Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 38

— Отец хорошо придумал, вас в опекуны позвать, — тихо проговорил подросток. — С вами куда лучше, чем с дядькой Боэном бы было… — он помолчал, затем продолжил. — С вами хорошо, но и страшно тоже. С отцом ведь тоже хорошо было. А потом он заболел — и все хорошее — как вода сквозь пальцы.

Виллем машинально кивнул, невидяще глядя в потолок: ощущение «хорошее как вода сквозь пальцы» было ему знакомо не понаслышке.

— А еще про ученичество это, у господина аптекаря. Мне иногда кажется, что я не справлюсь. Иногда так страшно, особенно как сегодня, когда вы спрашивали про травы и про то, как рану обрабатывать. Думать быстро надо и четко, как в «Философе»… — он понимающе улыбнулся. — Вы его затем и принесли, мастер? Чтобы учить меня думать?

— И раз ты дошел до этой мысли, значит, «Философ» свое дело делает, — подтвердил лекарь. — Ты молодец, хорошо справился сегодня, не сбился, не дал страху и растерянности взять верх.

— А вы всегда хотели стать лекарем, мастер?

Виллем помедлил, затем выбрался из постели и пересел к подопечному. Прислонился спиной к стене, чувствуя, как приятно расслабляются мышцы. Обстановка явно располагала к беседе. Гвидо это, видимо, тоже почувствовал: придвинулся ближе, затем, осмелев, в свою очередь облокотился о его плечо. Хорошо: с ним под боком было теплее и как-то уютнее, что ли. Да и горькие воспоминания о собственной семье, как ни удивительно, на сей раз не тревожили сердце. Что же, поговорим.

— Мой отец был лекарем, — начал Виллем. — Так что я никогда и не думал о том, чтобы быть кем-то еще. Он с детства учил меня: грамоте, латыни, кое-каким деталям своей работы… Правда, он был именно лекарем, а мне всегда было интересно обрабатывать раны, вправлять кости, проводить операции, а не только распознавать болезни и смешивать лекарства. Но отец, конечно, стать хирургом мне не позволил.

— Потому что хирургов не уважают?

— Молодец, схватываешь на лету. Конечно, когда ты такой, как наш мастер ван Слакен, то почитают, почти наравне с дипломированным врачом. Но это все равно «почти». Да и до такой мантии, как у ван Слакена, еще поди дорасти… Это годы опыта, во время которых ты так — чуть лучше банщика или бродячего целителя, что по площадям у охочих зубы выдергивают…

— Отец тоже пару раз дергал, — неожиданно улыбнулся воспоминаниям Гвидо. — Люди говорили, у него рука легкая. А клещи-то одинаковые почти, что у него, что у банщика. Так значит, это вас отец ваш всему научил?

— Нет, что ты. Далеко не всему. В пятнадцать лет я уехал в университет. Только в этом отец пошел на уступки: он хотел отправить меня в Салерно, там медицинская школа, очень старинная, ей лет триста уже…

— Ого!

— Вот тебе и ого. Раньше без диплома из нее и лекарскую практику-то свою было нельзя открыть. Теперь и другие университеты дают на это дозволение своим выпускникам. Я поехал в Монпелье, там практических занятий больше было.

— Это как — практических занятий?

— Ну… — Виллем хитро прищурился. — Трупы вот вскрывали.

— Да вы что?! — Гвидо даже отодвинулся от него, повернулся, пытаясь в полумраке рассмотреть лицо: не шутит ли он. — Мастер, так вы что… Колдовством промышляли?! А церковь-то как же?! Отцы не знали?

— Знали, чего ж не знали. Для них у нас индульгенция была, прямо от Его Святейшества Папы. Дескать, так и так, в благих целях — разрешаю. А король французский нам раз в год тело казненного преступника жаловал, на исследования.

— Ох ты ж… И вы что, каждый год…

— Да мы чаще, чем раз в год. Нам и неофициально перепадало. Казнят кого, по приговору местного судьи… Коли тело не стребуют — так к нам привезут. Еще госпиталь при университете был, мы там с профессорами вместе больных пользовали. Ну, понятное дело, кто-то умирал. Опять же — если человек одинокий был, забирать его никто не спешил, так мы и прибирали… Священник местный, в чьем приходе школа стоит, на это сквозь пальцы смотрел — при условии только, что мы потом его пригласим и покойничка за средства университета по-христиански погребем.

— Господи Иисусе!..

— Не поминай Имя Господне всуе. Словом, так или примерно так я отучился на подготовительном факультете, а потом на медицинском, со специализацией по лихорадкам. Закончил, год еще оставался в Монпелье, при практике одного из наших профессоров — это нужно, чтобы приобрести опыт, получить звание лиценциата и завести свое собственное дело. Звание я получил — а практику открыть не спешил. Я все еще хотел знать больше: о человеческом теле, о ранах, ушибах, травмах, болезнях и о том как с ними бороться. Мои родители умерли, пока я учился, так что в Льеже меня никто не ждал. И тогда я примкнул к армии французского короля в его кампании против англичан.

— Вы воевали с англичанами, мастер?! — судя по тону, подросток слушал историю Виллема как волшебную сказку: завороженно, всем своим существом, и от этого лекарю становилось и смешно, и грустно. История-то совсем не сказочная…

— Ну, лично я не воевал, я ведь не рыцарь. Но я лечил тех, кто воевал. У командующих были, конечно, свои личные лекари, да и кто бы меня, вчерашнего студиозуса, подпустил пользовать верхушку французского двора… А вот с простыми вояками пришлось возиться много. Тут тебе и раны, и болезни, и переломы, и похмелье, и дизентерия, и все, чего пожелаешь… Словом, я был при армии уже с полгода, когда началась вся эта нормандская история. Закончилась она под Азенкуром, это на севере французского королевства. За тот день я опыта получил, пожалуй, больше, чем за всю свою учебу.

— Судья упоминал это название — Азенкур. Говорил, что вы там научились с ранами от стрел управляться. Это и правда там?

— Там, как не там… Когда твою армию несколько часов подряд попросту выкашивают английские лучники — как не научиться… В какой-то момент первые ряды наших нападавших попросту рванули назад. Началась давка, руки-ноги ломались на раз, лошади, хоть и обучены были на лежащих на земле не наступать, но все равно много кого потоптали…

— И вы им всем помогли мастер, да?..

— Да какая там помощь, мальчик. Там света белого не видно было. Это потом уже, когда меня в плен захватили.

— Англичане взяли вас в плен?! — кажется, еще немного — и он станет для мальчишки кем-то вроде святого Георгия, победившего дракона.

— Было дело. Пленных взяли очень много, несколько сотен. Многие, как ты понимаешь, были ранены. Ну, кого смог, подлатал. Непросто было. У каждого рыцаря должна быть при себе мазь для ран и пластырь, клейкая такая штука, чтобы хоть как-то рану прикрыть. Но у тех пленных этот набор был хорошо если у каждого двадцатого. Приходилось раны прижигать, как сегодня судье, а потом попросту землей забивать… Там же, кстати, я и лопаточку для удаления наконечников впервые использовал. С ней удобнее, без нее приходилось попросту пальцами. Ну и уж конечно никакого сока болиголова там не было, все на живую…

Гвидо поежился.

— И что потом? — тихо спросил он. — Вы всем помогли и сбежали?

— Потом пришли англичане, — глухо ответил лекарь. — Господь знает, что им там помстилось — но они решили, что сражение еще не закончено, и остатки французской армии готовятся к наступлению. А их ведь было гораздо меньше, чем нас, понимаешь? Каждый человек на счету. И не было возможности оставить кого-то стеречь пленных.

— И что с ними сделали?

— А как ты думаешь — что? Перерезали, как баранов. Безоружных. Всех, кому я хоть как-то пытался помочь… Думали и меня прикончить, но увидели, что я не воин. Тут как-то выяснилось еще, что лекарь. Меня признали неопасным и даже полезным: лечить-то всех надо, что французов, что англичан. Пощадили. Не знаю, что хотели сделать, может, забрать на свой остров. В любом случае, я дожидаться не стал и сбежал. После этого всякий вкус к военной медицине я растерял. Постранствовал какое-то время… Хотя как — странствовал. Домой, в Льеж, пешком возвращался: денег мне так или иначе не платили, там даже личным лекарям гроши перепадали. Так что шел по деревням, за еду и ночлег лечил всяких страждущих… — он довольно надолго замолчал, затем снова заговорил, и голос его звучал уже по-другому: тихо, будто через силу. — Вернулся в Льеж и наконец открыл свое дело, в том самом доме, где жил когда-то с родителями. Где принимал пациентов и мой отец. Молодой лекарь, только с войны, сын Рогира ван Мале… Известность я приобрел за считанные дни. Стали приходить пациенты. Нашлись старые знакомые родителей… Они-то и познакомили меня с одной девицей. Хорошая семья, да и сама она… Лучшей можно было и не искать. Повенчались. Через год родился наш сын. Колард. В работе, в семейных заботах прошло десять лет. А на одиннадцатый я потерял их обоих.