Искаженное время (СИ) - "Deacon" - Страница 151

- Звучит неплохо, - согласилась она. – А этот седьмой, который не раб... Какой он внешне?

Харт пожал плечами:

- Очень высокий. Ты ему до плеча будешь. Кожа трупно-белая, как у Дракулы, у которого закончился абонемент в солярий. Волосы тоже белые, как молоко. Длинные. Как он в них еще не запутался и не повесился, непонятно. Выглядит немного с дуба рухнувшим, этакая помесь Мэрилин Монро и Джека Потрошителя.

Нефертари озадаченно покосилась на кувшин в руке Харта, прикидывая, неужели этот раб успел так напиться с четырех глотков?

- Как же он умудряется с такой внешностью до сих пор не попасться? – задумчиво произнесла Нефертари. – В чем заключаются его способности?

Египтянка с удовольствием отметила, как Рейвен отпил еще вина. Ей казалось, что Харт проболтался, но полицейский совершенно не считал нужным прикрывать мудака, который так подставил Лилит. Если его поймают, туда ему и дорога. Или, если Эристель сам надает оракулам по шее, то это тоже будет весьма неплохо.

- Он у нас – сотрудник корпорации «Амбрелла», доктор Франкенштейн. Поднимает мертвецов, делает из них своих рабов, после чего те снова умирают. В общем, тот еще гад.

- Ты ненавидишь его? – разговор становился всё интереснее, и Нефертари уже сама забрала у Рейвена кувшин, чтобы отпить вина.

- Он пытался убить меня, моих спутников, заставить меня убивать моих спутников... Да, ты знаешь, наверное, мы характерами не сошлись. Надо гороскоп почитать.

Нефертари вновь посмотрела на своего спутника с откровенным недоумением. То, что он говорил, она понимала лишь урывками, и его слова звучали странно и даже смешно.

- Ты точно не родственник Сфинкса? – на всякий случай решила уточнить Нефертари.

- Нет, я из другого мира. Ты же видела мои вещи. И лично плевалась от мятной конфеты.

- Это был яд, который заморозил мне рот!

- Это была мята, трава такая, - Рейвен не знал, как объяснить, из какой химии делаются конфеты «Mentos», но реакция египтянки показалась ему забавной. Или это действовало вино. Видя, что «госпожа» начала пьянеть, Харт решил перейти на более волнующую его тему.

- Вы никогда не пробовали снять проклятье с вашего города?

- Да много раз пробовали. Оракулы только этим и занимаются. Но мне кажется, что им это не выгодно. Они же тогда сразу умрут, - с этими словами египтянка улеглась на постель и ухмыльнулась. – Косэй хочет снять его, но у нас нет достаточного количества знаний.

- Может, я могу помочь? Не претендую на Нобелевскую премию, но ты хотя бы расскажи, в чем заключается это проклятье.

- Наш город принадлежит Сэтху, и это уже проклятье. Все дело в Анкханар и ее возлюбленном. Эта женщина была самой красивой в городе, и оракул по имени Имандес возжелал заполучить ее. Это было легко, так как ее отец посчитал союз с оракулом величайшей честью. Анкханар же в тайне любила раба. Это было запрещено, и, нетрудно предположить, что сделали с этим самым рабом.

- Его убили, - сухо констатировал Рейвен.

- Верно. Люди Имандеса втайне следили за Анкханар и узнали, что по ночам она встречается со своим возлюбленным у реки. Пригрозив ей, что убьет того юношу, Имандес заставил Анкханар отречься от своей любви и быть с ним. Она согласилась, но клятву свою оракул не сдержал.

- Кто бы сомневался...

Нефертари усмехнулась:

- В ту же ночь, когда состоялся союз Имандес и Анкханар, ее возлюбленного привели на церемонию и на глазах Анкханар изрубили на куски. Той же ночью Анкханар явилась в храм и обратилась к Сэтху, желая отомстить за смерть возлюбленного. Сэтх наделил ее силой, и той же ночью она убила Имандеса и всех, кто смеялся над страданиями ее любимого. Но Имандес не умер. Никто не знает, что сохранило ему жизнь, быть может, какой-то другой Бог, быть может, что-то еще, но Анкханар жестоко поплатилась за свою ярость. Ее захоронили заживо, а саркофаг засыпали скорпионами, чтобы до последнего мгновения она помнила о том, что так же подкралась и ужалила своего супруга. Анкханар прокляла всех, кроме рабов, и теперь мы обречены на постоянные видения и страшные боли. И пока что только оракулы нашли способ сдерживать ее проклятье.

- А всех-то зачем проклинать? – Рейвен нахмурился. – Что за чертовы крайности! А, главное, тот, кто виноват, живет себе припеваючи, и плевать он хотел на все ваши проклятья.

Нефертари весело рассмеялась.

- Ты говоришь, как Косэй. А мне кажется, что Анкханар поступила правильно. Есть в этом что-то особенное – отомстить за того, кого любишь... Ты бы разве не поступил так же?

- Я бы мстил непосредственно убийце.

- А те, кто смотрели и смеялись, те разве не убийцы? Те господа, которые были в ту ночь на празднике - все они потешались! Я бы лично перерезала глотки каждому, кто посмел бы смеяться над смертью моего возлюбленного. Тебе не понять, если ты никогда не любил!

- Иногда лучше не любить, чем проклинать весь город и все последующие поколения!

- Ты – глупый раб, который ничего не понимает в настоящей любви, - Нефертари весело улыбнулась. – Ложись спать. Я устала.

Харт убрал остатки еды с постели и вопросительно посмотрел на Нефертари.

- Тогда до завтра, - произнес он, и египтянка кивнула, устраиваясь поудобнее. Рейвен несколько растерялся.

- Ты, кажется, слишком много выпила. Я помогу тебе добраться до твоей постели.

- Я уже в своей постели! Это мой дом, если ты не забыл, - резко ответила египтянка. – Если тебя что-то не устраивает, ложись на улице.

Несколько минут полицейский молча смотрел на свою «госпожу», которая явно выпила лишнего. Ситуация получалась дурацкой. Спать в одной постели с той, кто еще совсем недавно держала его на цепи, как какую-то псину, полицейскому не улыбалось. Но перспектива ночевать на улице обрадовала его еще меньше. Когда он опустился на кровать, Нефертари уже спала...

Дмитрий Лесков, или как его еще любил величать Эрик, хранитель матрешек всея Руси, не мог заснуть не потому, что переживал за своих спутников, и не потому, что разрабатывал план побега. Ему чертовски хотелось есть. Ворочаясь с боку на бок, русский закрывал глаза и представлял сочный стейк средней прожарки, золотистую картошку, слегка посыпанную зеленью, свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой. Или, например, борщ, настоящий, ароматный, наваристый борщ, которым его угощали друзья из Киева. При мысли о горячем супе, Дмитрий тихо выругался теми самыми словами, за которые постоянно отчитывал Фостера. Еще недавно его крайне раздражало то, что из всех русских слов, американец только матом владеет без акцента. Но ни одно литературное слово не могло описать, насколько сильно Дима хотел есть. Даже во время войны у него хотя бы раз в день была возможность что-то поесть. В Египте у него тоже была возможность поесть, но где гарантии, что чертов оракул не добавляет туда какой-то яд, чтобы в очередной раз поиздеваться над своим доверчивым рабом.

«Люди могут месяц продержаться без еды», - успокаивал себя Дмитрий. «Шаолиньские монахи же как-то умудряются... Твою мать!»

В тот же миг желудок требовательно заурчал, давая Лескову ясно понять, что в монахи подаваться не намерен. Дмитрий поднялся с постели и начал ходить по комнате, стараясь переключить свои мысли. Почему он может уговаривать всех, кроме себя? С трудом курить бросил, не говоря уже о привычке щелкать застежкой часов тогда, когда он нервничает.

Когда в комнату пришла рабыня Аканы, Дмитрий понял, что пришло время опять усмирять проклятого демона.

«Как же вы меня все достали!» - зло подумал он, молча следуя за девушкой. Но, когда он вошел в комнату Аканы, то застал свою госпожу за ужином. Одна из рабынь как раз заканчивала расставлять на столе блюда.

- Кажется, я придумала способ, чтобы тебя покормить, - усмехнулась египтянка, заметив, как ее упрямый раб изо всех сил пытается не смотреть на еду. – Будем, как дети, есть из одной тарелки. Ты хоть понимаешь, насколько это унизительно для госпожи?

Акана оторвала кусочек лепешки и, прожевав его, кивнула Дмитрию.