Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 18

Несмотря на довольно долгую процедуру (песок остывал, и его необходимо было разогревать заново, очаг, оставленный даже ненадолго без внимания, пытался погаснуть), до утра судьбу успевали прочесть все. Не стала исключением и эта ночь. Анхэ гадала одной из последних: гадания были, пожалуй, единственной сферой (кроме работы), где она не стремилась быть в первых рядах. И хотя узнать будущее было необычайно любопытно, ей нравился и сам процесс: смотреть, как сыплется в чашу песок, превращая прозрачную, словно слеза, воду в беловатую мутную жижу; как кружатся в ней мельчайшие песчинки, как стекает вода, оставляя на посуде таинственные узоры... Захватывающе было пытаться разгадать их, увидеть логику в пояснениях Фетхи, соотнести тот или иной узор с разными предсказаниями... Последнее, правда, почти не получалось: то ли не в самих узорах было дело, то ли память молодую подводила – но ничего путного она из своих наблюдений так и не выяснила. Впрочем, интереса и азарта это отнюдь не убавляло.

– Кидай, что уж!..

Нагретая посудина обдала жаром протянутую к ней ладонь, затем нежную кожу обжег горячий песок. Странный он такой – будто сам льнет к руке... Мягкий, будто комок паутины...

– Остынет, бросай!..

Сыплется в воду белая струя, кружит водоворот, ложатся на стенки чаши белые узоры... И темнеет взгляд, читающий их.

– Вижу двоих, чьи сердца пылают – и пылание их несет смерть.

Смерть?!

Испуганный вздох прокатился по лекарской. Как, как смерть?! Обычно же ничего страшнее испытаний не предрекалось! А если испытания выдержать, то все. Счастье. Какая еще смерть?!.

Молодые разом загомонили, тревожно переглядываясь, кутаясь в свои накидки, словно в хижине враз стало холодно. Лишь ошеломленная Анхэ продолжала неподвижно, словно изваяние, сидеть рядом со знахаркой.

– А-ах, ясно! – возглас приковал внимание собравшихся к Ларе – высокой стройной брюнетке. – Увидела я! Двое, и их сердца горят. Сердце горит, когда злишься на кого-то! Анхэ, ты ведь плохо поговорила с Шохом, как раз перед общим сбором! Так?

Та смогла лишь кивнуть, подтверждая.

Шох?.. Шох?!.

Голоса молодых тревожно загудели, из общего хора выделился один, принадлежащий на сей раз Руа.

– Девицы, чего я слышала-то!..

– Ну?!

– Тур с Шохом-то говорил, перед самой охотой! Сказал, что сейчас не очередь Шоха в леса идти. А он сказал – мол, пойду, все одно чего в селище-то сидеть!..

– О-о-о-й, молодые, беда-а, беда-а будет!.. Поговорил бы он с Анхэ хорошо – здесь бы остался!..

– Да тихо ты! В леса лучшие пошли, чтобы оленей на Большую жертву добыть! Может, Шох и так бы пошел!

– Не пошел бы! Его Тур отговаривал!

– Не должно было Шоха на этой охоте быть!.. А ну как...

– Да типун тебе на язык!

– А что я?! Я, что ли, смерть в чаше увидела?!.

– Вот теперь пожалеешь! Все носом крутила, выбрать не могла! Вот принесут его, бедолагу...

Не дослушав, Анхэ с коротким криком-всхлипом выскочила из лекарской.

====== Глава 8 ======

Крутой каменистый склон Жертвенного холма начинался чуть в стороне от входа в селище. Высоких деревьев на холме было немного, росли они больше по его склонам, оставляя плоскую вершину открытой. С нее можно было отлично рассмотреть все окрестности – но что было сейчас гораздо более важно – Рослые, оказавшиеся на ней, были полностью открыты для взора Лучезарной. Оставалось лишь сделать все так, чтобы она не разочаровалась в увиденном.

Взывающий Анх и Кныш взошли на холм, когда багровый диск уже почти касался линии горизонта. Зрелище, безусловно, радовало глаз – однако тяжело дышащим родителю и сыну, с трудом преодолевшим подъем, было не до любования видами.

Кныш тяжело бухнул на землю увесистый мех из кожи, содержащий все необходимое для обряда. Взывающий, видя такую безалаберность, зашипел было, но затем резко оборвал готовую сорваться с языка гневную нотацию и лишь коротко приказал:

– Поленья и хворост.

Кныш торопливо кивнул, развязывая вязанку из нескольких толстых суков, которую он притащил на плече. Поддерживать огонь им предстояло не так долго, так что этого должно было хватить. Вот для жертвоприношения духам лета потребуется большое, долго горящее пламя. Кныш знал, что все три восхода, оставшиеся до этого события, его соплеменники будут, помимо исполнения обычных своих обязанностей, собирать хворост и сухие поленья и доставлять их наверх. Знал – и потаенно радовался, что, как участник обрядов, он на сей раз избавлен от этой повинности. Впрочем, пока было непонятно, что из этого лучше.

Утром Анх отвел сына в Ритуальную хижину, где они занялись примеркой подходящего к случаю облачения. Кныш был одного роста с родителем, но уже него в плечах, а потому все одеяния Анха висели на нем, как на жерди. Старый Взывающий поворчал было – но выбора не оставалось. Подобрав для сына длинную, до земли, широкую ризу из тонкой кожи с длинными рукавами, он критически ее осмотрел, и, видимо, найдя подходящей, передал ему:

– Надевай.

Кныш последовал приказу и лишь сдавленно охнул, когда одеяние опустилось на его плечи: риза была от горла до подола украшена сотнями приделанных к ткани мелких речных камешков и весила соответственно.

Анх отреагировал на замешательство сына таким недобрым взглядом, что тот поспешил сделать вид, что ничего не случилось.

– Хорошо.

Анх обошел Кныша со всех сторон, оценивающе осматривая.

– Иди к Фетхе, пусть она перешьет его в плечах.

Кныш кивнул, поспешно направляясь к выходу – но грозный рык родителя тут же пригвоздил его к месту.

– Стой!

Он недоуменно оглянулся.

– Одежду для ритуалов носят только на ритуалах!

– Плохо сделал, – Кныш мазнул себя кулаком по груди и попытался снять с себя облачение. Попытка оказалась тщетной: с тем же успехом он мог бы пытаться вывернуться из-под небольшого холма. Анх, увидев это, раздраженно засопел, но после того, как сын, неловко повернувшись, едва не влетел в сложенные аккуратно емкости с различными травами, оставил нравоучения на потом и бросился помогать. Совместными усилиями риза была снята, аккуратно сложена и вручена Кнышу с приказом поторопиться.

Затем последовала долгая примерка и перешив одеяния, для которых сыну Взывающего пришлось повторно облачаться, а затем стоять, поворачиваться, наклоняться, поднимать и опускать руки, что совершенно лишило его сил. В конце концов Фетха осталась довольна: удовлетворенно покивав, она помогла ему раздеться (Кныш, по собственным ощущениям, готов был взлететь от внезапной легкости), а затем вручила одежду аккуратно завернутой в чистый кусок кожи (тяжесть получившегося узелка снова придавила к земле). В этот момент в хижину знахарки заглянул донельзя раздраженный Анх, желавший узнать причины столько непомерного, по его мнению, промедления. Узнав, что все готово, он пожелал было убедиться в этом сам, коротко приказав сыну одеться, но Фетха, увидев, что лицо Кныша принимает уже совершенно затравленное выражение, решительно вмешалась, заявив, что все сделано как должно и в дополнительных проверках не нуждается.

Анх хотел было поспорить, но, взглянув на неуклонно двигавшуюся к закату Лучезарную, лишь раздраженно фыркнул и знаком приказал сыну следовать за ним.

Они вернулись в Ритуальную хижину, где Взывающий уже успел отобрать все необходимое для обряда. Кныш со все растущей оторопью осмотрел солидную горку всевозможных предметов и большой кожаный мешок, в который их надлежало сложить.

– Это сделаю я, – Взывающий задумчиво оглядывался по сторонам, видимо, прикидывая, не нужно ли взять что-то еще. – А ты собери поленья для костра. По пальцам одной руки. Держи.

Кнышу, только успевшему аккуратно отложить свое одеяние, была всучена широкая кожаная лямка.

– Обвяжи ею дрова и сделай петлю, чтобы нести на плече. Если не сможешь, спроси кого-нибудь из мужчин, – хотел того Анх или нет, но последняя фраза прозвучала скрытым оскорблением. Кныш, однако, был уже слишком вымотан, чтобы обращать внимание на такие нюансы. Сейчас он с тревогой размышлял о том, что просто не дотащит все это имущество на Жертвенный холм. То, что родитель не возьмет ничего из поклажи, было для него очевидно: Взывающий должен взывать, а не таскать тяжести.