И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 97

— Да конечно, — в один голос возмутились любовники, и жрец снова фыркнул, наблюдая за ними с тщательно скрываемой нежностью и в то же время завистью.

— Ты вышел из-под моего контроля. Но то, что ты начал делать для фракции, устраивало меня до поры, как говорится. Мы уже говорили с тобой на эту тему. Я жестоко осуждаю тебя за убийство тех изгнанников.

— У них есть имена, — зашипел Артемис, бросив на деда яростный взгляд. — Он убил мою мать! Твою дочь, на секунду!

— Он убил кого угодно, но только не мою Андреа, — припечатал его прорицатель, а затем посмотрел снова на притихшего и словно в воду опущенного Господина чернокнижников. — Ты был хорошей, но совершенно неуправляемой куклой, Гилберт. Дёргая одну нить, я получал абсолютно противоположный результат и никогда не знал, что ты сотворишь в следующее мгновение. Твои вспышки гнева, кровавое безумие и абсолютно непредсказуемые выводы из сказанных мною слов — всё это действовало на нервы.

— О да, ещё как, — ехидно улыбнулся Охотник, а затем выразительно поглядел на вампира, всем своим видом говоря: «Баран!».

— Мне продолжать? — деликатно уточнил жрец, приподняв бровь столь иронично, что Гилберту окончательно захотелось провалиться сквозь землю, сгорев со стыда.

Очень долгое время он действовал по указке своего обожаемого учителя, считая каждое его слово истинной в высшей инстанции. Верил ему больше, чем себе самому. И в его памяти надолго остался указ действовать жёстко, подчинять Акио себе, ломая их волю, пока сам не оказался сломлен. Прорицатель кивнул им обоим и бесшумно удалился. Охотник угрожающе поднялся из кресла.

— Ещё хоть раз, — сквозь зубы произнёс Артемис, затем подходя к столу мужчины. Обогнув его, он схватил Гилберта за воротник, притягивая к себе. — Ещё хоть раз меня ударишь или отправишь в Пустоту — я тебя кастрирую. Ясно?

— Но, полагаю, от шлепков ты не откажешься? — после недолгого молчания улыбнулся Найтгест, перехватывая Акио за талию и крепко притягивая его к себе.

— Только причини мне ещё раз боль словом или делом, и ты меня больше не увидишь, — в самые губы мужчины произнёс Акио, затем впиваясь в них жадным поцелуем.

Делать это добровольно оказалось не страшно и даже безумно приятно. Запустив пальцы в чёрные кудри, он глухо застонал, осёдлывая бёдра мужчины и затягивая его в долгий терпкий поцелуй. Сириус, поглядев на это, лишь улыбнулся в кулак и покинул кабинет, не желая мешать влюблённым. С глухим стоном Акио перехватил руки Гилберта и направил себе под рубашку, вздрагивая от их неожиданного тепла. Одежда всё ещё была мокрой, но то его не волновало. Хотелось убедиться, что ужас не повторится, что мужчина сдержит своё слово.

— Возьми меня, — прошипел Акио, впиваясь пальцами в волосы чернокнижника и заглядывая в его лицо, дрожа всем телом.

— Как пожелает мой господин, — ухмыльнулся чернокнижник, резко поднимаясь и держа Артемиса на руках. — Вам как обычно, мой повелитель?

— Без сломанных костей, если не сложно, — рыкнул альбинос, приникая к ядовитым губам в поцелуе.

Пусть молчит. Пусть не говорит ничего! Опрокинувшись на ковёр, Охотник не сдержал стона, когда мужчина играючи оторвал все пуговицы с его рубашки единым движением, распахивая её и приникая к груди жёсткими поцелуями. Юноша знал, что сможет насладиться его прикосновениями. Знал, что теперь будет иначе.

❃ ❃ ❃

За окном продолжалась ледяная вьюга, заметая город у подножия гор, который на утро всё равно покажется из-под снега. В кабинете Господина жрецов царила темнота, приправленная тишиной. Сам хозяин замка замер перед окном, скрестив на груди руки, глядя за стекло. Никогда ещё ему не было так одиноко, но кому о том расскажешь? С кем поделиться своей слабостью и быть уверенным, что завтра же туда не ударят тысячи стрел и клинков? Серый принц никогда не плачет, даже когда боль одерживает над ним верх — это знает каждая дворняга. И лишь один чёртов чернокнижник знает, что он может невольно заплакать от удовольствия и счастья. Он убил свою главную слабость, считая, что так обезопасит себя, обезопасит свою семью и подданных, но вот он вернулся. Не во плоти, слава богу Смерти. Но и духом он оказался всё таким же вредным и невыносимым. Пока Сириус оберегал его внука где-то там, далеко, не подавая голос, пока он не слышал его, всё это казалось ненастоящим. Но теперь Акио как никогда сильно хотелось кричать, хотелось разреветься, как ребёнку, упасть лицом в подушки и выть от боли, снедающей изнутри. Правитель должен быть сильным. Мужчина отвернулся от окна, и всё же невольно вздрогнул, когда разглядел перед собой тусклый силуэт.

— Ты не должен быть здесь, — ледяным, как и всё вокруг, голосом произнёс жрец. — Если надолго оставишь Артемиса…

— С ним Гилберт, — улыбнулся чернокнижник, протягивая призрачную руку и касаясь щеки Серого принца. — Как я хочу вновь прикоснуться к тебе.

— А я видеть тебя не желаю. Оставь меня.

— Видеть твои колючки так приятно, Арти, — голос Сириуса потеплел. — Каждый раз, как ты их выпускаешь, я понимаю, что ты неравнодушен. — Жрец направился к дверям кабинета, но Найтгест окликнул его. — Обещаю тебе, я буду рядом. Я ждал тысячу лет, и теперь, когда я здесь, меня ничто не остановит.

Артемис бросил на него быстрый взгляд, качнул головой и вышел в коридор. Найтгест растаял тёмной дымкой, бросив последний полный нежности взгляд на кровать, скрывавшуюся под дымкой иллюзии.

И вьюги круговерть

Тебя утащит в ад;

Где тропы топчет Смерть —

Не повернуть назад!

А я крадусь в ночи,

Учуяв тёплый след;

Прошу молчи, молчи —

Тебе спасенья нет!

Комментарий к Глава 8: Голод

Следующая глава в четверг 30.08. Не забываем про волшебную кнопочку “нравится” и раздел комментариев, а то что-то совсем тухло.

========== Глава 9: Час презрения ==========

Жить невыносимо,

Умирать не страшно.

Выживает сильный,

Слабый — в списках павших.

Грешник убивает,

Праведник ворует,

Бессердечный правит,

А безумный судит.

Шибеницы — лесом,

Плахи — площадями,

Деньги стали бесом,

Власти — палачами.

В войне, где бьются все со всеми,

Никто не сможет победить.

В пьянящем пламени презрения

Найдётся капелька большой любви.

Постепенно затухало солнце на горизонте. Осенний воздух приносил прохладу и облегчение после слишком жаркого лета. Но ничуть не прохладнее становились отношения чернокнижников и элементалистов: стычки происходили всё чаще, ожесточённые, не на жизнь, а насмерть, и порой начинало казаться, что они будут продолжать сражаться даже тогда, когда выпадет снег. И со всё более растущим напряжением остальные фракции ожидали наступления зимы, с опаской косясь на сцепившихся извечных врагов. Никто из них не знал, на кого ставить, кому помогать, кому высылать подмогу и ресурсы, к кому попытаться примкнуть. Жрецы помалкивали, выветрившись абсолютно отовсюду, не считая полей брани. И каждый знал, что, стоит только оказаться не то что в одном трактире, а на одной улице тёмному магу и магу стихий — самое время смотаться куда подальше, прикрываясь всем, что попадётся под руку. Не редко отряды, подчиняющиеся мелким лордам, бросались разнимать кровопролитные драки, вспыхивающие в городах, дабы защитить мирных жителей. Ситуация накалялась по экспоненте, совершенно выйдя из-под контроля Совета старейшин. Те всё ещё пытались призвать к разуму враждующих сторон, унять их пыл и ненависть, но с каждым разом это получалось всё хуже.

Царящие вокруг хаос и напряжение не способствовали, казалось бы, тихим вечерам, однако было в этом и что-то очаровательное. Не то что бы Артемис одобрял столь масштабное насилие, скорее строго наоборот, но всё же происходящее добавляло пикантности. Ему доставляло особое извращённое удовольствие наблюдать за тем, как Гилберт в бешенстве мечется по кабинету, скованный по рукам и ногам условностями, но уже готовый наплевать на всё и рвануться в бой. И, конечно же, юноше нравилось то, как чернокнижник млел и расслаблялся, едва только Акио начинал разминать ему спину или успокаивать нетрадиционными, но весьма действенными методиками. После того как все недоразумения между ними оказались улажены, вампир в самом деле показал себя примерным любовником, более не смея поднимать руку на фаворита. За исключением тех моментов, когда его задница так и напрашивалась на пару увесистых шлепков. Но кое-что всё-таки добавляло дёгтя в их медовый месяц.