За Кубанью
(Роман) - Плескачевский Лазарь Юдович - Страница 24

Ибрагим начинает терять терпение. Но главный пункт в инструкции гласил: договориться о встрече на любых условиях. И он терпеливо втолковывает:

— Пойми ты, человек, речь идет и о твоей выгоде.

Человек, о выгоде которого так заботится Ибрагим, в упор разглядывает собеседника немного выпученными карими глазами. Под носом, похожим на переспелую грушу, топорщатся лохматые усы, прошитые неровными белыми строчками.

— Я сказал все. Не поеду! Разговор окончен.

Красивое лицо Ибрагима покрывается багровыми пятнами. Черт побери этого Алхаса! Будь его воля, он бы давно плюнул в глаза этому вонючему борову. Но Алхас в планах Улагая занимает видное место, и он обязан переиграть атамана.

— Тебя что, блохи заели? — зло осведомляется Ибрагим.

— Какие блохи? — удивляется Алхас.

— А если не заели, то не вскакивай. Говори свои условия.

Алхас давно понял: к нему явился тот самый человек, который разъезжает с Улагаем. Слухи о полковнике, рыскающем по аулам, давно дошли до Алхаса — ему известно все, что творится в «его» зоне. Верный правилу ни при каких обстоятельствах ни с кем не связываться, ни на кого не работать, он категорически отказывается от встречи с «хаджи», как именует Улагая Ибрагим.

— У меня только одно условие: оставь меня в покое. Я разрешаю тебе уйти из леса, мои люди тебя не тронут.

Кровь приливает к глазам Ибрагима, он на секунду теряет зрение. Хлопнуть его, что ли? Впрочем, это не так просто.

— Послушай, Алхас, — глубоко вздохнув, произносит он. — Дело серьезнее, чем ты думаешь. Увильнуть тебе не удастся. Такой человек, как хаджи, не отступит. Скоро все изменится. Ты адыг, ты должен думать не только о себе, но и обо всем народе.

— Это значит — о князьях? — Алхас щурится, нос его краснеет еще больше. — Смех мне с вами, господами, один смех. У каждого князя для меня приготовлена намыленная веревка.

— Времена меняются, — замечает Ибрагим. — Князьям есть теперь кого вешать и без тебя.

— Да, — соглашается Алхас, — до меня очередь не скоро дойдет. Но дойдет, они меня не позабудут. — Он доволен своей репликой.

— Назначь место и поговори с хаджи, Алхас, тебя от этого не убудет. А выиграть можешь много, очень много. — Оглянувшись, словно проверяя, нет ли кого кроме них в комнате, Ибрагим шепчет: — Скоро шумно тут станет, много крови прольется. Но хаджи помнит своих друзей, учти это, Алхас, править нашей страной будет он. Но запомнит хаджи и врагов и с ними будет беспощаден.

Да, времена меняются, можно оказаться между молотом и наковальней. Алхас тяжело ходит по комнате, взвешивает… Ибрагим рассеянно глядит на него. Собственные слова о том, что хаджи помнит своих друзей, совсем некстати вызвали воспоминание об Астре. Он явственно слышит, как всхрапывает конь, как, задохнувшись от перенапряжения, отчаянно дергает головой. Тревожное ржание, и голова лошади скрывается в черной пучине. Рука Ибрагима дрожит, будто повод вырвался из нее только что…

Алхас тяжело ходит по комнате. «За»… «Против»… Его авторитет в банде до сих пор непоколебим. Но… многие хорошо знают Улагая, сражались под его командованием против красных. Стоит Улагаю обратиться непосредственно к ним, и дело может принять нежелательный оборот. Не будь здесь коренных врагов Советской власти, Алхас наверняка ограничился бы грабежами. Гуляй, душа. Какое ему дело до того, кто в ауле владеет землей. Будь они все прокляты. Но его Чоху, его Ерофеичу, всей его своре это очень не все равно, и поэтому они втягивают Алхаса в политику. И Нуха со счета не сбросишь. Мужественный был человек, только плохой дипломат. Кто знает, как поступил бы Алхас, если бы Нух нашел к нему дорожку, тогда у него еще было два пути. Внезапным взмахом клинка он сам отсек второй путь. Выходит, что и спорить-то не о чем. Раз так, речь пойдет о цене.

— Скажи Улагаю, пусть приезжает. Могу выделить проводника. К нему не поеду.

Включается в торг и Ибрагим.

— Не бойся, уедешь живым, хаджи — человек слова.

Алхас свирепеет, лицо его становится сине-багровым, глаза наливаются кровью.

— Дурак! — хрипит он. — Не понимаешь, что все вы в моих руках.

Ибрагим самодовольно улыбается: этого он и добивался — вывести атамана из себя, что, говорили ему, совсем не просто.

— Есть хорошее местечко — роща неподалеку от перекрестка дорог. Выбирай — днем или ночью, хаджи все равно.

— И мне все равно, — раздраженно бросает Алхас. — Днем, конечно, ночью спать надо.

Время назначено. Ибрагим покидает дом лесника. Алхас провожает его. Кажется, в лесу ни души. Июльский зной сморил бандитов, они укрылись в землянках и ямах, ловко замаскированных дерном. Иной человек пройдет по лесу из конца в конец и не заметит ничего, кроме работящих дятлов. Но наметанный глаз Ибрагима засекает разные мелочи, которые выдают присутствие людей: окурки в траве, десятки едва заметных тропок, разбегающихся во все стороны от дома лесника.

В повозке Ибрагима подремывает Абдулах. Услышав голоса, он поднимается, обматывает шарфом шею до самого рта. «Бедный старик захворал, везем в больницу». Или из больницы — в зависимости от дороги, на которой встретится патруль. На этот случай у Ибрагима и документик припасен, согласно которому он является фельдшером. Но патрули встречаются редко. Повозка с брезентовым верхом беспрепятственно следует из аула в аул. И сейчас никто не чинит препятствий вороной упряжке. Сытые кони, натренированные на перевозке трехдюймовых орудий, строевой рысью несут к Улагаю доброго вестника. Вечером повозка подъезжает к аулу. Ибрагим, любящий пофорсить, на этот раз скромно минует главную улицу и подкатывает к воротам так, словно возвращается с поля после тяжких трудов. Абдулаха в повозке ужо нет — старик свое дело сделал.

Улагай выслушивает Ибрагима, нетерпеливо помахивая носком начищенного до блеска сапога. На его надменной физиономии проступает легкий румянец: полковник доволен.

— Подготовься, — говорит он Ибрагиму, после переговоров сменим стоянку. Пока буду у Алхаса, заедешь в Адыгехабль.

Улагай меняет свое местопребывание часто. В аул приезжает под видом гостя муллы, правоверного, а долго гостить в такое время не принято. Очередной аул уже намечен. Знатного хаджи ждут. Мулла даже поделился своей радостью с соседями: со дня на день ждет родственника из Кабарды. Славный старик, как раз накануне войны совершил хадж в Мекку. Вполне может статься, что кто-либо из соседей в молчаливом хаджи узнает вдруг Кучука Улагая, но и виду не подаст: с таким «праведником» шутки плохи.

Улагай почти не прибегал к маскировке. Ему нравилось иной раз пощекотать собственные нервы. Выйдет перед ужином на аульскую улицу и не спеша пройдется из конца в конец. Прохожий, поздоровавшись с незнакомым хаджи, вдруг остановится, словно наткнувшись на невидимую стену, и тут же ускорит шаг, стараясь придать лицу выражение полного безразличия.

Полковник в таких случаях пытается определить — напугало встречного это открытие или обрадовало? Правда, по первой реакции, тем более у адыга, этого не узнаешь, но все же ему кажется, будто большинство попросту удивлено. Впрочем, сейчас не до отвлеченных рассуждений. Улагая тревожит встреча с Алхасом. Ему необходимо подчинить себе эту банду не потому, что она является серьезной боевой единицей. Сотня-другая сабель решающего значения иметь не будет, хотя и на дороге не валяется. Но на Алхаса держат равнение главари десятков мелких банд, а все вместе — это уже сила. Не подчинится Алхас — не добьешься повиновения и этой мелюзги. Задача Улагай — поднять в адыгейских аулах контрреволюционное восстание в момент наступления Врангеля на Кубань. Полковник понимает — начать бунт нетрудно. Но руками нескольких головорезов власть в аулах не удержишь. Судьбу восстания решит народ, без его поддержки восставшие окажутся в положении всадника, вскочившего вместо лошади на дикого кабана. Главное в подготовке к восстанию — поссорить народ с новой властью.