Поцелуй победителя - Руткоски Мари - Страница 12

За закрытой дверью раздались шаги. Арин замер, но на крыше никто не появлялся. Ночное небо начало разваливаться, будто кто-то кромсал его ножницами. На Арина падали отрезы темно-синего шелка, которые закрыли ему глаза, набились в рот. Вдруг ткань заструилась водой. Арин жадно глотал, пытаясь выпить ее всю, пока не отказали легкие и он не начал тонуть.

Арин вздрогнул и проснулся, часто и рвано дыша. Простыни были влажными от пота. Сон уже ускользал: Арин помнил только струящийся темно-синий шелк. Он сел на кровати. В окно лился лунный свет. В памяти всплыла последняя встреча с Кестрель, синий шелк ее платья на фортепианной банкетке. Арин заставил себя лечь и снова заснуть.

Утром он смутно припомнил ночной кошмар. Арин нахмурился и напряг память, но от сна остались лишь обрывки: что-то синее — вода? — и странное чувство, будто ему хочется утонуть. Внезапно Арин вспомнил еще несколько моментов, и тут же об этом пожалел. Пришлось приложить усилие, чтобы выкинуть все из головы. Как всегда бывает с хрупкими мыслями, воспоминание порвалось, точно паутинка, и почти исчезло. Он умылся, но непонятное ощущение не прошло: не мысль, не воспоминание, а неясная тревога.

Завтракать Арин пошел к Сарсин. Она жила в тех же комнатах, что принадлежали ей в детстве. Всю обстановку подбирала Анирэ, покои которой теперь стояли закрытыми, с задернутыми шторами.

Сарсин поставила чашку на блюдце.

— Что с тобой?

— Ничего. — Арин пришел не просто так. Но вдруг он понял, что не знает, что сказать, да и не хочет ничего говорить.

— У тебя синяки под глазами. Бог сна тебя не жалует.

Арин пожал плечами. Он взял ножичек и очистил свежий летний фрукт. Из нежной фиолетовой мякоти потек сок, распространяя густой, сладкий аромат. Так пахли духи у нее на коже, в ямочке между ключицами… Арин уронил фрукт на тарелку. Есть расхотелось. Сарсин забрала у него очищенный плод и съела сама, облизывая пальцы.

— Ты разве не рад, что среди нас уже есть те, кто поправился и может собирать урожай?

Арин постарался взять себя в руки.

— Да, но…

— Но сражаться мы пока не готовы.

— Тебя я в бой и не отправлю.

— Ну, меня, может, и нет. — Сарсин отпила чаю.

— Я могу доверить тебе кое-что?

Из внутреннего кармана легкого камзола Арин достал свернутые листы бумаги. На них был подробно расписан процесс изготовления миниатюрной пушки: как сделать формы для дула и ядер, как соблюсти правильные пропорции, как сшить кожаный чехол для пушки.

Сарсин просмотрела страницы.

— И сколько тебе нужно?

— Столько, сколько успеете.

Сарсин больше не задавала вопросов. Арин молча съел кусочек хлеба и вдруг поймал себя на том, что смотрит на кольцо Тенсена, которое до сих пор носил на мизинце. Почему же главный разведчик обманул его? Тенсен пообещал Мотыльку анонимность — это было ясно с самого начала. Но почему он нарушил обещание? Потому что вспомнил о клятве верности, которую принес Арину? Тенсен назвал Ришу своим человеком. Но шпионка — гэррани. Вероятно, это служанка во дворце, которая боялась попасться. Всем известно, что император — человек мстительный.

Арин погладил шрам на щеке липкими от сока пальцами. Может, Мотыльком была Делия? Но портниха, которая зашила Арину рану на лице, всегда передавала сведения напрямую. Зачем ей все усложнять и наниматься тайным шпионом к Тенсену? Будто угадав, о чем думает Арин, Сарсин спросила:

— А что посланник?

— Я поговорил с ним и велел возвращаться домой.

— Арин! Границы закрыты. Он пришел из Валории пешком через горы. Нельзя его отсылать. Посланнику некуда возвращаться.

Арин поморщился:

— Я не подумал.

— С тобой это бывает, когда тебя слишком захватывают чувства.

И снова неясная тревога. Арин постарался вспомнить сон, который совсем недавно хотел забыть. Он поднялся, желая поскорее сбежать от кузины, которая слишком хорошо его знала — хотя именно поэтому он и пришел к ней.

— Пусть посланник остается жить в моих старых покоях.

— Я передам, если он еще не ушел, — кивнула Сарсин.

Рошар сидел на заднем дворе возле кухни. Рядом с ним разлегся тигр, который только что убил курицу. Окровавленные перья усыпали каменные плиты. Тигр был еще подростком, но лапы у него уже выросли немаленькие. Он грелся на солнышке, тяжело дыша, сжимая в когтях свою добычу. Морда блестела от крови.

Принц внимательно посмотрел на Арина.

— Он что, несушку загрыз? — вздохнул тот.

— У меня для тебя новости куда поважнее кур.

— Сведения от валорианских пленников?

Рошар уселся на край колодца. Его лицо приобрело непроницаемое выражение. У Арина все внутри оборвалось.

— Так что за новости?

— Мне начать с плохой или с той, насчет которой я не уверен?

— С плохой.

— Твой шпион мертв.

— Тенсен? — Арин знал, что однажды это случится, но все равно оказался не готов. Новость больно ранила его.

— И портниха тоже. Тенсена убил сам генерал — по крайней мере, так говорят.

Арин почувствовал внутри зияющую пустоту. Он вспомнил, как смотрел на Делию сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, и на секунду подумал, что она похожа на его мать.

— Вторую новость говорить? — осторожно спросил принц.

Нет. Арин вдруг почувствовал, что не хочет ничего слышать, он не вынесет того, что скажет сейчас Рошар. Его охватил ужас.

— Твоя… — Рошар запнулся.

Ветер поднял куриное перышко возле колодца и закружил в воздухе.

— Арин, Кестрель умерла.

В ушах зазвенело. Арину показалось, что он упал в колодец и голос Рошара доносится издалека. Страшные слова падали на него откуда-то сверху.

— Вести пришли недавно, — продолжил Рошар. — Она тяжело заболела. Не в столице, а во время путешествия с принцем. В империи траур.

— Это неправда.

Рошар что-то ответил, но Арин уже ничего не слышал. Он был на дне колодца. Над его головой сомкнулась вода, холодная и черная.

— Я в порядке.

— Арин, я же вижу, что нет.

Когда он вернулся, ведя в поводу взмыленного коня, Сарсин уже ждала в пустом стойле Ланса. Арин не мог избавиться от острого, царапающего чувства. Если бы то был осязаемый предмет, то с одного взгляда было бы понятно: эту вещь лучше не трогать. Он сбежал из дома, чтобы не натыкаться все время на места, которые напоминали о Кестрель.

Арин решил прокатиться верхом. Он гнал Ланса галопом, но, как только перешел на рысь, утер пот с лица и окинул взглядом зеленые кроны над тропой, сразу же вспомнил, чей под ним конь. Выбора не оставалось. Даже попытка сбежать обернулась воспоминанием.

Арин натянул поводья. Его охватило знакомое неотвратимое чувство, напоминающее маленький, но жесткий орех. Стиснешь кулак покрепче — и скорлупа треснет. Сердце сжалось. По лицу продолжал течь пот. Арин слишком долго скакал, не разбирая дороги. Пришлось повернуть домой.

Сарсин дожидалась его в открытой конюшне под навесом, сидя на треногом стуле. Арин молча прошел мимо и подвел Ланса к корыту с водой. Потом снял с него седло, освободил от упряжи, принес воды в ведре и полил коня, который тут же зафыркал, опустив голову. Арин стряхнул капли со шкуры лошади и вытер сухой тряпкой. Затем проверил копыта, выковырял крючком камешки и грязь, осторожно прочистил пальцем стрелки.

Наконец Арин понял, что молчанием кузину не прогонишь. Он отвел коня в стойло и заверил Сарсин, что все в порядке. Она не поверила. Тогда Арин протер упряжь, повесил ее на крюк, продолжая молчать — на этот раз потому, что боялся сказать то, о чем пожалеет.

— Почему ты решил, что не имеешь права скорбеть о ней? — спросила кузина.

— Сарсин. — Голос Арина звенел от напряжения. — Если ты меня любишь, уходи.

— Сначала ответь.

— Она оказалась не такой, какой я представлял, — вырвалось у Арина. — Как можно скорбеть о человеке, которого не знал?