой ценой. Если такую малость не осилю, то на что надеюсь?

И вот теперь я стоял перед дверьми в трещащей на груди мантии, не зная, что ждёт впереди. Все мои познания в науках сводились к разъяснениям покойного дяди Луция и нечастым урокам в казармах под тусклым светом казённой свечи. Когда-то я последний раз перо в руках держал? Верно, мои загрубевшие пальцы теперь его и не ухватят…