Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 66

Мне самодельную печку из бочки бензиновой техники еще и старым кирпичом для тепла обложили — уважают. Где только дореволюционный кирпич в голой степи нашли?

Почему-то такое ощущение отовсюду, что нам в Сталинграде сидеть всю зиму. И Новый год тут, в степи, встречать. В которой ямщик замёрз.

А в городе Паулюс не оставляет надежды скинуть армию Чуйкова в Волгу и только усиливает натиск. А бойцы Чуйкова упираются. Обе стороны развязали снайперскую войну. Это нам пропагандист Политуправления фронта рассказывает. Знакомит лётчиков с обстановкой лысый старший политрук. Наступит лётная погода и им будет некогда такие мероприятия посещать.

Лариса погодой недовольна особо.

Во-первых, под командирской плащ-накидкой, что я ей подарил, не видны медали, которыми она ужас как гордиться.

Во-вторых, прекратились наши прогулки по степи и целуемся мы теперь в землянке. И тут мятежные мои руки каждый раз отвоёвывает по два-три сантиметра девичьего тела, доступного для ласки. А девочка заводится и с каждым разом ей все труднее выскакивать в дождь, добираясь до своего ночлега — землянки связисток на другой стороне аэродрома.

Я видел, что ей самой хочется остаться у меня, но не торопил. Любой фрукт, чтобы упасть с дерева в руки, должен созреть. Вот и тискались, как школьники. Дозревали.

Но все проходит.

И непогода прошла.

А с ней и наша удача.

На первом же дневном вылете в город потеряли три машины с экипажами. Немцы быстро учатся. Они не только подтянули счетверенные мелкокалиберные зенитки в город. Но и истребители на нас стали натравливать, вызывая их по радио.

Потом еще были потери. Орденоносцев теряли. Не только новичков.

Мы с командиром получали по холке за потери. Два вылета из-за них полку не признали боевыми.

Но начальство не только ругалось, но и пыталось помогать.

Командование стало перед нами высылать группы расчистки неба из звена Ла-5. У тех бортовой залп мощный и ''мессеры'' их опасались. Часто уклонялись от боя. Ждали более лёгкой добычи — ''яков''.

Дали нам второй У-2 в модификации лёгкого ночного бомбардировщика.

Потом и вовсе сделали полк трех эскадрильного состава, прислав десять ''желторотиков'' с новыми машинами. Прямо с завода. Комэск при них, хоть и старший лейтенант, но тоже ''желторотик'' — на фронте не был ни дня. Инструктор тыловой. У остальных подготовка: взлёт-посадка.

А затем и Ил-2-спарку прислали в варианте летающей парты. Доучивать пополнение на месте. Ворона из Хрущёва выбил.

Никишин после сдачи мной зачёта по матчасти, меня на ней вывозил в небо, чтобы я почувствовал тяжёлую машину. Но в бой Ворона меня больше не брал, кивая на Хрущёва.

Два раза фрицы пытались бомбить наш аэродром. Но девчонки-зенитчицы оказались для люфтов неприятным сюрпризом. А там и ястребки подоспели — отогнали стервятников. Никого, правда, не сбили.

Потом БАО долго ковырялось, ложную взлётную полосу восстанавливая.

На основную ВПП — просёлочную дорогу, хитрый настил поставили: листы металла с дырками. На них можно было взлетать и садиться в любую грязь, в которую размокала степная почва, как только освобождалась от высокой травы. Настил только плевался жидкой грязью через дырки — никакая непогода ему нипочём.

Завьялова освоила немецкий спаренный турельный пулемет Mauser 81Z, который Тынис все же свинтил с разбитой ''рамы''. И 3000 патронов винтовочного калибра к нему нашел в том же сбитом ''филине''. Уже в снаряженных 250-патронных лентах. Никишин обещал Лару взять в бой над городом своим воздушным стрелком, если она освоит трофейную машинку, которую устанавливает Цалькович на его ''семнадцатую''. На этой почве мы впервые со штурманом поругались.

Завьялова — казачка. Соблазнить на бой ее легко, а вот отвадить ее от боя, без потери отношений, невозможно. Тем более, после вручения ей медали ''За отвагу'' из рук члена Политбюро. У нее даже поговорка появилась странная: ''женщина должна быть мужественной''.

На фоне напряженных личных отношений нашего ''треугольника'' прилетел в полк на связном самолёте начальник Особого отдела дивизии полковой комиссар Пшеничный. Вроде так… планово.

Долго сидел в землянке с Тынисом.

Потом пригласил меня прогуляться.

— Куда в такую грязь? Разве что по взлетной полосе, — возразил я ему. — Но там нас будет видно отовсюду.

— Да без разницы, — отвечает. — Пусть видят. Главное, чтобы не слышали.

В молчании вышли на место прогулки.

— Говори откровенно: что имеешь против Ратаса? Жалуется он на тебя. И не только мне.

— Лично я против него ничего не имею. Симпатичный парень, когда трезвый. А вот против методов его работы очень много у меня нареканий. Делать ему здесь нечего, а здоровья, что грязи, вот и пьёт с безделья. С людьми работать не умеет. У него на всё один метод — запугивание. Соответственно нормальной осведомительской сети он не создал — куда ему, если чаще пьяный дрыхнет. Охраной периметра полка не озабочен, безопасность полка и высоких гостей у нас это 'не его проблема', - перековеркал я эстонский акцент. Его надо употребить там, где бы он бегал как лось целыми днями и чувствовал свою нужность. В Осназ его надо. А так сопьётся человек.

— Хорошо. — Переложил Пшеничный планшет из руки в руку. — Я тебя понял. Заменим тебе уполномоченного. Умудрился ты Хрущёву понравиться. И Абакумов о тебе наслышан. Щербаков твоей судьбой интересовался. Не простой ты человек, Ариэль Львович. А вот то, что ты с подчиненной живешь — непорядок. Плохой пример показываешь бойцам и командирам. Этак скоро весь ваш полк блудом накроет. А что? Комиссару можно, а нам нельзя? Пересмотри свое поведение. Пока по-дружески советую.

Протянул руку для пожатия и пошел, насвистывая, к своему биплану. Только подковки по металлу стучат.

Я пошел к Вороне.

— Тарасыч, отпусти меня на полдня в Красную слободу.

— Что ты там забыл? — удивляется.

— Сельсовет, — отвечаю.

— Рассказывай.

— Жениться хочу.

— Ну, на ком: не спрашиваю — весь полк знает. А что так именно сейчас приспичило?

— Интриги, брат, интриги.

— Пшеничнер наехал?

— И это тоже.

— Давай проще. Неси, Львович, мне красноармейскую книжку Завьяловой. Оформлю вас приказом по полку ''считать мужем и женой''. А там, после войны, уже разберетесь: кому на ком надо жениться. Но с тебя фант. Чтобы не зубоскалили по углам, я Завьялову перевожу в воздушные стрелки. К Никишину. А то и так бабы сплетничают, что у нее медаль ''за половые услуги''. А ''За отвагу'' добавили потому, что сопротивлялась и не сразу дала. Не слыхал? Теперь знай.

Свадьбу сыграли, не откладывая в долгий ящик, на следующий день. Благо небо обложило низкими облаками — нелётный день. Нечастый случай в сентябре — надо пользоваться, пока дают в небесной канцелярии.

Скромно отпраздновали. В лётной столовой. Просто был ужин, но с выдумкой поваров. Обилие фруктов и овощей — осень благодатная. Всем досталось по полстакана водки из неприкосновенных запасов интенданта. Буду должен…

Я в парадке и Лара в бежевом платье и в фате из марли. Но с медалями. Фату наша докторица придумала. Марля также с санчасти.

Гости — командный состав полка и лётчики. Даже Тынис полчаса посидел за общим столом.

Торжественная часть была краткой. Просто Ворона объявил приказ по полку о том, что меня и Завьялову с сего дня считать мужем и женой. И все.

Что было душевно, так это песни. Пели все хором не только про Стеньку Разина и шемаханскую княжну. Лара после того, как ее третий раз заставили публично целоваться под крики ''горько'', выдала марафон казачьих песен. Многие подпевали. Я и не знал, что у казаков не только мрачный репертуар про черного ворона и дикий ерик, но и веселых запевок много.

Потом была первая брачная ночь в хорошо протопленной землянке. Радостное познание друг друга.

Наутро распогодилось, и Никишин улетел на задание, взяв стрелком молчаливого сибиряка Ионина.