Поцелуй победителя - Руткоски Мари - Страница 64

Кестрель вдруг заметила, что стоит слишком близко. Лампа в ее руках отбрасывала золотистые блики на лицо Арина и на потолок палатки. Мерцающий огонек излучал едва ощутимое тепло. Кестрель отступила на шаг. Арин коснулся ее пальцев, стиснувших лампу.

— Ну же, не сжимай так руки. Что случилось? Вы с Рошаром оба как будто злитесь. А я всего-то получил рукоятью меча по голове.

— И уснул. И поехал верхом. И ушел принимать ванны.

— Ну не мог же я ходить в грязи.

Кестрель отвернулась, подошла к столу и с громким стуком опустила на него лампу Арин последовал за ней.

— Я не знаю, как убедить тебя, что со мной все в порядке.

Кестрель не оборачивалась. Что-то больно царапало горло, рвалось наружу.

— Мне повезло, — сказал Арин, — у меня есть ты. И крепкий череп. И покровительство бога.

— Будь проклят твой бог!

Арин схватил ее за руку повыше локтя. Кестрель повернулась. От шутливого тона не осталось и следа. Его широко раскрытые глаза смотрели испуганно.

— Не говори так.

— Почему? Я могу говорить все что угодно. Только самого важного сказать не могу.

— Кестрель, возьми свои слова обратно. Не оскорбляй его.

— Твой бог подвергает тебя опасности.

— Он меня защищает.

— Ты для него игрушка.

— Неправда! Он любит меня.

В тот миг Арин показался ей таким одиноким. Он напоминал паруса, наполненные ветром — и в то же время пустые. Кестрель поняла, что завидует богу смерти. Этот внезапный приступ ревности стиснул ей горло, не давая вдохнуть.

— Это правда, — настойчиво добавил Арин.

Кестрель осознала, что не на шутку расстроила его. Арин боялся нигде больше не найти любви, потому любовь его бога была особенно важна для него. Ее гнев растаял.

— Извини меня. Извини. Прошу у тебя прощения. И у него тоже.

Арин отпустил ее. На его лице отразилось облегчение.

— На самом деле я не на бога злюсь, — призналась Кестрель. — И не на тебя.

Он в недоумении наморщил лоб.

— Ну ладно, на тебя злюсь немного. — Кестрель ласково стукнула его по груди, а потом положила ладонь на сердце. Арин замер. — Почему ты совсем о себе не заботишься?

Он молчал. Кончиком большого пальца она коснулась ямочки у него над ключицей. Пульс подскочил, в ответ ее сердце тоже забилось чаще. Оно трепетало, словно птенец, рвущийся из рук, и Кестрель испугалась, что уже не сможет его поймать, запереть в безопасном месте. Но она и не хотела больше ничего прятать.

— Почему ты не замечаешь, как дорог людям? — спросила она и потом добавила: — Ты дорог мне.

— Я знаю, но… — Арин вгляделся в лицо Кестрель. — Это обычное дело — дорожить другом.

— Ты для меня не просто друг.

— Тогда, на поле битвы, ты осталась со мной…

— Конечно.

— У тебя очень развито чувство долга. Ты всегда придерживалась принципов чести. Мне кажется, ты вообразила, будто чем-то мне обязана.

— Я осталась, потому что я люблю тебя.

Арин вздрогнул и отвел взгляд.

— Ты это не всерьез.

— Всерьез.

Ночная тьма словно еще сильнее сгустилась вокруг палатки. От лампы пахло горячим маслом. Казалось, что Арин наконец открывается. Он коснулся руки Кестрель, прижатой к его груди. Легкое, едва ощутимое, робкое прикосновение. Но Кестрель чувствовала, как Арина постепенно наполняет уверенность, — его пальцы скользнули по запястью, предплечью.

Казалось, все звуки стихли, когда он коснулся ее губ. Она распустила завязки на его рубашке и провела ладонью по коже. Арин взялся за ее кожаный поясок, на секунду сжав пальцы, прошептал что-то в губы и убрал руки. Зашуршал лен: Арин стянул рубашку через голову, задевая покатый полоток палатки, будто ища опору. Ребра были забинтованы. На теле виднелись шрамы: и старые, некрасиво зарубцевавшиеся, и совсем недавние, еще розовые, свежие. Плечи испещрили бледные борозды, похожие на следы от когтей. Любопытство заставило Кестрель потрогать их. Арин закусил губу.

— Больно?

— Нет.

— Что это за следы? Откуда?

— Я расскажу, — пообещал он. — Как-нибудь потом.

Его рука заскользила по ее рубашке, такой же, как у Арина, — восточного кроя, без воротничка. Арин потер пальцами истершуюся местами ткань, а потом распахнул рубашку. Кестрель показалось, будто весь мир вдруг задрожал, точно капелька воды на кончике булавки.

— Кестрель… Я никогда…

Она прошептала, что для нее это тоже ново. Последовала длинная пауза.

— Ты уверена, что хочешь…

— Да.

— Потому что…

— Арин.

— Может, ты…

— Арин.

Кестрель рассмеялась, и он не мог не ответить тем же. Они уже добрались до кровати. Слов больше не было. Наверное, они остались на земляном полу, спрятались среди сброшенной одежды, свернулись в клубочек там, где упал расстегнутый пояс Кестрель. Может, потом слова вновь соберутся в единое целое, оживут, обретут смысл. Но сейчас они не нужны. Сейчас все обратилось в прикосновения, вкусы и звуки.

Их тела соединились, и Кестрель порадовалась тому, что лампа по-прежнему горит на столе, придавая коже Арина слабое сияние. Кестрель не отводила взгляда от бликов, плясавших на его влажных волосах, на мускулах и шрамах…

Уже потом, когда они лежали рядом в установившейся тишине, Арин приподнялся, подперев голову локтем, и внимательно посмотрел на Кестрель.

— Мне все кажется, что я сплю. — Он почти не касаясь провел пальцем вдоль ее носа, ресниц, растрепавшихся волос, плеча. — Ты такая красивая.

Она улыбнулась:

— Ты тоже.

Арин скептически скривился и прокашлялся. Кончиком косы Кестрель он пощекотал ее щеку.

— Нет, правда, — настаивала она. — Почему ты никогда мне не веришь?

Лампа на столе зашипела, стреляя искрами. Скоро масло догорит, и она погаснет.

— Мне нравятся твои глаза, — сказала Кестрель. — Всегда нравились.

— Они совершенно обычные.

— А вот и нет. — Она провела пальцем по шраму. — И это. — Арин вздрогнул. — Мне тоже нравится. — Кестрель легонько куснула его за подбородок. — И это. — Она продолжила прикасаться к нему.

— Правда?

— Да.

Арин засмеялся, а потом притих, напряженный.

— И губы, — произнесла она, — тоже ничего.

— Ничего?

— Сойдет.

Арин выгнул бровь:

— Ну, сейчас я тебе покажу!

На этом разговоры прекратились.

Утром, увидев их лица, Рошар закатил глаза.

— Все, я забираю свою палатку назад, — заявил он.

Кестрель рассмеялась.

Она пополняла седельные сумки Ланса, прислушиваясь к шуму войска, сворачивающего лагерь: стук, лязг, звон упряжи, шуршание земли, которой забрасывают костер. Ланс махнул хвостом. Неподалеку Арин проверял копыта своей лошади. На этот раз ему досталась кобыла, у которой, должно быть, погиб хозяин.

Арин подтянул подпругу. Погладив кобылу по спине, он сказал:

— Как думаешь, почему на нас еще не напали?

Кестрель медленно застегнула сумку.

— Вообще-то, я не это хотел спросить, — вздохнул Арин.

Его глаза слегка покраснели после бессонной ночи, губы припухли, загорелая кожа будто блестела. Кестрель подумала, что, наверное, выглядит примерно так же. Словно желание обновило ее, отполировало до блеска, как вода — камешек на дне реки.

— Если бы… — Он оборвал себя на полуслове и рассеянным взглядом окинул шумный лагерь. Если бы не война, можно было бы просто раствориться друг в друге, не потеряв при этом все остальное.

Но они оба слишком многим рисковали. Кестрель тоже необходима победа в этой войне.

— Нас не преследуют, потому что мой отец хочет как следует закрепиться на пляже. Он перевозит на полуостров запасы провизии, дает войску отдохнуть. Ему дорого обошлась эта победа. Зачем стремиться уничтожить нас сейчас, если можно восстановить силы и уже тогда добить врага? Но долго ждать он не станет. Во-первых, по пути в город генерал сможет захватить все земли вдоль дороги.