Вербы пробуждаются зимой
(Роман) - Бораненков Николай Егорович - Страница 66

Иван Касьянович вытер о подол куртки руку и протянул ее секретарю райкома.

— Спасибо за поддержку.

— Вам спасибо, Касьяныч. За партийный глаз. За прямоту!

Как бы обрадовался Плахин, что на его стороне оказались народный заседатель Иван Касьянович и секретарь райкома! Гора свалилась бы с плеч. Однако ни о чем этом Плахин не знал. Всю неделю ходил он мрачный, придавленный несправедливостью, а в понедельник на следующую встал чуть свет и начал собираться в дорогу.

— Ты куда это, Ваня? — спросила жена, разбуженная стуком упавшего сапога.

— В Москву поеду. С человеком одним надо поговорить.

— С каким?

— Есть у меня там, — сопел Плахин, натягивая сапог. — Он рассудит. Посоветует, как быть.

— А если пойти в райком?

— Ты думаешь, суд назначался без санкции райкома?

Лена пожала плечами.

— Я не знаю, Ваня. Смотри, как лучше. Тебе видней.

В этот же день Плахин был в Москве по названному в справочном бюро адресу. С волнением подходил он к большому учреждению с гранитным подъездом и красной звездой на четырехэтажной башне. Вот сейчас, через несколько считанных минут, он увидит человека, слово которого вело в огонь и дым. Они уйдут с ним ну хотя бы вон в тот сквер на лавочку и будут говорить, как родные, начистоту. И уж, конечно, он-то наверняка поймет душу солдата, как понимал ее там, в огне. Поймет и скажет, надо ли идти в атаку или обождать.

Плахин поднялся по ступенькам к двери. Мимо спешили офицеры, доставая на ходу пропуска.

— Разрешите обратиться? — остановил одного из них Плахин, по-военному вскинув руку к шапке.

— Да, слушаю вас.

— Не могли бы вы вызвать подполковника Ярцева?

— Ярцева?

— Да, Сергея Николаевича Ярцева.

— Нет, не знаю такого.

Потоптавшись с минуту в нерешительности, Плахин обратился к другому офицеру, на этот раз к улыбчивому моряку. Он показался Плахину очень добрым, чем- то напоминавшим Ярцева.

— Товарищ капитан второго ранга?!

— Слушаю вас. — Моряк окинул его взглядом с ног до головы. — Товарищ— бывший солдат, как вижу. Я не ошибся? Не снизил ваш чин?

— Нет, все правильно, — кивнул Плахин. — Солдатом служил.

— Так чем вам помочь?

— Да видите ли… Я офицера одного ищу. Сергея Ярцева. Может, слыхали?

— Ярцева? Сергея Николаевича?

— Да, да. Подполковника Ярцева.

Моряк еще раз пробежал взглядом сверху вниз и, как показалось Плахину, помрачнел.

— А вы кем доводитесь ему? — спросил он тихо и сожалеючи.

— Да никем. Он просто мой командир. Я давно не видел его и вот приехал… повидаться, поговорить.

— Издалека приехали?

— Из Рязани.

— Да-а, — вздохнул моряк. — Бывал я в Рязани. И командира вашего знаю хорошо. В одном отделе работали с ним.

Плахин почувствовал недоброе.

— A-а… а разве он не работает теперь?

Моряк коротко рассказал, что произошло с Ярцевым, извинился за излишнее любопытство и куда-то заторопился по своим делам. Плахин пошел тоже. Пошел по глухому переулку, не зная зачем и куда. Ему было до слез жалко своего командира. Он же ни разу не увильнул от боя. Все лихо вместе с солдатами перенес, а теперь нашелся чинуша, героя в дезертира превратил. Как же так? Как же так? — твердил он одно, тихо двигаясь по тротуару.

На башне Троицких ворот ярко горела малиновая звезда. А на стенке жилого здания, напротив нее мраморная вывеска: «Приемная Председателя Президиума Верховного Совета СССР».

Плахин остановился. А что если зайти да рассказать обо всем? И о себе, и о своем командире, о всем, что мешает лучше жить? Рассказать и спросить: «Есть ли правда на земле? А если есть, то как же она терпит свинскую несправедливость?»

— Иван Фролович! Плахин!! — окликнул кто-то.

Плахин оглянулся. На другой стороне улицы, у Манежа, с рулоном под мышкой стоял новый секретарь Спас-Клепиковского райкома Кондрат Ильич и махал рукой.

— Шагай сюда. Я жду!

Плахин подошел, сухо поздоровался.

— Здравствуйте, Кондрат Ильич. Слушаю вас.

— Здорово, Славы кавалер! Ты чего это здесь прогуливаешься? Там зябь надо пахать, солому скирдовать, а он…

— Э-э, какая там зябь, — буркнул обиженно Плахин. — Сами же, поди, под суд благословили.

— Правду приехал искать?

— Да хотя бы…

— Ну и как?

Плахин, потупив глаза, молчал. Широкоплечий, с большими, угловато согнутыми руками, он заслонил собой полтротуара. Пешеходы, недовольно косясь, обходили его. Секретарь райкома дружески обнял лутошица, отвел его ближе к стене.

— Вижу я, разуверовался ты, братец, думаешь, ленинской правды нет. Было такое? Говори, чертов сын.

— Было, — сознался Плахин.

— Ну так вот. Ты еще молодой коммунист, и сказать пару слов тебе не мешает. Дрянь эту выкинь из головы, и чтобы духу ее не было никогда. Знай, правда святая в партии нашей живет. И кто бы ни пытался обойти ее, она рано или поздно даст по зубам. Понял?

— Понял, Кондрат Ильич. Но ведь судят…

— А суд твой не состоялся и не состоится. Отменили мы его, дорогой товарищ.

Плахин обхватил своими большущими клешнями маленького, на вид хилого секретаря райкома.

— Кондрат Ильич!.. Дорогой… Да я… При всем народе расцелую вас.

— Ну, хватит, хватит, медведь, — смутился секретарь. — Кости поломаешь.

Плахин выпустил из объятий Кондрата Ильича и благодарно взял его под локоть.

— А теперь идемте. Идемте, и баста.

— Куда?

— В ресторан, Кондрат Ильич. Водочкой вас угощу.

— Ты же не пьешь? На прошлом празднике, когда грамоту вручал, даже пива не выпил.

— А сегодня выпью. За вас. За правду нашу!

Секретарь райкома положил на плечо Плахина руку и, увлекая его к диетической столовой, грустновато, по с надеждой сказал:

— Выпьем, Иван Фролович. Как следует выпьем, когда поднимем на ноги хозяйство района. А пока пойдем-ка борща поедим. Ну и проголодался я на этом кустовом совещании!

Великое дело привычка.

Все вначале казалось Сергею унылым, сиротливо-чужим. Никак не мог он сродниться с новым военным городком, отдаленным от штаба дивизии на десятки километров. Тянуло туда, где сияют огни районного городка, где по вечерам в маленьком парке гремит музыка, где есть и кинотеатры, и лавчонки со свежим пивом.

А потом привык, вжился, и как-то похорошели в его глазах казармы, веселее выглядел теперь широкий батальонный плац, уставленный плакатными щитами, и не таким неуютным стал солдатский клуб с белыми колоннами, но без крыши. Только не нравилось Сергею, что нет в городке ни деревца, ни кустика. Трава и та растет лишь оазисами возле умывальников.

А во всем виновата вода, десять километров до нее от батальона. Там в предгорье шумит полноводная река. Там проходят занятия и учения. А тут… Нет жизни без нее. Нет зелени. Жесткая норма в батальоне на воду. Десять ведер для общего питья и по фляжке в день на брата. А в батальоне служит молодежь. Ей хочется и умыться до пояса, и поплавать…

Задумался Сергей. Как достать воду? Вырыть колодец? За глубокую скважину большую сумму заломят. Устроить бассейн и навозить воды в цистернах? Хлопотно, да и менять часто воду надо, застоится, от жары загниет. А что, если прокопать арык с предгорья? Далеко. Километров двенадцать в обход горы будет. Но и солдат в батальоне немало. Если вытянуть всех цепочкой да каждому участок метров по десять-пятнадцать…

Вечером Сергей рассказал о своей заманчивой идее комбату. У того глаза загорелись.

— А что? Рискнем, пожалуй. Построим свой малый канал. Поругают, что солдатам отдохнуть не даем. Но пусть ругают. Зато, — комбат потер от удовольствия руки, — своя водичка будет. Горная. Ключевая.

Через день посовещались с активом. Все горой за стройку. Сержант Сыроватка заявил, что комсомол берет все земляные работы на себя. Тут же нашлись специалисты по арыкам, свои проектировщики, бетонщики, прорабы.

За неделю была изыскана трасса, каждому подразделению размечены участки, а утром в воскресенье молодежь батальона с кирками, ломами, лопатами, самодельными тачками высыпала в поле. Живая нить потянулась от ворот городка к синеющему вдали предгорью.