Следы на пути твоем (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 16

— Нет, не выжили. Там мало кто выжил, — лекарь резко повернулся к Гвидо. — Ты готов? Пойдем, не будем заставлять твоего отца ждать слишком долго.

***

— Чего теперь мне ждать, Виллем?

Гвидо довольно долго лежал поверх покрывала рядом с отцом, уткнувшись лбом ему в плечо, и не то дремал, не то думал о чем-то своем. В конце концов Марк, однако, выпроводил его из комнаты с наказом отправляться спать: после бессонной ночи в церкви и напряженного дня отдохнуть было самое время, несмотря на то, что колокол лишь недавно отбил час девятый [3] .

По лицу подростка было видно, что была бы его воля — он прекрасно выспался бы и прямо здесь, не покидая отца. Однако Марк был неумолим.

— Иди, — он в который раз повел плечом, мешая сыну уснуть окончательно. — Мне с мастером Виллемом потолковать нужно.

При упоминании имени лекаря мальчишка резко поднял голову, в глазах его снова вспыхнул страх, которого Марк не мог не заметить.

— Мы теперь оба знаем, что все идет не так уж хорошо, верно? — негромко спросил он, пристально глядя на сына. Тот слегка кивнул, смущенно отведя глаза, щеки запылали. — Я не должен был таиться от тебя, — продолжал между тем кузнец. — Ты достаточно взрослый, чтобы знать правду и не позволить ей себя сломить. Мы поговорим. Но прежде я обсужу все с лекарем. Давай, иди спать.

Он коснулся лба подростка ладонью, благословляя, и Гвидо неуклюже поднялся с отцовской кровати, направился к выходу. Виллем, стоявший у двери, проводил его взглядом, оставаясь один на один с другом и его вопросом.

— Не мне отмерять сроки чьей-то жизни, — заговорил он, садясь на стул с высокой резной спинкой у постели больного. — Но обычно при чахотке, когда при кашле появляется кровь, это значит, что…

— Что все идет к концу? — закончил за него Марк.

Виллем утвердительно кивнул, лицо его было печально.

— И… сколько? — как ни старался кузнец сдержаться, голос все же предательски дрогнул. — Только не ходи вокруг да около, я не девица, дурно мне от таких новостей не станет.

— Смотря по тому, насколько сильным будет кровотечение, и насколько долго мне удастся его сдерживать. Но, по правде говоря, Марк, немного. Дни… Недели… Может, месяц или два, но это уж если совсем повезет. И… Прости, друг, но… Это не будет легкой жизнью. Я сделаю, что смогу, но…

Марк откинулся на подушки и какое-то время молчал, словно что-то сосредоточенно обдумывая. Затем заговорил, и голос его звучал решительно.

— Значит, времени у меня меньше, чем я ожидал. Что ж, я в любом случае хотел обсудить с тобой кое-что. Слушай, Виллем. Когда я умру, Марта легко найдет другой дом, в котором понадобятся ее умения. Ян и Якоб, по сути, работают уже не на меня. Я говорил с мастером Даманом, мы были на Страстной Неделе в управе цеха и подписали договоры о найме работников: они будут заканчивать свое обучение у него. Так что все они так или иначе устроят свои жизни и без меня. Но…

— Но есть еще Гвидо, — понимающе кивнул лекарь.

— Именно. Ему нужен опекун. И я хотел бы, чтобы этим опекуном был ты.

— Я?..

Предложение друга, на самом деле, не стало для Виллема полной неожиданностью. Следя на правах лекаря за здоровьем Марка, он на правах друга не мог не задумываться о том, что будет, когда славный кузнец покинет этот мир. И размышления его привели в точности к тем же выводам, которые озвучил сейчас больной: если остальные члены этой импровизированной семьи найдут свою дорогу в жизни и без Марка, то Гвидо после кончины отца идти действительно некуда.

Удивляло, однако, другое. Да, опекун мальчику необходим. Но выбрать его, Виллема?!. Зная о… Тут мысли лекаря словно запнулись, застопорились, не желая ни на мгновение касаться его старых и, казалось, совершенно забытых ран. Марк знал о нем… Все, одним словом. И зная, доверить ему своего сына?..

— Марк, ты ведь… Ты помнишь, что я в воспитании и всем таком… Не силен.

Вот так. Не силен. Убогие, куцые фразы, которые как черт от ладана бегут от сути, которая за ними сокрыта. Но друг понял его и так.

— Ты все убиваешься из-за той истории с Колардом, — садясь на своем ложе и кладя свою ладонь на руку друга, понимающе протянул он. — Боишься, что и с Гвидо не справишься?

— Боюсь, — глухо признал Виллем, отворачиваясь от него. — И есть из-за чего. Я очень плохой отец, Марк. Был… Плохим отцом. Гвидо понадобятся ласка, забота, поддержка, мудрый совет… А у меня ничего этого нет. Все, что я умею — лечить. Меня будто и нет вне моих лекарских обязанностей. Так что я — худший вариант опекуна, который только можно сыскать. У тебя… У тебя же наверняка есть какие-то родственники. Напиши им, объясни ситуацию, они наверняка не откажутся забрать твоего сына.

— Написал уже, — голос Марка звучал уверенно, словно эти возражения Виллема он предвидел заранее и знал, что на них возразить. Да, по сути, именно так оно и было.

— И что?

— Мой троюродный братец пожалует к нам из Льежа сразу после Октавы[4]. Я его в глаза никогда не видел, та часть рода от нас в свое время отдалилась. Но именно ему я должен отписать кузню.

— Вот как? Что же, это понятно, — протянул Виллем, потаенно радуясь, что может повернуть разговор в другое русло. — Гвидо до права распоряжаться имуществом… Сколько? Лет семь?

— Восемь. Ему на Августина сравняется тринадцать.

— Правда? Мне казалось, он старше… Ну, в любом случае, кузня не может простаивать все это время. Слушай, а ты не думал о том, чтобы продать ее, а деньги отдать сыну? Сумма-то немаленькая, была бы хорошим подспорьем.

Марк досадливо поморщился, снова откидываясь на подушки.

— А то я дурак такой! — фыркнул он. — Так бы и сделал, да только отец еще мой, помирая, завещал дело в семье продолжать. Он, конечно, про Гвидо думал: тот сам работать не смог бы — а вот дела вести — очень даже. Читает, правда, кое-как, зато счет знает… Ну да теперь это уже и не важно.

— А этот твой брат — он не кузнец? — поинтересовался Виллем.

— Боэн-то? Да нет, какой кузнец. Сукном торгует. Богатый, правда, тут уж ничего не скажешь.

— Так ты говорил с ним об опеке? Он что, отказал?

— Не говорил и не буду. Во-первых, его опекуном никто не назначит.

— Почему?

— Я Гвидо денег оставлю, что скопил, и дом. Если он вдруг умрет, все это перейдет к тому самому моему братцу. Смекаешь, к чему я?

— Нельзя назначить опекуном того, кто получит выгоду от смерти опекаемого, — понимающе протянул Виллем[5].

— Вот именно. Но даже если бы можно было — я бы ему сына не доверил.

— Что так?

— Да я поразузнал о нем, как дело-то коснулось… О том, как дела ведет, чем живет. Он в Льеже фигура заметная, порассказать о нем нашлось кому. Ну а я ушами-то хлопать не привык.

— И что узнал? — помимо воли заинтересовавшись, спросил Виллем.

— Да делец он жесткий. Своей выгоды не то, что не упустит — еще и когтями выцарапает. Мастера, что шерсть для него обрабатывают, им недовольны — мол, как работать — так три шкуры дерет, а как платить — так все со скрипом…

— А семья у него есть?

— Есть, как не быть. Жена да пятеро по лавкам. Но и там тоже что-то темно. Вроде как супруга на него в какой-то обиде: то ли он ее колотит, то ли на сторону бегает…

— Пятерых родил, да еще по сторонам бегает? — Виллем хмыкнул. — Что ж, я могу тебя понять: он, наверно, и правда был бы не лучшей кандидатурой, даже если бы ему и могли передать опекунство. Но… — он помолчал, — я ведь еще хуже.

— Ты кажешься себе таким, — остановил его кузнец. — Потому что смотришь только на ту историю с сыном и не видишь ничего больше. Но я-то вижу. Виллем, я знаком с тобой почти десяток лет, и с уверенностью могу сказать, что не встречал человека порядочнее и честнее тебя. То, как ты отдаешься своему делу… Да хоть бы — как ты сейчас снадобье для меня варил — это как дар Божий. Пройди по городу, послушай что говорят о тебе люди, твои пациенты. Даже те, чьих близких ты не смог спасти. Тебе доверяют. Тебя ценят. К тебе идут даже те, кому ты помогать и не должен: идут, потому что знают, что ты не выставишь их за порог. У меня до сих перед глазами, как ты лечил и кормил того мальца с больным ухом и как переживал из-за его мамаши. Да я ведь и сам однажды пришел к тебе…