Поцелуй победителя - Руткоски Мари - Страница 65

— А во-вторых? — Арин посмотрел на нее.

— А во-вторых, — неохотно продолжила Кестрель, — он уверен, что взять город будет легко.

— Мы загоняем себя в ловушку.

— Да, но…

Арин ждал продолжения.

— Так мы выиграем время. Если мы и впрямь начнем отходить, вместо того чтобы только притворяться, и разведка доложит генералу об этом, тогда мы сможем найти способ застать его врасплох. Иногда лучше действительно совершить что-то, чем сделать вид. Особенно если не планируешь доводить дело до ожидаемого конца.

— А что же мы задумали?

Кестрель погладила морду Ланса.

— Пока не знаю.

— Наша главная беда — порох. Если бы у валорианцев не было так много пороха, у нас были бы шансы.

— Ну…

— Что?

— Я могла бы его уничтожить.

Арин, потирая затылок и хмурясь, выслушал Кестрель. План ему не понравился.

— Ты же знаешь, что я все равно поеду.

Арин отошел от лошади, отряхнул руки от грязи с копыт. Когда он приблизился, Кестрель показалось, будто она вошла в дом с холода и встала у очага. Арин коснулся кинжала у нее на бедре и обвел большим пальцем символ на гарде: круг внутри круга.

— Бог душ, — прошептала Кестрель. — Это его символ.

— Ее. На самом деле это богиня, — мягко поправил Арин.

Кестрель не помнила, когда именно узнала, что значит символ. Может, очень давно. А может, только этой ночью. Так бывает: тебе открывается новая истина, но на самом деле кажется, будто ты знал о ней всю жизнь.

Арин смотрел на нее нежно, зачарованно и в то же время озадаченно.

— Тебе не кажется, что все изменилось?

— Да, — прошептала она.

Он улыбнулся:

— Так странно.

Действительно, необычно.

— До Лерралена можно добраться как раз к ночи, — сказала Кестрель, — если гнать лошадей. Ты поедешь со мной?

— Кестрель, тебе даже спрашивать не нужно.

Солнце уже ушло за горизонт, когда они добрались до искореженного ветрами кустарника на краю пляжа. По другую сторону зарослей горели огни вражеского лагеря. Пахло дымом и солью.

Кестрель почистила валорианские доспехи, нацепила традиционный кинжал, который подобрала среди трофеев в повозке с оружием, и молча отдала Арину тот, что он сделал для нее.

— Я не в восторге от своей роли в этом плане, — признался тот. — По сути, мне просто придется стоять и смотреть, как ты рискуешь собой.

— Не забывай, тебя уже ранили.

— Ранили? Так, царапина.

— Но могло быть и хуже.

Арин моргнул.

— Нет.

— Ты вообще за себя не боишься?

— Опасности — не боюсь.

— А чего боишься?

Он уставился на свои руки.

— Иногда… Я вспоминаю прежнего себя. Мальчишку. И разговариваю с ним.

Помедлив, Кестрель спросила:

— Так же, как со своим богом?

— Нет, это другое. Или, точнее, я отношусь к этому ребенку так же, как бог смерти — ко мне. Я надавал ему очень много обещаний и теперь боюсь, что не сумею их сдержать.

— И что ты пообещал?

— Отомстить.

— Ты сделаешь это.

Арин кивнул — не столько потому, что разделял ее уверенность, сколько из благодарности за поддержку.

Кестрель взглянула на него. Света хватало, чтобы различить черты лица, но темный силуэт Арина растворялся в ночной мгле. Скоро ночь окончательно вступит в свои права. Волны одна за другой накатывали на берег.

— Пока в лагерь идти нельзя, — решила Кестрель. — Нужно дождаться восхода луны.

— И чем же, — прошептал Арин, — мы займем часы ожидания?

Кестрель взяла его руку в свои и прижала к губам, чтобы он почувствовал ее улыбку. Арин провел пальцами вдоль ее косы, потеребил кожаную веревочку на конце и развязал узел. Распустил волосы и прижал Кестрель к себе.

Когда луна поднялась, они взяли с собой все необходимое и направились к пляжу, держась поближе к кустарнику и сливаясь с его тенью. Кестрель и Арин подождали на краю лагеря, откуда были видны обозные телеги, укрытые холстиной. В лунном свете они напоминали огромные бледные грибы. Наконец часовой, обходящий лагерь, приблизился к их укрытию. Арин резко выпрямился, зажал солдату рот и повалил на песок.

— Ни звука, — прошипел Арин, держа кинжал за ухом противника, и заставил того повернуть лицо так, чтобы его осветила луна. Глаза валорианца были широко раскрыты. Он побледнел. — Покажи, в какой повозке порох.

Солдат помотал головой.

— Ты помнишь, — прошептал Арин, — как поступали с беглыми рабами? Нет? Я напомню. — Он провел кинжалом по уху часового, потом по кончику носа. — Где порох?

Валорианец снова покачал головой, но на этот раз его взгляд метнулся к одной из крупных повозок.

Арин посмотрел на Кестрель. «Этого хватит?» — как бы спрашивал он. «Да», — произнесла она одними губами, но…

— Не надо, — добавила Кестрель шепотом. Ей тяжело было смотреть на часового, прижатого к песку, на его темные глаза, напоминающие невинные глаза валорианских детей. Они блестели, остекленев от ужаса, который дети с возрастом учатся прятать. Но страх смерти заставляет забыть обо всем. — Не надо, — повторила Кестрель.

Арин помедлил, потом ударил часового по голове рукоятью кинжала. Валорианец потерял сознание.

— Только быстро, — напомнил Арин.

Кестрель надрезала мешочек с порохом, который привязала к поясу. Черная пыльца посыпалась через дырочку на землю. Кестрель выпрямилась и шагнула в лагерь.

Она шла, не поднимая головы, перекинув туго заплетенную косу через плечо. Ее лицо в грязи. Кестрель думала об этом, проходя мимо лагерных костров. Она сильно изменилась. Волосы приобрели медный оттенок, а в свете огней кажутся совсем рыжими. Никто не узнает ее. Она в доспехах. Все привыкли видеть невесту принца накрашенной, в роскошных шелковых платьях и драгоценностях, с золотой линией на лбу. Кестрель сейчас совсем не похожа на себя. Она стала одной из них, обычной валорианкой. Однако во рту у нее пересохло, а в животе все сжалось.

Повозки были совсем близко. Чтобы успокоиться, она коснулась пальцами струйки пороха, которая сыпалась из мешочка, и подумала о том, как черная линия на земле соединяет ее с Арином.

Добравшись до повозки, на которую упал взгляд часового, Кестрель медленно выдохнула. Она заглянула внутрь и увидела в свете луны, пробивавшемся через холстину, плотно набитые мешки, завязанные бечевкой.

— Что это ты делаешь? — неожиданно спросил кто-то.

Медленно, очень медленно, стараясь перебороть внезапный страх, втоптать его в песок, Кестрель обернулась. Это оказалась стражница. Она окинула Кестрель внимательным взглядом.

— И что же забыла простая разведчица возле этой повозки?

Мешочек на поясе стал совсем легким. Почти весь порох высыпался. Заметно ли это в темноте?

— Я проверяю припасы.

— Зачем?

Слова сорвались с губ мгновенно, едва ли не раньше, чем она успела вспомнить:

— Во славу Валории.

Стражница отступила на полшага, явно в испуге: фраза означала, что речь идет о тайном задании, подробности которого не обсуждаются.

— Но… простая разведчица? — Стражница уставилась на доспехи Кестрель. Цвет и материал указывали на ее низкое звание: у офицеров была стальная броня, а не кожаная.

Кестрель пожала плечами. Мешочек на бедре опустел, стал совсем плоским и незаметным.

— Не тебе обсуждать решения генерала.

— Разумеется, — быстро ответила стражница и отступила в сторону. Кестрель прошла мимо нее, изо всех сил стараясь идти помедленнее, хотя больше всего на свете ей хотелось побежать и не останавливаться, пока не выберется из лагеря.

И вдруг Кестрель показалось, как холодная, тяжелая, будто высеченная из мрамора рука легла на плечо, вдавливая ее в землю. «Это мерещится, — сказала она себе. — Никто к тебе не прикасался. Уходи». Но Кестрель не могла пошевельнуться. Она подняла взгляд и увидела отца: он стоял в каких-то пятнадцати шагах, освещенный оранжевым светом костра.

И в это миг словно треснула скорлупа, под которой пряталось воплощение ее чувства: грузное существо с кожаными крыльями и сотней лап. Чудовище, которое вообще не должно было родиться. Лишь увидев лицо отца, Кестрель поняла, что по-прежнему любит его. Неправильно, что любовь смогла ужиться с предательством, обидой и гневом. «Это ненависть», — уверяла Кестрель себя. «Нет», — возразила маленькая девочка.