Я твой хозяин! (СИ) - Амарант Кристина - Страница 19

В окрестностях в изобилии водилась дичь: зайцы, олени, косули. Как, наверное, были бы шокированы прежние подружки и поклонники Наамы ди Вине, увидев, как она пробирается по лесу в мешковатой и уродливой мужской одежде с самострелом наперевес. Как сидит в засаде у тропы, ведущей к водопою, как преследует подранка, чтобы хладнокровно перерезать ему горло и выпустить кровь. Как свежует потом тушу, не кривясь от вида внутренностей.

Нет, ее никогда этому не учили. Как не учили и колоть дрова, копать ямы, растапливать печь и ушивать одежду. Все пришлось осваивать самой, вспоминая прочитанные книги, да свои наблюдения за простолюдинами. Счастье Наамы, что она всегда была внимательна и отличалась хорошей памятью.

А еще она очень хотела жить.

Демоница заботилась о случайно доставшемся ей хозяйстве. Делала припасы, в надежде задобрить сушеными грибами, ягодами и мясом настоящих владельцев своего пристанища. И старательно гнала мысли о том, как станет объясняться с ними, когда начнутся холода и охотники вернуться.

Как знать, может и не вернуться вовсе?

Прикрыв сушащиеся грибы чистой тряпицей, Наама подхватила ведро с отходами и направилась к помойной яме, которую предусмотрительно устроила чуть в стороне от жилища. Подходя ближе, замедлила шаг, нащупывая нож на поясе. Возле объедков частенько можно встретить мелкую лесную живность. Чаще попадались крысы, которыми демоница брезговала, но дважды удалось подбить зайца, а однажды ее добычей стала птица похожая на крупную черную курицу с красным оперением на голове. Названия птицы Наама не знала, но это не помешало ей зажарить и съесть случайную добычу.

На вкус та была хороша. Не хуже той же курицы, разве что пожестче.

Обострившийся за полтора месяца жизни в лесу слух, уловил шорох. Плавным движением демоница вынула нож и швырнула его на звук. Жалобный визг, переходящий в хрип подсказал, что бросок удался. Раздвинув кусты, она обнаружила тушку барсука и довольно хмыкнула. Отличная добыча, не придется завтра идти на охоту.

Перерезав зверьку горло, она вывалила объедки в яму. И, подхватив трофей за задние лапы, пошла обратно. Кровь капала, оставляя кровавую стежку на примятых шагами травах.

Наама дошла до поваленного дерева. Того самого, открывавшего проход к ее жилищу. И замерла, мгновенно подобравшись.

Перед домиком кто-то был.

Невысокий, белобрысый, обряженный в клетчатую фермерскую рубаху и грубые синие штаны, чужак стоял возле самодельных козел и рассматривал вывешенные на просушку грибы.

Судя по виду он был один. У ног незнакомца лежала палка с подвешенными на нее тушками перепелов и стояла полная ягод корзина.

Наама медленно опустила на землю свой трофей, и скользнула вперед. Прежде, чем чужак успел обернуться, она была за его спиной. Вцепилась в короткие светлые пряди, заставляя незнакомца вскинуть голову. И прижала нож к шее, белевшей в вороте рубахи.

Достаточно одного легкого, почти незаметного движения, как с незваным гостем будет покончено. Труп растащат звери, расклюют птицы, и никто никогда не узнает о том, что в охотничьем домике в предгорьях скрывается беглая рабыня…

Но Наама медлила. На нее смотрели широко распахнутые, голубые, как весеннее небо глаза. Большие, полные детского удивления. Пшеничная челка падала на лоб, на курносом носу золотились веснушки.

Мальчишка. Долговязый по меркам ровесников, что и ввело ее поначалу в заблуждение, но все же ребенок. Человеческий ребенок, ещё не вошедший в тот возраст, когда на подбородке появляется первый пушок.

Удивление в глазах сменилось испугом. Мальчишка трепыхнулся в ее руках, и это заставило Нааму сильней вцепиться в светлые вихры и прижать нож плотнее к горлу.

— Не дергайся, — голос после полуторамесячного молчания звучал хрипло, как карканье ворона.

— Простите, госпожа! — пацаненок рассмотрел ее и страх на его лице усилился. Он зачастил, оправдываясь. — Я случайно. Клянусь, я просто проверял силки. Туточки, рядышком! Я ничего не украл!

Он по — деревенски забавно окал, выговаривая слова, и трясся в ее руках. На виске выступила крупная капля пота.

Нужно убить его. Он видел Нааму и знает, где она находится. Он может привести сюда людей Андроса.

— Зачем ты вошел? — с отчаянием спросила она.

— Простите, госпожа. Я… Я просто увидел, что кто-то живет… Дерево поваленное, проход… Простите, — он протяжно всхлипнул. — Отпусти-и-ите, меня мамка ждет!

Нужно убить. И нельзя. Нельзя убивать детенышей, даже чужих. И неважно, что он был человеком, существом неполноценным, слабым, самой природой предназначенной быть собственностью демонов.

Про рабскую природу людей любил рассуждать отец. Рассуждал и проклинал недальновидную политику императора, подарившего вчерашним рабам свободу. Ничтожные, слабые твари, они же не способны толком позаботиться о себе! Им нужен хозяин, который научит, прикажет, накажет. Хозяин, который вправе принимать решения, что им есть, чем заниматься, с кем спать и как жить.

Она вздрогнула. И опустила нож.

— Ты сейчас уйдешь. И навсегда забудешь, что когда-либо был здесь и видел меня. Ты меня понял?

Мальчишка часто-часто закивал.

— Клянусь, госпожа!

Стоило его отпустить, как он пулей рванул к поваленной бурей березе, спеша покинуть охотничий домик и его страшную обитательницу.

— Подожди! — крикнула Наама, но тот припустил еще пуще. — Ты забыл свои вещи… — закончила она, переводя взгляд на перепелов и корзину с ягодами у ног. А потом села на землю, горестно подперев руками голову.

Он не сдержит клятвы. Надо уходить, пока не поздно.

Она собралась с вечера. Взяла все заготовленные припасы, сколько могла унести, самострел, ножи, котелок. От необходимости покинуть избушку на душе было тоскливо. За полтора месяца Наама привыкла считать это убогое лесное жилище своим домом.

Должно быть от нервов ее начало лихорадить. Руки дрожали, мысли путались, тело кидало то в жар, то в холод. В надежде, что болезнь отступит, Наама выпила отвара листьев земляники, плеснув туда немного виски, и легла спать.

Ночью приснился Андрос. Наама стояла перед ним обнаженная на коленях и ласкала губами возбужденную плоть, трепеща всем телом от желания отдаться. Обнимала губами, скользила языком вдоль бархатистой кожи и умоляла войти в нее, взять.

Мужчина возвышался над ней — безликий и подавляющий, воплотивший в себе страшную стихию, с которой невозможно и не нужно бороться. Мощные, словно отлитые из стали мускулы, кубики пресса, руки, покрытые короткими черными волосками. Наама каждой клеточкой своего тела, всем существом ощущала, давящее превосходство Хозяина, его силу и всепоглощающую власть над собой. Трепетала перед этой властью и одновременно желала ее больше всего на свете.

В одной руке Андрос сжимал плеть, второй дергал ее за волосы, заставляя ублажать его в приятном ему резком и рваном ритме. Врывался глубоко в горло — так, что она задыхалась, беспомощно упираясь ладонями в каменный живот. А когда он все же выходил, чтобы дать ей вдохнуть, кашляла, еле сдерживая тошноту.

Но кроме дискомфорта и страха эта грубость странным образом возбуждала, будила низменные и стыдные желания. Тело горело словно в огне, тоскливо ныло и скручивало внизу живота, соски умоляли о прикосновениях. Хотелось ласки, а может грубости или даже ударов плетью. И она снова старательно вылизывала и ласкала огромный член, стремясь подарить Хозяину блаженство. Быть может, тогда он смилуется и все же войдет в нее…

— Ты была плохой девочкой, На-а-ама, — от хриплого и низкого голоса по коже побежали мурашки. Демоница прижалась щекой к бедру, бросила виноватый взгляд снизу вверх на своего господина. Лицо было неразличимо, терялось в тумане, но это не было важным. Главное, чтобы Хозяин увидел ее раскаяние и покорность.

— Плохих девочек наказывают.

Руки — почему-то в черных кожаных перчатках — прошлись по ее телу, сминая и тиская аппетитные изгибы и выпуклости. Болезненно сжали соски, вырвав из груди демоницы сладострастный вскрик.