За Кубанью
(Роман) - Плескачевский Лазарь Юдович - Страница 25

Ничего замысловатого в этом плане нет, но осуществить его без вооруженной поддержки невозможно. И потому первый пункт плана — создание десятка крупных банд. Одна есть — алхасовская. Другие, мелкие, станут ядрами будущих крупных соединений. Банды будут переименованы в повстанческие отряды. Опираясь на них, Улагай добьется того, что во многих аулах, особенно отдаленных, советские законы выполняться не будут. Если взяться с умом, тонко, то можно Сделать так, что завопят даже те, кто еще вчера поддерживал революцию. Наиболее строптивые начнут жаловаться. Куда? Кому? В горскую секцию Екатеринодарского исполкома. Почистить ее, посадить там верных людей, войти в контакт с адыгейской интеллигенцией — значит оградить адыгов от воздействия новой власти.

«Счастье, — думает Улагай, — что Зачерию удалось проникнуть в секцию. Зачерий — это лодка, снующая меж враждебных берегов. Пяток таких помощников — и адыги перестанут искать правды в городе».

Переговоры с Алхасом — важная часть операции по созданию вооруженных сил и взрыву коммуникаций между красными и адыгами. Бело-зеленые должны доказать, что новая власть — фикция. Улагай скрупулезно продумал план беседы, даже сделал наброски на листке: «27 июля 1920 года. Встреча с А. Спокойствие. Придется подать ему руку».

Крытая повозка плывет по пыльной дороге. Улагай удобно устроился в задке — он лежит в пахучем гнезде из сена. В изголовье мешок с каким-то никому не нужным тряпьем. Если мешок чуть-чуть повернуть, из-под него выглянет ствол ручного пулемета. Короткая остановка, и — тра-та-та. Впрочем, можно косить и на ходу. Свобода есть свобода, и Улагай так просто с ней расставаться не собирается, смерть лучше, чем плен. Он не сомневается: обращаться с ним будут так, что сам на себя руки наложишь.

На перекрестке дорог повозка останавливается, седоки выскакивают поразмяться. Ибрагим подходит к пастуху в черной бурке, который неподвижно, словно памятник, стоит на бугре, опершись о герлыгу. Они перебрасываются короткими фразами, и повозка мчится дальше. На опушке леса еще одна встреча. Человек не то пасет, не то куда-то гонит корову. Ибрагим едва не наскакивает на него.

— Можете не задерживаться, все в порядке, — шепчет незнакомец.

— Пойди к мулле, предупреди; сегодня ночью состоится встреча, там, где условились.

Улагай из глубины повозки внимательно оглядывает лесную опушку. Ничего подозрительного. Торопиться незачем, по лесу кони идут шагом.

— Ибрагим! — Улагай соскакивает на упругий ковер из дерна. — Веди его сюда, — приказывает он.

Повозка проскакивает вперед. Улагай достает из заднего кармана галифе крошечный браунинг, досылает патрон и прячет оружие за борт просторной черкески из дорогого синего шевиота. Чуть что — приложи руку к сердцу в знак уважения и пали без промаха.

Улагай с удовольствием расхаживает по дерну — разминка необходима: десять шагов вперед, десять — назад… Десять вперед… Стоп, у самой ноги — муравейник. Тысячи маленьких существ снуют взад и вперед. Одни тащат ко входу всякую всячину, другие разыскивают что- то. А ну, как это получится? Каблуком сапога он закрывает едва заметный вход. Муравьи начинают вертеться вокруг каблука.

— Ну-ка, попрыгайте…

Один муравьишка, словно смекнув в чем дело, подлезает под каблук — очевидно, какой-то проход остался. Улагай поднимает каблук. О, как они обрадовались. Не очень спешите, трудяги, каблук полковника опускается на прежнее место, с силой вдавливается в землю. Носок приподнимается. Вправо-влево, вправо-влево… Поищите-ка теперь вход, голубчики. Он снова расхаживает по поляне. Ему мерещатся люди с красными звездами на шлемах. Губы его плотно сжаты, подбородок выдается вперед. Вот так бы их, этих, в шлемах… Всех бы до единого. Скорей бы. Уж пусть не жалуются, когда придет его час, их спор может разрешить только пуля. Или петля.

На тропинке появляется повозка с Ибрагимом, за ней цугом — несколько всадников. Первый спешивается и подходит к Улагаю. Секунду они смотрят друг на друга. Улагай невозмутим, даже чуть-чуть приветлив, но в душе его клокочет негодование: Алхас — типичный пропойца. Грушевидный нос, как кусочек географической карты, изображающей Гималаи, — темно-коричневая масса с кровавыми прожилками, синюшные щеки… Преодолев чувство брезгливости, Улагай протягивает Алхасу руку.

— Салам, хаджи, — добродушно улыбается Алхас.

Атаман доволен — колебания князя понятны ему.

Протянутая рука — знак временного признания. Он немало слышал об Улагае, но все же полагал, что встретит его в окружении большой свиты. Ну хоть с полдюжины человек. А он — один. Такой слопает и не подавится. Надо быть настороже, и, конечно, побольше самостоятельности. Никаких уступок!

— Присядем? — Улагай указал на поросшее мхом бревно. — Я давно хотел с тобой познакомиться.

Алхас воспринимает эти слова весьма своеобразно: он хохочет, показывая крупные, как ногти, желтые зубы. Смех его прокатывается по лесу, словно дальний гром.

— Что с тобой? — не выдерживает Улагай.

— Слышал я, что именно тебе поручали в тысяча девятьсот шестнадцатом году поймать меня. И еще собирался я с тобой познакомиться, когда ты гостил у князя Пшизова, мы тогда случайно разминулись.

— Я имею в виду не прошлое, а настоящее, — холодно замечает Улагай. — Тогда было одно, теперь другое. Время все изменило. Теперь мы равны, и у нас одинаковые обязанности перед народом.

— Мы равны только наполовину, — уточняет Алхас.

— Почему наполовину?

— Ты — пши, я — пшитль[3]. Разве ты забыл об этом?

Улагай чувствует, что инициативой овладел Алхас и разговор принимает весьма нежелательное направление.

— Э, забудь ты об этом, — досадливо морщится он. — Я уже говорил, да ты и без меня знаешь: сейчас другое время. Есть у тебя какие-то мечты? Что ты больше всего любишь?

— Больше всего люблю хорошо пожрать. И выпить. И поспать с бабой. И чтобы баба была толстозадая… — Алхас в упор смотрит на Улагая: как-то князь проглотит эту пилюлю?

— В таком случае мы еще ближе, чем ты думаешь, — снисходительно улыбается Улагай. — У нас много общего. Если бы ты согласился быть моим гостем, я бы мог доказать тебе, что недостатки очень часто сближают людей куда больше, чем достоинства.

Что-то мудреное. Алхас не привык утруждать себя разбором таких сложных предложений. Но все же кое- что понял.

— Но пока тебе некуда меня приглашать… Понимаю, князь. Ну что ж, поехали ко мне, за столом обо всем договоримся.

Секундная, едва заметная пауза. «Не ловушка ли?» — соображает Улагай. И тут же отбрасывает это предположение. Нет, он ничем не рискует, зато увидеть может многое.

— Согласен! — Улагай поднялся. — Но условие: поеду к тебе. один. Ибрагим отправится по делам, а потом заедет за мной.

Алхас бросает на князя взгляд, полный уважения. Простой человек, он путает смелость с холодным расчетом.

— Эй, Аюб!

К ним подлетает юный всадник. Он таращит глаза на человека, имя которого ему известно с детства: вот он какой, Улагай!

— Поедешь с Ибрагимов на повозке. Выполняй его приказания.

Улагай вскакивает в седло. По лесу Алхас следует за ним. На опушке они останавливаются. Весь путь ехали не спеша, мирно беседуя.

— Вообще-то, с князьями мне не по пути, — признался Алхас. — Но ты мне нравишься. Рад, что наши дороги тогда не сошлись. Поговорим о деле. Что ты хочешь получить? Зачем я тебе?

— Я хочу, чтобы ты выполнял мои задания. Главное — нарушить связь аулов с городом, парализовать Советскую власть в аулах.

— Понятно. — Алхас придержал коня. — Если бедняк успеет получить землю, тебе тут делать нечего будет.

— Это еще как сказать, — нахмурился Улагай. Он возлагал большие надежды на национальные и религиозные чувства адыгов.

— Ладно, — махнул рукой Алхас. — Что будет со мной после победы? Смогу я спокойно дожить свой век?

— В почете будешь, — заверил его Улагай. — Служба своему народу в решающий час искупает все прошлые грехи. Как глава адыгейского государства я буду ориентироваться на Запад. Да, да. В правой руке кнут, в левой — пряник.