Желтый дьявол
(Т. 1 ) - Мат Никэд - Страница 30

Вздыхает, кутается.

— Каждый день берут Москву… утешаются…

— И не возьмут, Любовь Прокопьевна… — Танючка ей на ухо весело, уверенно.

— Дай-то, господи…

И Любовь Прокопьевна истово крестится.

— Ничего, не смейся, востроглазая, — я по своему большевичка. Старуха я, — простительно…

Улыбается…

Ра-азз, — и ногой на подножку.

Динь-динь-динь-динь… динь-динь… динь…

Звенит трамвай, спускаясь по Алеутской.

Остановка. Вскочивший протискивается в вагон. Трамвай заворачивает на Светланскую. Мелькают витрины магазинов, в его зеркальных стеклах, отражаясь в обратном движении.

Смотрит: что это?

Сразу не смеет поворотить головы, — оглядывает осторожно, не торопясь, публику вокруг… успокаивается, и потом, незаметно, медленно двигается к передней площадке вагона.

Остановился — смотрит: — бритая голова, загорелая шея, защитный френч…

— Фу, чорт возьми, тот самый, что на фронте из палатки сшил, — думает…

Рука загорелая, черная — держит газету.

На переломе, под пальцем заголовок:

КОНЕЦ АРМИИ ЛАЗО.

Впился, читает:

«Нет армии Лазо…

Разбита, разбрелась — уничтожена.

Он, один, всеми покинутый, — даже своими, — ушел в тайгу… Быть может, умирать.

А его банды, раскинувшись по окружным деревням, грабят, насилуют и…»

…И что же…

«Большевики не умели воевать вообще: это была пьяная, разнузданная, дезорганизованная масса…

Но Лазо — надо отдать ему справедливость, хотя он и наш враг, — был единственный талантливый полко… самый серьез… наш про…»

…пальцем на заголовок, а сам говорит вслух, читает:

«Конец армии Лазо»…

Бритая голова чуть откинулась, но не поворачивалась…

Жжжиии — шшии…

Публика шатнулась, и пассажиры волной к дверям…

Шш-шиии — трамвай стоп:

— Мальцевский базар, станция второму участку — кондукторша.

— На Абрекинскую, здесь слезать, да? — бритая голова кондукторше.

Та кивает головой.

Встает, прячет газету в карман, выходит последним.

Идет в сторону экипажа, а впереди — тот самый, который… Догоняет — поравнялся. Идут вместе.

Шопотом:

— Спускайся направо, к бухте, — подожди у доков…

Разошлись…

«Конспирация», подумал каждый: правильно, хорошо сделали…

Но на углу, у экипажа, дымит папиросой человек — под фетровой шляпой не видно лица — военный американский костюм — на ногах обмотки и желтые остроносые ботинки.

На повороте бритый заметил что то — и быстро, бегом к бухте. А там — сел на каменный парапет.

Вытащил газету. Закурил папиросу.

Ждет.

— Что этому «американцу» надо? — думает… Заметил, как тот спускается к нему — шпион.

Одним глазом в газету, другим на него…

Подходит, и:

— Николай, здорово! опять с тобой встретились… ловко, совсем не ожидал…

— Ну, и я тоже.

— Похоронил уж я тебя совсем…

— Как многих других…

— Да…

Замолчали.

И картинами проходят десятки, десятки лучших товарищей, погибших там, в тайге.

… — Ты знаешь, Александра Николаевна здесь…

— Жена Яковлева?..

— Она самая… — Она здесь, как большевистский Калита, собирает раздробленные силы. Сегодня, как раз, должно быть первое организационное собрание сибиряков и здешних, приморцев…

— Где? когда?..

— Все скажет…

— Почему ты в американском? Я уж подумал — шпион. — И Николай смотрит, ждет.

— Хо-хо… Ловко, брат, и не придумаешь лучше… — И Ильицкий весело добавляет: — у американцев служу… в штабе…

— Да, действительно, хорошо…

— А Ольгу Лазо видел? — опять Ильицкий.

— Нет еще, но я здесь близко подошел к местным… — Знаешь маленькую Ольгу и Танючку?..

— Нет.

— Ну, узнаешь… Так вот, через них. А к Раеву у меня была явка от Краснолобова… Да, а сам он где, — ты знаешь?

— Краснолобов? Нет… Как расстались там, на Зее — так с тех пор и ничего… И об Яковлеве ничего не слыхал.

— И Александру Николаевну…

Шорох по гальке. Оглянулись.

По виадуку спускалась она.

Быстро подошла.

— Я заметила — за вами смотрит какой то американец в шляпе, — разойдемся. Вот вам пароль и адрес. Время собрания — одиннадцать ночи.

Уходя:

— Ольгу видела — тоже придет…

Но уже поздно: успела уйти только она, как шляпа из- за угла — тут…

Николай быстро решает:

— Я купаюсь… ты поезжай на шампуньке в Гнилой Угол… Одежу забери, — там встретимся.

Ильицкий еще плохо соображает, как и что… Но уже быстро — к шампунькам.

Слышит — булькнуло за спиной… Не оглядываясь, идет.

А Николай далеко вынырнул и мерными широкими взмахами поплыл через бухту Золотой Рог, сверкая бронзой точеной головы и загаром плеч.

— …А здорово мы его обтяпали… — во всю, не может удержаться, хохочет Ильицкий: — ведь он не знал, сначала, за кем идти, а потом решил — за тобой; искупается-де, мол, и вернется, все равно голый не убежит…

— Малость ошибся… — выдыхает Николай; улыбается и часто дышит. — Устал…

— Здорово устал?

Николай закрывает глаза, кивает…

Вытянулся на траве, жмурится на солнце — блестит тело каплями соленой морской воды.

Опять покатился смехом Ильицкий:

— Вот то будет шпик искать твое белье! — можно сказать — укараулил!..

И опять хохот Ильицкого…

— Ты ему счет представь, — сквозь смех.

— Счет… — и Николай упруго вскакивает и начинает одеваться.

И тоже присоединяется к Ильицкому.

Оба смеются.

Смеется и бухта осенним солнцем…

Весело… солоно…

Хвостик солнца через окошко зайчиком по стене. По старым олеографиям из «Нивы». По канареечке в клетке: ти-и-и-уик-уик!

— Ззззз… ззиннн… дзинззз… — бьется об стекло ошалелая муха.

Потом перелетает на диван. Долго сидит на чьем-то носу и чешет лапки. Наконец, спускается в рот, спящего на диване Резникова.

— Гммм-аааххх а-ах — лежащий делает гримасу — и выплевывает непрошенную гостью.

Прислушивается: не стучали-ли? Все спокойно.

Идет на кухню. К хозяйке:

— Анна Григорьевна, скажите, меня никто не спрашивал?

— Нет.

— А те, что давеча приходили?

— Те спрашивали какого то Резникова. А у нас такого никогда и не было.

— Так-так, а вы что же?

— Что же… я и говорю: у нас жилец Смирнов, да я с мужем.

— И все?

— Все.

— А они что?

— Они то что? Молодежь! Похохотали и ушли.

— А зачем им Резников — не говорили?

— Нет. Вы что же так ими интересуетесь? Вы их знаете?

Руки по швам. Нервное движение пальцев.

— Что вы, что вы! Я никогда о них и не слыхал. Я только так…

В передней кто-то стучит.

— Вероятно к вам, гражданин Смирнов.

— Кто же это?

Вбегает Танючка. Звонким веселым голоском:

— Здравствуйте, здравствуйте, хорошо, что застала!

— Пойдемте, пойдемте ко мне! — спешно провожает Резников ее в свою комнату.

Танючка сбрасывает тужурку и тут же выпаливает:

— Я к вам по делу, товарищ Рез…

Резников подбегает к ней и всей ладонью зажимает рот.

— Ради… всего! Тише! Тут все слышно. Не произносите моей фамилии. Я тут Смирнов…

— А-а… — только и может выдавить Танючка, сообразив страшную важность Резниковского сообщения.

— Вот вам бумажка. Напишите, в чем дело, — шепчет Резников Танючке на ушко.

Танючка пишет:

«Сегодня явка у… нужно быть всем обязательно».

— Явка? Не пойду, не пойду! Что они — сумасшедшие! В такое время: кругом шпики, все расконспирировано… Нет, не пойду!

— Велели, обязательно! — дышит Танючка в ухо Резникову.

— Не пойду! А ты иди домой. Вот тебе книжка, если кто по дороге спросит, где была, — скажи к дяде — за книжкой.

Он подает ей томик Лермонтова и выпроваживает ее.