Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 48

Виллем молча приподнял подопечного, прижал к себе, чувствуя, как мальчишеские руки судорожно обняли его за шею.

— Так обычно и бывает, — ответил он. — Когда тебе кажется, что ты до чего-то дошел сам, своим умом, то ты никогда в этом не усомнишься. И в чем убедил самого себя, за то крепче всего и держишься. А чудеса… Чудеса есть. Но они зачастую не такие, какими мы хотим их видеть. И уж точно чудесами не торгуют с кибитки у Восточных ворот.

— Что теперь будет, мастер? Это опасно, то, что у меня с рукой?

Виллем вздохнул, машинально растрепал пальцами его волосы, поплотнее прижал к себе. Пугать мальчишку не хотелось, но своим пациентам лекарь никогда не лгал.

— Рука так или иначе заживет, — ответил он. — Небыстро и довольно неприятно, но в конечом итоге мы с этим справимся. Вся сложность в том, что в ладони, в глубине, есть такие специальные жилки, благодаря которым пальцы сгибаются и разгибаются. Если огонь затронул их — они могут не восстановиться, и тогда с пальцами у тебя может быть примерно так же, как с ногами: ты будешь их плохо чувствовать. Насколько плохо — зависит от того, насколько повредились те жилки. Если перегорели полностью — пальцы и вовсе перестанут сгибаться, — он перехватил подростка поудобнее, чувствуя, как того начинает трясти, несильно сжал его плечо. Договаривать было тяжело, но отступать было уже некуда.

— Если это случится, — продолжил он, — про обучение у аптекаря тебе придется забыть. Провизором еще может быть человек на костылях. Но не тот, кого плохо слушаются руки.

Гвидо не ответил, видимо, слишком подавленный обрушившимся на него известием. Просто сидел, тяжело привалившись к опекуну, прижавшись лбом к основанию его шеи, будто не решаясь отодвинуться. Наконец Виллем сам осторожно выбрался из кольца его рук.

— Тебе нужно поспать, — сказал он. — Я дам тебе сока болиголова, он слабее, чем белена, но действует дольше. Проспишь до утра. И боли чувствовать не будешь. Ну, или хотя бы будет терпимо.

— Что мы будем делать, мастер?

Понятно, что спрашивает не о том, чем заняться в ближайшие дни. Но что поделать, если именно это сейчас самое важное, хотя бы потому, что тут хоть что-то сделать можно?

— А что тут делать. Ты будешь отдыхать и лечить руку. Пока не узнаем, что там с твоими пальцами, все равно ничего решить не сможем. Больше спи и хорошо ешь: пока это все, чем ты можешь себе помочь. Кстати, мне придется, видимо, все же сходить по лавкам.

— Вы уйдете, мастер?

— Да, — голос Виллема помрачнел. — Нужно купить еды, а еще сыскать этого твоего целителя. И сделать так, чтобы он больше никому не смог навредить.

Гвидо испуганно приподнялся на постели.

— Вы злитесь, господин Виллем? На меня и на него?

— На тебя нет, не злюсь. Ты поступил, прямо скажем, глупо, — но такие, как этот проходимец, умеют задурить голову и более искушенной публике. Думаю, не ты один ему поверил.

— А на него злитесь?

Лекарь хмыкнул, но Гвидо было ясно, что опекуну не смешно. Совсем не смешно.

— За такое не злятся, мальчик. За такое заставляют платить.

— Мастер… — голос мальчишки снова задрожал, но Виллем решительно поднялся с его постели.

— Не думай об этом. Ложись. Сейчас смешаю тебе лекарство, выпей и отдыхай.

— Мастер, не надо…

Виллем, однако же, если и хотел что-то ответить, то не успел: в дверь забарабанили так, словно собирались ее выбить.

— Виллем! Виллем, открой, Христа ради, открой!

Голос принадлежал Говарду Мориске, отцу маленького Клаэса. Встревоженный лекарь рывком распахнул дверь — и чуть отшатнулся, увидев на одежде вошедшего следы крови.

— Говард? Что ты…

— Виллем, Бога ради, идем скорей! У него дыра во лбу, что твой флорин!

— Что?!

Говард рухнул на стул в приемной, залпом осушил стакан вина, предложенный лекарем. Сам Виллем спешно укладывал в сумку инструменты.

— Пришел какой-то ближе к ночи, — прерывистым голосом заговорил посетитель. — Сказал, что знает о нашей беде. Что ему в храме святого Квентина откровение было: пойти в наш дом и помочь Клаэсу…

— Откровение? — рука Виллема чуть дрогнула. — И что дальше?

— Сказал, что все дело в камнях безумия, — Говард сорвался на сиплый шепот. — Что они у Клаэса в голове. И что если их удалить, он поправится.

Ланцет со стуком упал на столешницу.

— И вы позволили?..

— А что было делать, Виллем?! — голос пришедшего поднялся до крика. — Как мы живем — так на все согласишься! А этот еще… Хирург или кто он там… Убедительно так говорил! Мол, в Святой Земле обучался, там эти камни на каждом шагу удаляют, людям облегчение приносят…

— На Святой Земле, говоришь… — лекарь с силой захлопнул сумку.

— Что за ад мы этой ночью пережили, Виллем — тебе словами не описать, — продолжал Говард, не замечая настроения собеседника. — А уж Клаэс-то… Подумать страшно. А теперь у него через дыру эту мозги видать, и крови — будто кабана разделали. Я мальчишку за мастером ван Слакеном отправил и в обитель за отцом Ансельмом. А сам за тобой. Ты поможешь?

— Увидим. Сейчас идем, погоди.

Он быстро прошел на кухню, отмерял в мерную чашечку несколько капель сока болиголова, добавил воды и подошел к сжавшемуся в комок под одеялом Гвидо.

— Это ведь ты, да? Ты сказал ему про Клаэса?

Подросток, слышавший разговор опекуна с господином Мориске, побледнел.

— Простите, мастер… Я же не хотел ничего плохого…

— Ладно, я просто должен был знать. Это не твоя вина. Вот, выпей и спи. А я постараюсь все исправить.

***

В доме семьи Мориске царила давящая тишина. Мастер ван Слакен, живший по соседству и потому прибывший раньше Виллема, обнаружился в кухне, где он торопливо обмывал в бадье с водой дополнительные кожаные рукава для грязной работы.

— Мать в беспамятстве, — хмуро сообщил он лекарю вместо приветствия. — И он тоже. Это хорошо: хоть не мучается. До того судороги были такие — думал, мышцы от костей отойдут. А как провалился, так хоть кровь хлестать перестала. Но там как на бойне. А скоро будет еще хуже.

— Что-нибудь уже делал? — спросил Виллем, тоже начиная переодеваться.

— Да что было делать… Кровь зажимал да следил, чтобы он в судорогах шею не свернул.

— Дубровка хороша при судорогах. Я составлял для него снадобье с ней…

— Оно очень помогало, — сообщил Говард. — Прости, что раньше не сказал, просто сам понимаешь, то одно, то другое…

— Пустое, — лекарь завязал тесемки на фартуке, кивнул ван Слакену: — Пойдем разбираться. А ты, — он бросил быстрый взгляд на отца мальчика, — иди к жене. Как придет в себя — успокой. А с Клаэсом мы и сами справимся.

— Мне встречались уже жертвы этих любителей в головах покопаться, — мрачно сообщил хирург, поднимаясь на второй этаж. — В целом знаешь, даже выживают, каким-то чудом Господним. Но тут-то мелкий, да и непонятно, повредил он ему там что или нет.

— Если судороги — значит, повредил, скорей всего, — ответил Виллем. — Хотя у него они и раньше были.

— Да тут чего только не было, сам знаешь, — подытожил ван Слакен, отворяя дверь комнаты, в которой лежал Клаэс. — И я тебе одно скажу, — негромко добавил он, — что за священником послали — это они правильно поступили.

Лицо мальчика в неверном свете свечей казалось восковым и заострившимся, как у умершего.

— Живет, но едва-едва, — констатировал хирург, после нескольких попыток нащупавший биение пульса на шее пациента. — Что предлагаешь?

Виллем, склонившись над ребенком, тем временем исследовал его рану: действительно, довольно большая кривоватая сквозная дыра во лбу. Под ошметками кожи виднеется кость, а глубже, наверное, можно было бы увидеть и серо-розоватый мозг. Если бы все не было залито кровью, по счастью, уже свернувшейся, потемневшей.

— Он очень слаб, — принялся рассуждать он. — Это опасно, может и не очнуться. Хорошо бы дать ему что-то, что поддержит силы. Но для этого придется вывести его из беспамятства.

— Что грозит новыми судорогами и тем, что рана снова закровоточит.