И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 138

— Ты не понимаешь, — зло отозвался Миррор, поморщившись уже далеко не от пинка. — Мне сейчас лучше вообще уйти. И тебе тоже.

— Я уйду. Но не один, — ухмыльнулся альбинос, а затем вдруг подорвался с места с таким обеспокоенным лицом, что на него уставилась едва ли не половина посетителей таверны. И заговорил, уставившись на Пассису глазами, полными паники: — Похоже Гилберт злится. Сказал немедленно вернуться.

Вампир тут же соскочил со скамьи, запутавшись в ногах и едва не растянувшись на полу, зато распластавшись на секунду по стене, затем тут же собравшись в кучку. Рурука бросил бешеный взгляд на друга, поджав губы, но тот словно не заметил этого, спешно кутаясь в плащ и бросая на стол пригоршню монет, вполне способных оплатить не только уже взятую выпивку, но и хороший вечер наперёд. Найтгест даже не стал спрашивать, какого рожна могло понадобиться Гилберту от них в этот спокойный день, поскольку представлял, каких масштабов беда может случиться, если Господин чернокнижников всерьёз разозлится.

— Я к вам обязательно загляну попозже. И вы нас навещайте, — уже убегая проговорил Акио, затем склонился к Роккэну, звонко чмокнув его в щёку, потом склонился за тем же самым к Руруке. Тот схватил его за шиворот, смерив яростным взглядом. — О-о, а этим мы с тобой займёмся наедине, дорогой. Не обижайся. Ещё посидим все вместе.

— Убью тебя, — одними губами произнёс хронист на ухо другу, затем отпустил его и снова уставился в кружку.

— Обидно, что уходите, — вздохнул Роккэн, провожая Пассису взглядом и потупившись. — Главное, что снова увидимся.

Охотник махнул им от двери рукой и скрылся из вида, уведя с собой вампира. В таверне снова воцарились шум и гам, веселье, и Рурука неохотно принялся за выпивку, к которой до того вообще не прикладывался.

— Хорошо, что он хоть что-то сделал, — мрачно подал голос летописец, невольно вздрогнув от того, что брат присел рядом с ним.

— Он же в глубине души всё-таки славный, — на пробу улыбнулся Роккэн, стараясь поймать взгляд Руруки, но тот даже не поворачивался в его сторону, точно застыл насмерть. — Эй, Ру, ты чего?

— Ничего. Всё отлично. Я рад за тебя.

— Звучит как: «Иди на хер от меня подальше», — заметил художник, а затем прикоснулся к плечу брата.

Рука-тень была невесомой, но более чем крепкой, и Роккэн знал, что она может стать и прозрачной, и исчезнуть совсем, когда резерв его сил подойдёт к концу. Конечно, Гилберт вложил ему знание о том, что со временем и с тренировками юноша сможет дольше использовать этот подарок, но сейчас была дорога каждая минута. Старший же Миррор дёрнул плечом, чтобы освободиться от хватки, но Роккэн был цепким даже при человеческих пальцах, а тут, сотканные из магии, они бы не отпустили жертву ни за что.

— В чём дело? — требовательно вопросил юноша, поворачивая брата к себе, но тот упрямо не глядел на него, приложившись к кружке. — Рурука!

— Да, это я, ты весьма наблюдателен, — мрачно произнёс Рурука, поднимая руку и тем самым подзывая разносчицу. Попросив её принести ещё сидра, хронист всё же перевёл взгляд на брата и прохладно изогнул бровь. — Что тебе не так?

— Мне что не так?! — возмутился Роккэн, аж покраснев от злости. — Из нас двоих ты сидишь с постной харей, как будто тебе дерьма под нос подсунули. Ты не рад за меня?

— Я уже сказал, что безумно счастлив, что Гилберт тебя научил таким приёмам.

— Тогда в чём дело? — едва не проплакал Роккэн, затем обнял брата за плечи и притянул к себе. Тот прижался неохотно, прикрыв глаза.

— Я думаю, тебе лучше поспешить за Артемисом и Пассисой. Не думаю, что они успели далеко уехать, — почти одними губами прошептал Рурука, поморщившись от боли и плотно зажмурившись. — Не то упустишь ещё один шанс.

— Так вот, в чём дело, — лицо художника просветлело, он улыбнулся и крепче стиснул объятия, ткнувшись носом в макушку брата. — Идиот. Никуда я не поеду. У меня же есть ты.

— Но меня ты не любишь. По крайней мере, не так, как его, — напрямую заговорил старший Миррор, постаравшись расцепить руки брата, но тот вцепился в него мёртвой хваткой, и разжать её не получилось бы, пожалуй, даже у сильнейшего мага. — Рок, хватит. Ступай за ним, пригласи, поговори, сейчас самое время. Потом может не быть возможности.

— Значит, моё время никогда не наступит, — просто пожал плечами Роккэн, а затем выпустил брата из объятий и обхватил его лицо тёмными ладонями.

Рурука вздрогнул: они были прохладными и похожими на жидкий атлас, струящийся по коже гладким нежным потоком. Как ему не хватало прикосновений брата! Пальцев, очерчивающих губы самыми подушечками, как сейчас. Роккэн улыбался проникновенно и ласково, не сводя взгляда с брата.

— Помнишь, что мы сказали перед поступлением в академию? — он с хитрецой изогнул бровь, затем продолжил: — Всегда вместе и никогда вместо.

— Если ты сейчас не пойдёшь за ним, возможно, сломаешь себе жизнь, — тихо выдохнул Рурука, отстраняясь от ласки брата и уводя взгляд в сторону. — Ты же так хотел этого.

— Я что-то сломаю, если сейчас брошу тебя здесь и уйду, предав своего лучшего друга и брата. Ну-ка, вставай.

Роккэн схватил его за воротник и оттащил от стола и кружки, затем направившись вместе с упирающимся летописцем на выход. Препятствовать им никто не стал: разносчица собрала монеты со стола, убрала посуду, бросив вслед стремительно ушедшим гостям заинтересованный взгляд. После успешного завершения войны чернокнижники вновь оказались в центре внимания, и юноша с тенями вместо кистей невозможно всех заинтересовал. Роккэн почти силком запихал брата в седло, затем залез на своего коня и с радостью зарылся в его гриву пальцами, потрепал, отчего жеребчик довольно фыркнул. Предчувствуя, что брат захочет смыться, чтобы предаться самобичеванию и тоске, младший Миррор держал его поводья и странно улыбался самому себе, щурясь на ярком солнечном свете. Морозный воздух ласкал кожу, отгоняя дурноту, накатившую в таверне. Возле дома Роккэн спешился первым, затем снова потащил за собой брата, который продолжал вести себя, как упрямый ребёнок. Притиснув Руруку к стене, художник схватил его за грудки, не переставая улыбаться:

— Повтори.

— Что? — огрызнулся хронист, хмурясь и поджимая губы.

— Говоришь, я не люблю тебя? — вздёрнул бровь Роккэн, приблизившись к брату.

— Не любишь, — кивнул Рурука со всей серьёзностью, слегка откинув назад голову, смотря на брата сверху-вниз. — Пассиса. Вот, кого ты любишь.

— Что-то мне подсказывает, что неплохо было бы выбить из тебя эту дурь, — фыркнул Роккэн, а затем впился поцелуем в плотно и упрямо сжатые губы.

Поняв же, что Рурука продолжает сопротивляться, юноша с силой укусил его, и тот невольно раскрыл губы, возмущённо вскрикнув. Хитрый же Миррор незамедлительно воспользовался ситуацией, толкнувшись языком в его рот и затянув в требовательный поцелуй. Разорвав же его, он вскинул на хрониста внимательный взгляд:

— Ну?

— Не любишь, — продолжал гнуть своё Рурука то ли из упрямства, то ли желая позлить брата.

Но Роккэн никогда бы не сдался просто так, особенно, когда нечто подобное весьма сильно задевало. Ведь тут дело было даже не в бытовой мелочи. Художник понимал, что брат залез в бутылку, всерьёз обиделся и, возможно, на самом деле верит тому, что говорит. Но ведь это было сущей неправдой! И Роккэн хотел это донести до него, при этом прекрасно зная, что до Руруки не дойдёт, пока он не прочувствует это на себе. В спальню старший Миррор шёл едва не на пинках, вяло вырываясь и бубня себе под нос что-то о том, что во всём этом всё равно нет смысла.

— Раздевайся, — приказным тоном бросил Роккэн, подперев собою дверь.

— Брось, Рок, какой толк, — буркнул Рурука, садясь на постель и разуваясь. Лицо его продолжало быть мрачнее тучи. — Потрахаться с кем угодно можно. Этим уже не удивить.

— Да-а? — Роккэн ехидно сощурился, скинув с себя плащ и рубашку и двинувшись к брату. — То есть ты полагаешь, что занятие любовью существует только для того, чтобы удивлять?