Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 19

– Приготовь мне большую биклагу с водой, – уже почти выйдя из хижины, услышал он голос Анха. – И возвращайся поскорей, нам скоро в путь.

– Ёль не поможет нам донести поклажу? – осмелился-таки поинтересоваться Кныш.

– Это без надобности.

Ничего не ответив, Кныш вздохнул и поплелся за дровами.

Костерок, сложенный в самом центре холма, задымил и наконец разгорелся. Анх, уже успевший разложить на земле все необходимое для обряда, чуть качнул головой в одобрительном жесте.

– Пора, – произнес он вслух. – Теперь слушай. Тебе нужно стоять за мной, повторять то, что буду делать я, и следить, чтобы костер не гас. По моему знаку будешь подбрасывать в огонь ароматные травы – я буду показывать, какие именно. Ты увидел?

– Увидел, родитель, – Анх повторял эти инструкции уже в третий или четвертый раз, так что не запомнить его рекомендации было сложно.

– Помни, что если духи не смилостивятся, нам придется уйти. Ошибаться нельзя.

Кныш кивнул.

– Одевайся, начинаем.

Сын Взывающего со вздохом влез в свое облачение. Тяжелая кожа опустилась на плечи, натертые лямками от мешка, и ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не допустить болезненной гримасы. Взывающий с привычной, круговоротами выработавшейся сноровкой оделся и быстро начертил на лице сына красные магические узоры.

– Пора, – повторил он, и голос его звенел от напряжения.

Последующие два часа прошли для Кныша под знаком все более усиливающейся физической измотанности. В целом, ничего сложного не происходило: движения Взывающего были неспешными, широкими и размеренными. Раз попав в ритм, Кныш даже быстро научился их предугадывать, так что проблем с тем, чтобы успевать за родителем, у него не возникло. Сложнее было другое: в его одеянии даже просто воздеть руки над головой было тяжело. А кроме того, требовалось кланяться, касаясь рукой земли; вставать на колени; подниматься с колен; широко разводить прямые руки в стороны... Не говоря уж о том, что едва оставленный без внимания, костер тут же пытался погаснуть, а чтобы незаметно подкинуть в него дров, не помешав обряду, приходилось проявлять недюжинную ловкость и быстроту, равно как и для того, чтобы бросить в огонь щепотку ароматных трав. С последними было особенно тяжело: во-первых, нужно было не пропустить в движениях Анха того жеста, которым он указывал на определенную баночку или плошку; во-вторых, быстро добраться до нее, не опрокинув других; зачерпнуть из нее щепотку порошка и бросить в пламя костра. Ситуацию усугубляло то, что если в движениях Взывающего Кныш уловил и ритм, и некоторую логику, то чем руководствовался он, выбирая ту или иную травку, осталось для него загадкой. Густой благовонный дым же ел глаза и неприятно драл горло, заставляя с трудом сдерживать рвущийся из груди кашель.

Кныш искренне недоумевал, каким образом родитель это выдерживает. Взывающий, однако же, казалось, был в своей стихии: его движения были отточенными чуть ли не до миллиметра, а сильный, звучный, совершенно не походивший на обычный голос, которым он пел гимны восхваления Лучезарной, ни разу не сбился и не сфальшивил.

Наконец огненный диск полностью исчез за горизонтом, оставив после себя догорающие багровым и золотым облака. Анх, завершив последнюю песнь, замер с воздетыми к небу руками, постоял так какое-то время, затем медленно опустил руки и коротко кивнул, давая понять, что обряд окончен. Кныш, к тому времени с трудом державшийся на ногах, в изнеможении прислонился спиной к стволу дерева – за что немедленно был вознагражден резким окриком:

– Испачкаешь одеяние!

– Плохо сделал.

Голос звучал хрипло, а сил на то, чтобы поднести руку к груди, уже не было.

Анх окинул сына внимательным взглядом, затем молча помог ему раздеться и самолично упаковал ризу в чистую кожу.

– Наклонись.

Кныш молча повиновался. Думать, зачем родителю это понадобилось, было слишком тяжело.

Поток холодной воды, окативший голову и плечи, стал исчерпывающим ответом на этот незаданный вопрос. Кныш, не сдержавшись, вскрикнул, шарахнулся в сторону, влетел в ствол какого-то дерева, больно оцарапав бок – и, к своему удивлению, почувствовал себя гораздо бодрее.

– Пей, – лицо Взывающего уже терялось во мраке, но по голосу его сын понял, что старик скупо, одними уголками рта, улыбается. – Ты выдержал, и это хорошо. Собирайся, идем домой.

====== Глава 9 ======

До оленьего пастбища у Дальней реки охотники добрались уже затемно. На самом деле, если бы их задание не было настолько ответственным и срочным, они никогда не решились бы продолжать путь в темноте, освещая дорогу лишь несколькими срубленными смолистыми ветками. В их положении, однако, и несколько потерянных часов могли обернуться опозданием к третьему рассвету, что было абсолютно недопустимо.

Расположившись у разведенного костерка и ужиная прихваченными из дому кореньями и сушеным мясом, Тур невольно вернулся мыслями в их первый вечер Большого путешествия. С него еще и круговорота не прошло – а видится, что это было так давно и словно бы не с ним... Как будто мальчик Тур действительно остался где-то там, в зачарованном краю. Да и другие изменились.

Тот же Кныш, например.

Замухрышка, оказавшийся великим Взывающим – или вообще кем-то, кого и назвать-то не получается. Но при этом бестолковости не растерял ни на щепоть! Губы охотника тронула едва заметная улыбка, когда он вспомнил сожжение сон-травы. Странно: ведь и правда опасная ситуация была! Запросто могла стоить им обоим жизни – но теперь, когда вспоминаешь ее – становится скорее смешно, чем страшно. Славно он тогда его снегом извозюкал – вроде как и помог, и проучил заодно!.. Мраковый потерянный!.. Но в целом он неплохой. И думать о нем приятно, потому что все проблемы, связанные с ним, со временем начинают видеться какими-то простыми, почти детскими и легко решаемыми, вроде даже смешными. Вспомнишь – и как-то сразу перестаешь думать о том, что угнетает или пугает... Хорошо!

– И что Анхэ?.. – вкрадчивый, полный дружеской поддевки голос Шоха вернул Тура к реальности.

– А?..

– Анхэ. Ты ведь о ней сейчас думал?

– М-м... – Тур неопределенно пожал плечами.

– Чего скрывать-то? – усмехнулся Шох. – С таким лицом думают только о том, кто тебе хорош! – он приобнял себя за плечи.

Тур фыркнул.

– Мне все хороши, – небрежно ответил он. – Это ты сейчас часто с ней бываешь. Думаешь ввести ее в свой дом в пору союзов?

Вопрос был задан, чтобы сменить тему и начать легкую необязательную болтовню – и с тем большим удивлением Тур увидел, что друг помрачнел.

– Не знаю.

– Но ты хочешь ее?

– Чаще хочу, чем нет. Но иногда она говорит такое... Ну знаешь... Такое, что не то что ложиться с ней – видеть ее не могу. Видишь, о чем я?

Тур кивнул.

– А ты вели ей замолчать. Или займи ее рот чем-нибудь другим.

– Но нельзя же брать ее непрерывно, только бы она молчала?

– Ну, это уж тебе решать, – поняв, что разговор скорее огорчает Шоха, чем развлекает, Тур несильно толкнул друга кулаком в плечо, вынуждая принять полулежачую позу:

– Ложись спать. Ночь коротка, а восход будет долгим.

Относительной бодрости Кнышу хватило исключительно до подстилки из шкур, на которую он и рухнул, проваливаясь то ли в сон, то ли в беспамятство.

Состояние это, однако, продлилось недолго. Кнышу увиделось, что он и глаза не успел как следует закрыть – а родительская рука уже потрясла его за плечо.

– Что?

Веки разлеплялись с трудом, тем более, что царившая в хижине абсолютная темнота лишала их открытие малейшего смысла.

– Лучезарная скоро проснется, – голос Взывающего смешался с каким-то шуршанием и короткими ударами кремня о кресало, сопровождаемыми коротким воззванием к духам домашнего очага. В темноте затеплился крохотный огонек светильника. Еще несколько ударов – и их стало два.

– Вставай, пора идти. После встречи Лучезарной ты сможешь поесть.