Кричащие часы
(Фантастика Серебряного века. Том I) - Елачич де Бужим Гавриил - Страница 2

В далеком углу тускло вспыхивали в камине красные искры. Вспыхивали и гасли…

«…Et j’attends vois mains sur ma face…» — шептал кто-то серый и невидимый, прячась в тени. За окном глухо дребезжал одинокий извозчик, постепенно затихая вдали…

— Я вчера написал ей письмо, — говорил Александр, ходя из угла в угол, — что же мог я сделать, если вопреки всему я знаю, что она любит меня.

Николай молчал, глядя в одну точку, откинув голову на спинку широкого низкого кресла. Тонкая струйка дыма его папиросы тихо скользила к потолку, резко колеблясь, когда Александр проходил мимо.

Наконец, он повернул голову и, глядя на Александра своими светлыми, близорукими глазами, спросил:

— Почему ты «знаешь»?..

— Я сам не знаю почему, — перебил тот, — но я уверен, да, словно что-то говорит мне: так будет, так будет и, поверь, я дорого бы дал за возможность узнать правду, и еще больше за возможность увидеть ее. Как я измучился за это время.

Он замолчал и долго ходил по комнате, печально насвистывая какую-то песенку.

«Я должен помочь ему, — думал Николай, — к тому же этот опыт даст мне возможность лишний раз проверить правильность моих выводов о возможности внушения на расстоянии». Он поднял голову и его лицо изменилось, приняв неподвижное и странно-безучастное выражение.

— Садись и слушай, — громко сказал он и Александр покорно исполнил приказание, безмолвно повинуясь его голосу, ставшему вдруг резким и властным.

— Я могу исполнить твое желание, — продолжал Николай, — по крайней мере, второе, — я помогу тебе увидеть ее. Как, сейчас поймешь. Каждый орган наших чувственных восприятий имеет своего двойника в нашем невидимом теле, окружающем нашу душу и соединяющем ее с физическим телом. Но насколько несовершенны восприятия наших внешних органов, настолько же бесконечна сила этих вторых, невидимых, принадлежащих нашему астральному телу, состоящему из более чистых элементов. Их бесконечное могущество не заключено ни во времени, ни в пространстве, как мы понимаем это, говоря о нашем физическом теле.

И вот, обладая достаточной силой воли, этим магическим двигателем человек может приводить свое сознание в соприкосновение с этими вторыми органами, получая, таким образом, по своему желанию ту или иную способность восприятия, как, например, астральное зрение или ясновидение. Так как твоя воля бесконечно слаба, я дам тебе часть своей воли, которая поможет тебе исполнить свое желание увидеть Наташу, не выходя из этой комнаты.

— Ты, конечно, согласен? — окончил он, улыбаясь.

— Как мог ты сомневаться, — отвечал Александр, радостно пожимая руки друга. — Конечно, согласен и чем скорее, тем лучше.

— В таком случае, я приеду снова к тебе вечером, — перебил Николай, вставая, — а теперь я должен ехать и надеюсь застать тебя в более радостном настроении.

«Неужели это возможно, — думал Александр, — неужели сегодня же я увижу Наташу? Какой странный этот Николай… а впрочем, кто знает…» — и, повернувшись, он вышел в другую комнату.

Надписав конверт, она оделась и сама пошла на станцию опустить письмо. И когда отошел почтовый поезд, она долго смотрела ему вослед, печальная и строгая в своем темном гимназическом платье.

«Нет, так нужно, так лучше всего, — думала она, идя домой, — все равно теперь уже поздно…»

Старые березы тихо шептали что-то печальное и успокаивающее. Огромная лужа, еще не просохшая после недавних дождей, сверкала расплавленным золотом среди желтых опавших листьев.

— Ты должен сесть, — сказал Николай, указывая на стул, поставленный у покрытого чистой белой скатертью стола, на котором перед двумя свечами стояла большая хрустальная ваза, до краев наполненная прозрачной водой.

— Ты должен повторять за мной все, что я буду говорить, — продолжал он, когда Александр сел на приготовленное для него место, — а затем старайся сосредоточить всю силу воли на желании увидеть ее. Это все, что от тебя требуется.

Затем Николай достал маленькую плоскую глиняную чашечку, украшенную странными голубоватого цвета буквами, сплетающимися в причудливый узор. Поставив ее по другую сторону вазы против Александра, он всыпал в нее какой-то порошок и зажег его. Длинные тяжелые полосы синеватого дыма заколебались над столом, окутав прозрачным облаком пламя свечей, и комнату наполнил сладкий, волнующе-приятный аромат, словно таинственный запах неведомых сказочных цветов.

Николай остановился за спиной Александра и, положив правую руку на его склоненную голову, долго глядел на него, застыв так с неподвижным, побледневшим лицом.

— Анаэль, — громко позвал он резко и властно.

— Анаэль, — прошептал Александр, еще ниже склоняясь над чашей.

— Во имя Всемогущего, Которым движется все… — и одно за другим гасли в тишине странные слова, словно расплываясь в синеватом ароматном облаке, дрожавшем над чашей.

Прошло несколько минут ожидания…

— Наташа, — вдруг тихо вскрикнул Александр, пристально глядя в прозрачную глубину влаги. Тонкие серые нити, похожие на легкие вечерние облака, быстро скользили по поверхности воды, постепенно исчезая, и за ними ярко и четко выступала так хорошо знакомая маленькая комната с белыми кисейными занавесями и простенькими голубыми обоями.

На столе тихо мерцал ночник, кидая тусклый розоватый свет на ее лицо.

— Милая, — прошептал Александр и ему казалось, что его взгляд нежно охватывает ее, соединяя их вместе, как бы замыкая таинственный круг, полный тихих и радостных грез. И, словно почувствовав его взгляд, она повернула голову и улыбнулась…

Александр забыл все, он только глядел, только ласкал ее этим странным прикосновением глаз. Вот она тихо улыбнулась, он собрал все силы:

— Неужели ты не видишь, как я люблю тебя, — шептал он, — и ты, теперь я знаю, ты тоже должна любить…

И вдруг что-то вспыхнуло в ответ, какая-то горячая, радостная волна пронеслась между ними и он видел, как ее щеки покрылись румянцем и, улыбаясь, счастливая и любящая, она тихо прошептала во сне:

— Милый…

Но вот все исчезло. Николай громко повторял все те же непонятные, полные жуткой тайны слова. Холодная поверхность волы колебалась, отражая пламя свечей, и в комнате тихо таяли длинные синие полосы дыма курения.

Яркое солнце проникало сквозь занавеси, кидая веселые, дрожащие пятна на противоположную стену.

Наташа долго глядела на эти точно живые, то темнеющие, то снова вспыхивающие пятна и не могла понять, почему все это, и рисунок обоев, и длинная узкая ваза с цветами, и эти веселые солнечные лучи так по-новому радостны, точно они смеются, зная о чем-то хорошем и только не хотят сказать.

И сама она была какая-то другая, светлая и довольная, как бывала в детстве, просыпаясь утром в дни своих именин, полная ожидания и счастья.

Странно, думала она, вчера был такой скверный тяжелый день и вот словно все ушло куда-то, все, даже это письмо… Она остановилась, ей не хотелось вспоминать дальше, но мысли упорно текли и откуда- то выплывали все новые образы, тусклые и ненужные воспоминания.

«Сегодня он получит его», — прошептала она, и вдруг острая щемящая боль вспыхнула в душе: неужели это правда и Александр прочтет эти грубые злые строки…

Милый… и это маленькое слово точно напомнило что- то далекое и радостное, но что…

«Милый», — повторила она и вдруг поняла все, что еще вчера было скрыто в душе и теперь сверкало ярко и радостно. Да, она любит его, и было так хорошо повторять это, и все вещи и солнце смеялись, точно радуясь, что она отгадала их тайну.

Но письмо… о, если бы его не было… Надо написать, но нет, это долго, лучше самой ехать и сказать ему все прямо и откровенно. Да, он был прав, но почему же, почему лишь теперь она поняла это…

Наташа быстро одевалась, счастливая и радостная.

За окном по-прежнему весело чирикали птицы и только дрожащие смеющиеся пятна света на стене вдруг потускнели и исчезли, должно быть, солнце зашло за маленькую легкую тучку.