Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 95

Что ж выходит – он сына неволил? Своей дорогой не давал тому идти? Помилуйте, да какая ж еще «своя дорога»? С каких пор воля родительская во зло обернулась? Он что, чаду своему враг? Ничего же, кроме добра, не желал. Чтоб лучшим был, Род возглавил, хорошую супружницу в дом привел... Чем плохо-то?!

Вроде и ничем.

Тогда почему, духи, почему теперь, когда сын напрочь отбился от рук, и сделал, виделось, абсолютно все, что было возможно, не так, как того желал родитель – у него словно крылья выросли? Да, выглядит он, пожалуй, не лучшим образом: измотанный, уставший какой-то... Но это, скорей всего, из-за тренировок – то есть, по сути, из-за попытки все же еще раз уважить родителя...

Марух остановился, утомленный долгой быстрой ходьбой, оперся плечом о ствол дерева.

Что же получается – пока он радовался, на сына глядя, пока его сердце становилось больше за успехи Тура – тот, что – страдал? Вот так вот – всю жизнь? Делал не то, что хотел? Нет, нет, неправда. Вон сколько всего хорошего было!

И бывший вождь, осторожно опустившись на землю, принялся перебирать в памяти те моменты, когда, как ему казалось, сын действительно был всем доволен и счастлив. Когда из Большого путешествия вернулся, например... Или когда оленей для Большой жертвы раздобыл... Или уходил по вечерам с молодыми любиться... А сколько пиров было, сколько смеха, сколько историй, рассказанных у Общего костра... Сколько потешных поединков с его приятелями!.. Как довольно он улыбался, когда оказывался лучшим – на охоте, в драке или получив больше, чем другие мужчины, подарков от молодых... И он, Марух, радовался вместе с ним, и желал только одного – чтобы в будущем у сына было только еще больше поводов так улыбаться. Так что ж в том плохого?!.

Большая холодная капля, упавшая на щеку, отвлекла его от размышлений, и, оглядевшись по сторонам, бывший вождь осознал, что во-первых, в лесу уже сгущались сумерки; во-вторых, сил на обратный путь ему уже явно недоставало; в-третьих, как оказалось, он уже довольно давно перестал слышать шум Ближней – а река служила ему надежным ориентиром, позволяющим достаточно точно определить, где находится селище.

«Заплутал», – пришел к единственно возможному выводу Марух. – «Совсем уж, верно, из ума выжил!..»

Он еще раз огляделся, прикидывая, в какой стороне должна была удаляться на покой Лучезарная: ее ложа сейчас не было видно за верхушками деревьев и собравшимися тучами. В целом разобрался, и даже предположил, в какую сторону нужно будет идти. Проблема заключалась лишь в том, что идти будет возможно только завтра: шататься по лесу одному в полной темноте – глупость несусветная, из тех, за которую и жизнью заплатить можно. Смерти Марух не боялся, но помереть вот так, заблудившись, как легко может оказаться, в трех соснах, было бы до ужаса обидно и как-то стыдно.

«Как Анх...» – почему-то подумалось ему.

При воспоминании о старом товарище на Маруха навалилась тоска. Что Взывающий чувствовал тогда, бредя по Запретному лесу? О чем думал? Дрожало ли его сердце? Или, может, он так жаждал найти ответы, что и не заметил, как покинул мир смертных?.. И знал ли он, что не вернется, когда перешагивал Белую границу? Наверное, да, раз решился пойти По-Ту-Сторону без всякой защиты – ни узоров, ни заклятий... Но с другой стороны – что могло с ним приключиться в ту последнюю ночь, что почтенную кончину в собственном жилище он променял на... Марух вспомнил распростертое на какой-то поляне тело и содрогнулся. «А ведь и я могу отсюда не выйти...», – подумалось ему.

Ночевать в лесу бывшему вождю было не впервой – правда, в последний раз это было уже очень давно. С оружием он не расставался, и теперь в его распоряжении был большой тяжелый нож и кинжал. Родичи, обитавшие здесь зимой, с наступлением тепла перебрались к Дальним горам, и их пения не слышно было уже больше, чем по-пальцам-двух-рук восходов. Оставались кабаны – но и от них он уж как-нибудь убережется. Чай не в первой.

Оставался, однако, еще один, самый лютый и беспощадный враг – холод.

Хотя днем Лучезарная прогревала воздух так, что многие поселяне уже щеголяли с обнаженными торсами, ночи были еще по-зимнему свежими. В довершении всего накрапывавший дождь усилился, лишая бывшего вождя надежды как развести огонь, так и найти сухое местечко для становившегося все более необходимым отдыха. Скверно, очень скверно.

Марух с тревогой поднял лицо к чернеющему небу. Тучи, его заволакивающие, явно были из тех, что могут висеть над головой восходы-восходы, неустанно поливая землю то мелким, то сильным, но неизменно мокрым дождем, который, учитывая пору круговорота, легко мог обернуться под утро ледяной крупой. Потом-то проснувшаяся Лучезарная живо ее изгонит, конечно... Только вот он может до этого и не дожить. Очень даже может.

И снова бывший вождь разозлился на собственную немочь. В молодости ему доводилось спать и под дождем, и на мокрой траве, и без огня – и ничего плохого не случалось. Но тогда он был молод, и кровь у него, верно, была горячее: холода он вообще не ощущал, а если и мерз вдруг, то согревался быстро – стоило только побегать туда-сюда да помахать руками... Ну да, побегать... Марух с горечью взглянул на собственные ноги, ноющие от усталости. Побегаешь тут, как же!.. Тогда он точно на куски развалится!

Тонкая, надетая по случаю Общего сбора, богато украшенная безрукавка набрякла водой, и он всерьез задумался, не снять ли ее совсем: мокрая замша тело холодила вместо того, чтобы согревать.

Попытался было забраться поглубже в ельник в надежде, что там будет посуше. Убедился, что дождь там сыпет в двойном объеме: сам по себе и каплями с колючих лап.

С трудом, поскольку уже совсем стемнело, вернулся на «свою» полянку и принялся, насколько мог быстро расхаживать по ней, пытаясь согреться. От ходьбы довольно скоро закололо в боку, а дыхание начало неприятно драть горло – однако холод из тела так и не изгнался.

Марух сбавил темп, старательно борясь с предательски подступающей слабостью и сонливостью. Весьма некстати вспомнилось, что ел он в последний раз только утром, и в животе тут же голодно заурчало. Впрочем, может, это было и не от голода, а от накатившего пока еще подспудного страха: у пожилого, голодного, промокшего, полураздетого Рослого пережить почти зимнюю ночь в лесу без огня шансов было весьма немного.

Ну нет, не проймешь!

Он энергично замахал руками, стащив все же с себя промокшую насквозь одежду. Подул на пальцы. Снова принялся расхаживать туда-сюда, старясь сделать так, чтобы как можно больше мышц было вовлечено в движение. Немного согрелся – однако и совершенно выбился из сил. И отчетливо осознал: до утра он так не проходит. Что говорить, он и до появления Светлоликого не выдержит. А значит...

Нога, наступившая, судя по всему, на какую-то палку, подвернулась, лодыжку прошило острой болью, заставившей его со стоном опуститься на мокрую холодную хвою. Все, теперь точно конец: слишком неотвратимо накатывало оцепенение. Слишком промерзли охваченные усталостью мышцы. Слишком сильно сводило голодными спазмами желудок.

Шорох в кустах, окружавших поляну, заставил его поднять голову – и сердце застучало чаще, поднимая волну душевной горечи: уйти за последнюю черту во сне было бы проще...

...Проще, чем от клыков родича, бесшумно выскользнувшего на поляну.

====== Глава 40 ======

Исчезновение бывшего вождя в селище заметили только во время ужина у Общего костра. Начинал моросить холодный дождь, и потому с едой старались управиться побыстрее, торопясь разойтись по хижинам. Тогда-то и обнаружилось, что жилище Маруха, несмотря на скверную погоду, стоит пустое с откинутым еще с утра пологом.

Поселяне встревожились, и чувство это еще усилилось после восклицания старейшины Румара:

– Духи, он что, из Ближнего леса так и не вернулся?!

Услыхав о Ближнем лесе, Тур быстро поднялся на ноги: сомневаться, что с родителем стряслась какая-то беда, больше не приходилось, и он, спешно застегивая распущенный было пояс с оружием, как мог, спешил на выручку. Нужно только ветку посмолистее найти и разжечь – темень скоро будет непроглядная...