Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 18

3 — имеется в виду литургический час, по времени суток — примерно три часа дня.

4 — Октава Пасхи — восемь дней: от Пасхальной Субботы до следующего воскресенья. Считается как бы одним длинным праздником, в том числе на Пасхальной Неделе нет требования соблюдать пост в пятницу. Сейчас Пасхальная Октава у католиков завершается праздником Божьего Милосердия.

5 — Здесь и далее по тексту законы, касающиеся опекунства над сиротами, взяты из реалий Лондона начала XV в. Законов Льежского епископства на эту тему, к сожалению, я не нашел.

6 — Стола — широкая лента из ткани, часть священнического облачения. Бывает разных цветов, в зависимости от литургического периода.

7 — Соль — мелкая медная монета, вроде копейки.

8 — Право распоряжаться имуществом наступало в двадцать-двадцать один год.

========== Возвращение в родную берлогу ==========

— Клятая дыра!

Восклицание сорвалось с губ богато одетого всадника при виде Хасселта, раскинувшегося у подножья невысокого холма, на который он только что въехал. По мере приближения к городским воротам этот нелестный эпитет уступил место еще более уничижительным, последним из которых был «мерзкая клоака», оброненный уже при въезде.

Стражник, выползший (другого слова не подберешь!) из караульной будки, чтобы стребовать пошлину, мало чем отличался от заблеванного уличного пса. И смердел не лучше.

Всадник брезгливо поморщился, мешочек с деньгами постарался вложить в протянутую замызагнную ладонь, держа только кончиками пальцев: не приведи Господь до этого дотронуться, точно подцепишь что-нибудь скверное. Не проказу, так чирьев точно.

Расплатившись, он шевельнул было пятками, посылая коня вперед, — однако в последний момент передумал. В конце концов, этому куску грязи он хотя бы уже заплатил — столько, что и на ответы на пару вопросов хватит. Кому другому так еще и доплачивать придется. А бросать деньги на ветер всадник, мягко говоря, не любил.

— Эй, как там тебя, — обратился он к стражнику, который, как ему показалось, уже с нездоровым интересом разглядывал дорогой чепрак его коня. — Мне нужен дом кузнеца Марка Тойнбурга.

— Ы-ы?..

Он слабоумный, что ли?

— Дом кузнеца Марка Тойнбурга, говорю! Знаешь, где это?

— Ыгы! У!

Может, кому-то и хватило бы для понимания неопределенного тыка вдоль единственной отходящей от ворот улочки — но путешественнику этого было явно недостаточно. Впрочем, переспрашивать он не стал: не то побрезговал, не то уверился, что со скорбного разумом спрос невелик. Мало ли, чего он укажет. Так и до вечера прокатаешься. А до вечера не хотелось: зад от двухдневного путешествия верхом уже порядком саднил, заставляя нетерпеливо ожидать момента, когда он все же окажется в доме троюродного братца. Тот, конечно, ему не ровня, но все ж не последний нищеброд, может, хоть живет прилично. Вот и Шального уже бы поставить в нормальное стойло, почистить и накормить овсом, а не тем дерьмом, что отсыпали ему во вшивом трактире, где они ночевали…

Размышляя над этим, всадник пустил коня шагом вдоль той самой единственной улочки, логично предположив, что она так или иначе выведет его к центру этого, с позволения сказать, города. Там же наверняка сыщется рынок и храм, а значит, и народа понабежит. Может, удастся даже встретить кого-то хотя бы примерно похожего на человека и получить более внятные сведения.

Ожидания его оправдались. Улочка даже не петляла особо — ровнехонько привела к искомой цели. Путешественник огляделся, окидывая взглядом каменные фасады домов, окружавших площадь, и в водянистых глазах его впервые промелькнуло нечто похожее на одобрение. Ну, хоть здесь живут более-менее по-человечески. Жаль только, что братцу такой дом и близко не по статусу: хорошо если глава его братства такой потянет. А значит, с площади (провинциальной, но в целом терпимой) придется так или иначе съехать в какие-нибудь трущобы. Еще хоть бы узнать, в какие именно и где они находятся.

Всадник завертел головой, пытаясь обнаружить в толпе, наполнявшей площадь, кого-то более-менее пригодного для беседы. Вон, кажется, этот не так уж плох. Одет хотя бы чисто, и необычная большая сумка через плечо… Явно не нищий, может, ему и платить за сведения не придется. Последняя мысль сыграла решающую роль, и путник, толкнув коленями Шального, поспешил нагнать примеченного им бюргера.

— Эй, почтенный!

Тот, видимо, не понял, что обращение адресовалось ему: даже головы не повернул, спеша через площадь. Всадник, однако же, возможного собеседника упускать был не намерен: пустил коня рысью, обогнал его, и, развернувшись, преградил дорогу.

— Почтенный, я к вам обращаюсь!

Взгляд серых глаз из-под худа — прямой, неожиданно дерзкий, даже с толикой какой-то опасности.

— Ко мне?

Господи Иисусе, они тут все то ли тугоухие, то ли тугодумные! Если тебя окликают да еще дорогу заступили — так неужели неясно, что именно к тебе и обратились?! Или мужлан никогда знатного человека не видел, аж растерялся? Ну да это неважно, лишь бы что ответить сообразил.

— Я ищу дом кузнеца Марка Тойнбурга, почтенный. Не знаете, где это?

— Кузнеца Марка? — на лице бюргера неожиданно отразилась целая гамма эмоций — удивление, недоверие, и, кажется, какой-то странный азарт. — Да, я знаю, где это, — после небольшой паузы ответил он.

Ну, хвала Небесам! Хоть что-то внятное! А… дальше-то что?

— Ну?.. — поторопил путник своего собеседника, который по непонятным причинам вдруг замолчал, выжидающе глядя на него. Неужели все же денег хочет?! Что ж за народ такой пошел — за каждый чих платить надо! А, черт с ним! Лишь бы помог. А то задница уже, по ощущениям, в отбивную превратилась.

Путник досадливо сунул три пальца в поясной кошель, вынул несколько мелких монет, и свесившись с коня, протянул их своему собеседнику.

— Мне очень нужно найти дом кузнеца Марка, почтенный. И поскорее, — настойчиво повторил он.

Клятый бюргер, однако же, плату принять не спешил. Напротив — протянутую к нему руку смерил таким взглядом, будто созерцал что-то откровенно отвратное.

— Вы бы спешились для начала, почтенный, — ровным голосом произнес он. — Я вам не виллан — с конской спины со мной говорить. А это, — он еще раз скользнул взглядом по монетам, — для нищих оставьте. Не нуждаюсь.

Путник открыл было рот, чтобы ответить — но в последний момент сообразил, что отвечать, собственно, и нечего: этот невзрачный на вид мужик только что попросту его словесно выпорол и никаких ответов на это явно не ждет.

Да он, похоже, и вообще ждать дольше не намерен.

— Так что?

— Что? — теперь уже путник самого себя увидел в роли того, кто задает глупые вопросы.

— Спешиваетесь или я пойду?

Можно было бы, конечно, душевно пожелать ему топать прямиком в ад и поспрашивать кого-нибудь другого, посговорчивей. Но с другой стороны… Он хотя бы знает, где этот клятый дом и, раз уж язык подвешен, сможет толково объяснить дорогу. Путник поколебался еще секунду, затем все же соскочил с коня, стараясь, чтобы болезненная гримаса не выдала охвативших его при этом ощущений.

— Езжайте напрямик, почтенный, — не тратя времени даром, заговорил бюргер, — и как доедете до реки — сверните налево. Не на набережную, а в предыдущую улицу. Дом кузнеца Марка — каменный, белый, коричневая дверь с бронзовым молотком. Не ошибетесь. А коли и так — там кого-нибудь спросите, — помогут. Люди у нас… Приветливые. А как до дома его доберетесь да обоснуетесь — в ушат с горячей соленой водой сядьте. Зад болеть перестанет.

Он слегка склонил голову и все тем же размеренным шагом направился вглубь площади, оставив опешившего путника наедине с печально склонившим голову Шальным.

***

Мимо искомой улочки путник едва не проехал, приняв ее за какой-то то ли тупик, то ли проулок. Узкая, едва проехать верхом, в начале полукруглый каменный портик — того и гляди, головой заденешь, по бокам какие-то лестницы, непонятно куда ведущие, а чуть дальше, будто флаги, реет на веревке чье-то белье.