Что-то не так (СИ) - "gaisever" - Страница 12

Идущие растянулись цепью на несколько сот метров. Самое интересное, шествие было организованным – идущих сопровождали черно-серые точки всадников. Головы фигурок-всадников рассыпа́ли в кристальном воздухе кристальные искры – как будто маленькие бриллианты играют в сиянии солнца всеми оттенками радуги. Искры буквально кололи глаз – хотя было еще неблизко. Похоже, у каждого на голове по шлему – такому же как у Гессеха.

«Низших» было около сотни; может быть, больше – искры кололи глаз и мешали смотреть.

Наконец вереница вытянулась из холмов. Цепочка идущих, заняв дорогу на сколько хватало глаз, медленно уползала на юг. Марк спустился с пригорка, вернулся к реке.

Наконец вот он – мост. Ажурный полукруг арки, набранный из квадратов – все та же характерная своим совершенством отделка; все тот же матовый перламутр полировки; все тот же узор, в полуденном свете слепящий глаза радужным переливом; все та же гармония сооружений с ландшафтом.

Марк взбежал на насыпь, ступил на дорогу, вгляделся на юг. Дорога, пронзавшая зеленую перспективу сверкающей спицей, была пуста – шедшие уже скрылись.

– В общем, с югом у них что-то не так, – Марк потер запястьем глаза, в которых от сверкания стало рябить. – Еще этот мальчишка, со своим «ведхе́сс-ле». Мы с Гессехом шли на север. Вот я и пойду на север, пусть по другой дороге. Все, делать больше нечего.

И он решительно зашагал на север.

Дорога рассекала холмистое плоскогорье все такой же неумолимой прямой. Полотно словно пружинило под ногами – после гальки приятно особенно. Солнце светило вовсю, заливая ландшафт мягко-горячим светом. Марк шел, шел и шел, разглядывая пейзаж – пологие склоны приплюснуто-круглых холмов, поросшие серебристо-зеленой травой и бархатно-изумрудным кустарником. Вскоре над дорогой показалось сооружение, какое венчало тот перекресток где они с Гессехом ночевали – полый параллелепипед с шаром, который висел в воздухе сам по себе.

Параллелепипед вырастал над сверкающей лентой дороги; шар-многогранник мерцал бесчисленными поверхностями все ярче. Сияние полотна, ворот и многогранного шара было, однако, таким чистым и четким, что воспринималось отчетливо и отдельно, не теряя детали и не затмевая окружающую картину.

До перекрестка осталось каких-то сто метров – и тут Марк замер как вкопанный. Слева, с востока, к перекрестку из-за холма выступила фигурка, уже весьма хорошо знакомая – черный человек с черным посохом. Колокольчика на таком расстоянии было не слышно, но видно – он сверкал яркой искрой на конце высокого стержня. И – что самое интересное – «прокаженный», подойдя к перекрестку, снял с головы свой клобук-капюшон. Саму голову на таком расстоянии разглядеть было пока невозможно.

Марк свернул вправо, взбежал на ближайший пригорок и стал внимательно вглядываться. Черный человек дошагал до перекрестка, остановился и огляделся. Позиция оказалась удачной; недалеко, видно отлично, а самого Марка, спрятавшегося здесь в траве, с перекрестка не видно. Он глазел, страстно желая чтобы человек свернул на юг и прошел, таким образом, мимо.

Черный, однако, покидать перекресток не торопился. Он долго стоял – похоже, наблюдал шар, хотя тот ничего не показывал (во всяком случае, при таком свете с такого расстояния ничего не было видно). Затем отошел и скрылся за опорой параллелепипеда. Марк спустился с пригорка и осторожно двинулся вдоль дороги, следуя подошвой холмов. Докравшись до следующего откоса, он – так чтобы от перекрестка было не видно – взобрался наверх, осторожно прополз по плоской вершине, и так же осторожно выглянул.

Черный сидел прислонившись спиной к юго-восточной опоре; посох лежал рядом в траве, слепя солнцем на колокольчике. В руках у черного была аппетитно-румяно-поджаренная лепешка, от которой он отламывал маленькие кусочки и медленно пережевывал. С этого расстояния все было как надо; только, под таким углом, не видно лица. Но все-таки видно, пусть не полностью, и... И вот тебе раз! Черный-то – девушка!

Марк, затаив дыхание, присмотрелся как мог внимательнее. Нет, как есть – девушка! И никакая не прокаженная... Вот тебе раз.

Он сполз со склона назад в ложбину и прокрался назад к дороге. Очутившись снова на полотне, он оправил куртку, поэлегантнее (насколько возможно) приладил на боку сумку, и направился к перекрестку. Похоже, девчонка никого увидеть не ожидала; Марк миновал южную плоскость параллелепипеда и сделал четыре шага, когда она, наконец, обратила на него внимание. Вцепившись в лепешку, девушка пружиной вскочила на ноги и в растерянности замерла. Она стояла, напряженно оглядывая незнакомца, однако через пару секунд, как видно, сделала какой-то свой вывод – напряжение растворилось, и теперь ее облик излучал любопытство.

Он же, чем больше стоял и смотрел, тем больше «не мог оторвать глаз». Лицо девушки отличалось каким-то загадочным благородством; чем больше Марк смотрел, тем более тонким и совершенным это благородство казалось. Оно сочеталось с глубоким, спокойным достоинством, и с чем-то таким чему подобрать слова было очень непросто – кристальная одухотворенность, ясная ра́зумность, абсолютная адекватность – как-то так, что ли... И было несколько дико осознавать, что все это зачем-то скрывалось под черным мешком.

Она смотрела с разгорающимся любопытством. Марк, наконец, отметил чудесный молочно-медовый оттенок кожи, какой-то на самом деле «розово-рассветный» цвет губ (как видно, поэты – категория избранных, к которым снисходят такие видения); хрустально-золотые искры в глазах (или как там у поэтов правильно).

– Лле́йсте? – произнесла девушка ясным, чистым, сильным голосом – в котором, как показалось даже, прозвенело радостное любопытство.

Марк понял, что девчонка спрашивает кто он такой.

– Марк... – и, как бы сама собой, вспомнилась фраза произнесенная Гессехом тогда в трапезной: – Не́йддве-кхи.

– Эйнгхе́нне. Не́йддме-кхи, эмм, – девушка улыбнулась. – Ллайхе́дде саттде́ххдех-каа эмме́нг, – она указала на куртку и джинсы.

– Ну да... – Марк криво улыбнулся в ответ. – Я понял что ты имеешь в виду. А тебе-то зачем вся эта хрень? – он указал на черную хламиду и посох, сверкавший в траве у стойки параллелепипеда.

– О́йссехх, – девушка обернулась на посох. – Ддеххе́йстет, – она разломила лепешку, и снова озарилась своей волшебной улыбкой.

Марк стоял, опять же, «не в силах оторвать глаз», теперь от волос, каштаново-медной волной стекавших под черное одеяние. Наконец взял половину, отломил кусочек и зажевал. На вкус лепешка была похожа на сладковатую кукурузную, на ощупь – на рассыпчатую картофельную; в общем вроде ничего особенного, но в целом очень вкусно и сытно. (Из рук такой девушки, надо думать, кусок глины также окажется вкусным и сытным.)

– Элла́с, – девушка указала на лепешку пальцем. – Ха́ймве-но. Ка́ттде-ка?

– Вкусно...

– Лотте́сс та́хенгте? – спросила девушка, перестав улыбаться. – Лайне́сс-ка? – она указала рукой вдоль северного луча перекрестка.

Тут Марк как-то резко, как-то даже болезненно ощутил – как дико ему повезло, что он встретил здесь эту волшебную девушку.

– Не знаю что ты там говоришь, но теперь я иду с тобой. Ты сама куда направляешься?

Девушка слушала, не сводя с Марка сияющих горячим золотом глаз. Солнце сверкало на волосах каштаново-медными зайчиками. Она кивнула, ответила своим ясным голосом:

– Та́хенгме Ле́йнгерге́ммех со́йтеэссе́дде, – и указала вдоль западного луча.

– Ле́йнгерге́ммех, – повторил он с воодушевлением. – Тебе тоже туда? Не может быть!

– Не может быть, – повторила девушка и рассмеялась – будто осыпала дождем золотых зайчиков. – Даасе́йргет, – она указала на половинку лепешки у Марка в руке. – Таахе́йнгес-кхаа! – снова указала на запад, отломила очередной кусочек от своей половинки и зажевала.

Вокруг царило такое сказочное спокойствие какого Марк никогда не видел, не слышал, никак не испытывал. Они стояли, жевали лепешку, глазели вокруг. На севере, востоке и юге – невысокие сплюснутые холмы; на западе – зеленый бархат предгорных низин, до самого горизонта; над головой – чистое синее небо, ни облачка... Он был готов стоять так целую вечность.