Умница для авантюриста (СИ) - Ночь Ева - Страница 59

— Всё хорошо, — успокаивающе сжал мою ладонь, отвечая на невысказанную тревогу. — Просто не думай обо мне. Я буду думать за нас двоих и следить, чтобы с тобой ничего не случилось.

— Рени! — Орландо тоже выглядел не лучшим образом. А ещё ему приходилось отбиваться от Джако. На его месте я бы смирилась и не обращала внимания — пусть следует тенью. В конце концов, это его работа. А Орландо кто-то пытается убить. Но богоподобный херувим, слегка растерявший блеск своих крыльев, почему-то думал по-другому.

Я дождалась, когда они добежали до нас, и задала самый важный для меня вопрос:

— А теперь скажи, Орландо, а каким образом все эти люди до нас пытались открыть дверь?

Какие всё же у него красивые ресницы! С загнутыми кончиками, густые. И хлопает он ими так очаровательно… Мне показалось или Гесс рычит?.. Подавила невольный смешок. Нужно научиться думать правильно, чтобы не злить его зря.

— Дверь Фолионто — сложный механизм. Разные мастера пытались. Всякими способами. Безуспешно, — Орландо не понимает, зачем я спрашиваю. — Ты же видела: это единственное место, где всё сияет чистотой, смазкой — каждая петля, каждый бугорок, деталь, замочная скважина. Самое смешное — ключ есть. И всё никак.

Я улыбнулась так широко, что могла посоперничать сиянием с солнцем.

— Вот и замечательно! — столько оптимизма и душевного подъёма я давно не ощущала. — Потому что, кажется, я знаю, как открыть эту неприступную дверь!

Гесс

Древний уродец ломал меня. Тянул за собой, издевался, разве что не хохотал. Смешно говорить так о замке, выстроенном когда-то руками людей, но по-другому о нём думать не получалось. Моей энергии хватало с трудом, чтобы держаться. Я боялся неожиданно сменить ипостась: слишком мощный источник магии находился рядом, а я ослаб.

Не разговаривал, не вступал в дискуссии и следил за Рени, чтобы никуда не влезла ненароком. Я думал, умру, когда понял, что она может исчезнуть. Смерть для того, кто ни жив и ни мёртв — понятие абстрактное. Но именно в тот момент, когда замок готов был сожрать Рени, вдруг понял, что легче не существовать, чем остаться без неё — девушки, которая способна заменить мир.

— Кажется, я знаю, как открыть эту неприступную дверь! — она сияла, и я задохнулся от её света. И стало всё неважно. И притяжение Фолионто ослабло, словно Рени взяла огромные ножницы и перерезала пуповину — решительно, не колеблясь, как это умела делать только она.

— Мне нужны бумага и карандаши, а ещё моя сумка с инструментами, — перечисляла Рени, пока мы спускались к домикам. — Мои вещи — обязательно.

— Хорошая еда и постельное бельё, — деловито вмешивалась в разговор неугомонная Герда, — и, надеюсь, весь наш багаж в том числе.

Орландо стойко выносил её напор и сверлящий взгляд. Противостоять стихии не стоит, особенно, когда она сильнее тебя. Кажется, доновский сын тоже это понял. Он ещё пытался расспросить Рени о догадке, но она наотрез отказалась делиться мыслями.

— Я скажу, когда буду готова ответить на вопросы! — и он отстал, наткнувшись на упрямство в её решительном взгляде. Да. Моя Рени именно такая: в делах только точность и никаких предположений, пока она сама не убедится, что идёт по правильному пути.

Домик мне пришлось делить с Орландо и Джако. Хорошо хоть комнату выделили отдельную, но по мрачному взгляду и мыслям охранника я понимал, что глаз с меня не спустят. Пусть. Сил всё равно не оставалось на то, чтобы противостоять, да я и не собирался.

К вечеру бытовые хлопоты решились. Жизнь наладилась как-то незаметно и естественно. Видимо, сказывался опыт борьбы с упрямым замком, который никак не желал открывать ни своих секретов, ни своих дверей.

Людей стало меньше, порядка больше. Настораживали только новые лица — островитяне, что смотрели на нас с подозрением. Даже наличие сына великого дона их не расслабляло.

— Они не будут шастать по территории замка, — снизошёл до объяснений Орландо, когда я высказал опасения в сторону чужаков. — Как только они пересекут черту, я замкну контур. И больше никто не сможет войти сюда.

Мне не нравилась его самоуверенность. Насколько я помнил, войти могли все, в ком текла кровь Фольи. А красавчик, подозреваю, на острове Фрей не единственный носитель столь ценной жидкости. Видимо, он об этом забывал или намеренно игнорировал.

Поздним вечером в окошко постучали. Я бесшумно распахнул створки и без слов затянул вовнутрь комнаты Рени. Она сменила платье на блузу и брюки, заплела волосы в косу и спрятала её под плотной косынкой. На шее — массивные круглые часы. Кто бы сомневался: в то время, когда нежные барышни носят украшения, моя девушка предпочитает мужской аксессуар.

— Ты должен мне помочь! — потрясла она свёрнутым в рулон плотным листом бумаги и достала из-за уха тонко очиненный карандаш.

Я прижал её к себе и поцеловал. Глубоко и нежно. Я истосковался по ней. По её глазам, что сияли из-под ресниц радостно и возбуждённо. По тонкому румянцу на щеках — тёплому, словно само солнце залезло ей под кожу. По этим мягким податливым губам, что доверчиво принимали ласку.

— Я так скучал по тебе, — глажу её по волосам и не могу насытиться. Тону в золотых волнах её запаха и умираю от чувств, что рвутся наружу.

— Я тоже, — шепчет она и гладит мои скулы. — У меня, как всегда, куча вопросов, но потом, всё потом…

Я разжимаю объятия, сдерживая вздох. Рени ловит мои губы своими, и я задыхаюсь. Её так много во мне, и она так щедра, что становится немного стыдно: не могу удержаться и беру, пытаясь насытиться и восстановиться. Отрываюсь от неё с трудом. Дышу тяжело, страдая.

— Когда я не пью кровь, то питаюсь энергией. Будь осторожна со мной, пожалуйста, — прошу глухо, тщательно подбирая слова. — Здесь, на Иброне, я пил кровь только раз — сразу после перехода, чтобы восстановиться. Я был ранен и не знал, что меня ждёт. Поэтому взял. Немного. А после решил обойтись другими видами подпитки, хоть этот способ — самый мощный и верный. И более долговечный. Я редко насыщаюсь до предела сейчас. Поэтому лучше держись от меня на расстоянии.

Рени слушает внимательно. На лице её только интерес. Ни отвращения, ни испуга. Храбрая моя девочка. А затем она делает невероятное. Сдёргивает косынку и подходит ко мне. Близко-близко, одаривая волнами своего запаха и открытой доверчивости.

— Ты не напугаешь меня, Гесс Тидэй. Зачем ты опять на себя наговариваешь? Ты скорее позволишь убить себя, если это, конечно, возможно, но не дашь погибнуть мне. И уж тем более я не поверю, что ты способен обидеть меня или… съесть?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она смеётся. Тихо и заразительно, прижимаясь тёплой щекой к моей ладони. Я целую её в макушку. Безрассудная, такая чистая. Моя. Мудрая и прозорливая. Способная видеть насквозь даже там, где всегда темно.

— Моя Рени.

— Мой Гесс, — раздаётся эхом.

— Ты говорила, у тебя есть дело?

— Да-да, — встрепенулась она и, поискав глазами, подняла оброненный рулон икарандаш.

— Вот чёрт, сломался, — расстраивается почти до слёз, а затем бьёт себя ладошкой по лбу и успокаивается. — Не страшно. Папочка всегда прав! — она изрекает этозабавно, а я в очередной раз понимаю, как близок ей и дорог родитель — не очень памятливый и не очень внимательный профессор Пайн. Впрочем, что я знал о нём, кроме скупых рассказов? Я даже не видел его ни разу.

Рени разворачивает прямо на полу чертёж, — стола, к сожалению, в этой комнате нет — прижимает коленями закрученный край и, сняв с шеи часы, щёлкает кнопкой, запускает скрытый механизм и, покопавшись, находит крохотный ножичек — тонкое лезвие, которое вполне годится, чтобы поточить сломанный карандаш.

— Это чертёж Фолионто, — кивает она, приглашая меня присоединиться. Я хорошо вижу и в темноте, но покорно присаживаюсь рядом с ней. — Как смогла запомнить. Но, кажется мне, у тебя куда более острая память и более точный глаз.