Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 24

Чую, у Смирнова с души камень свалился. Морщины на лице разгладились.

— Тогда товарищи подпишите акт опознания, — комиссар госпиталя подвинул им лист с отпечатанным на машинке текстом.

И повернулся к нам, сказав с облегчением.

— А вы, товарищи, садитесь. Можете курить.

Усевшись, я вытащил из кармана непочатую пачку ''Норда'' и неторопливо стал обрывать ей угол.

— Ариэль, а куда ты дел хорошие папиросы, которые мы тебе перед Новым годом привезли? — старший батальонный комиссар прищурил левый глаз.

— А вот это, товарищи, — взял слово Коган. — Мы и должны обязательно выяснить. Товарищ Фрейдсон после клинической смерти ничего не помнит. Но вы-то должны помнить, что вы привозили ему в гостинец. Потому как тут налицо мародерство, то есть кража у мертвого командира Красной армии.

Полковой комиссар Смирнов, молча, подвинул ко мне по столешнице раскрытую пачку ''Казбека'' и хрустальную пепельницу с тремя изломанными ''бычками'' в ней. А Когану сказал, что тот успеет еще выяснить, куда делись элитные папиросы из моей тумбочки.

Я не стал на этот раз кочевряжиться. Угостился.

У ''Казбека'' табачок оказался легкий и на вкус с кислинкой, которая щипала язык. Мне не понравилась. Но так как пачку от меня не убирали, то я, исполнившись нахальства, вторую папиросу просто прикурил от первой. Курить хотел. А с утра не удалось еще.

— Товарищи, а не напомните вы мне любезно, когда это я капитаном стал? — спросил я между двумя папиросами у военлётов. — В указе о присвоении мне звания Героя Советского Союза от двадцать седьмого декабря я именуюсь старшим лейтенантом. Двух недель не прошло.

Ответил старший батальонный комиссар.

— Просто по обычному летному бардаку. Представили тебя на капитана вместе с представлением на орден Красной звезды еще в середине ноября. За октябрьские бои. Потом был твой ночной таран. Все летчики твоей эскадрильи как один подтвердили, что твой парашют сгорел в воздухе, и ты упал на землю. От такого не выживают. Так что и посмертное представление к Герою, которое мы направили наверх, и эти представления ходили по инстанциям одновременно. Но параллельно. Указ вышел раньше. А звание и орден пришли в полк первого января. Мы позвонили в госпиталь — нам сказали, что ты снова помер. И мы по тебе вторично поминки справили в полку. А теперь вот вызвали нас на опознание ''воскресшего Лазаря''. Так-то вот. Долго жить будешь, Ариэль, примета есть такая. Кого раньше времени похоронили — тот долгожитель. А тебя мы хоронили уже дважды. Конечно, надо бы перед строем полка у развернутого знамени, но… обстоятельства не за нас. Товарищ полковник… — повернулся комиссар к своему спутнику.

Тот положил на стол планшет, вынул из него бумаги и невзрачную картонную коробочку.

— Вот, Ариэль Львович, вам копия приказа о присвоении вам воинского звания ''капитан''. — И передал мне машинописный лист с печатями. — На основании него вам поменяют командирское удостоверение.

— А это от меня, — комиссар из своей сумки вывалил на стол полный комплект как голубых петлиц с уже прикрученными шпалами и крылышками, так и зеленых, защитного цвета. И на гимнастерку и на шинель. Не забыл и нарукавные нашивки летчика. Золотой канителью шитые, не эрзац. И добавил, — Уголки на рукава, увы, отменили.

Я поднялся. Сказал внезапно охрипшим голосом.

— Служу Советскому Союзу.

— Не садись еще пока, — придержал меня полковник.

Потом сам как-то вытянулся. Посуровел лицом.

— От имени и по поручению Верховного Совета СССР вручаю вам, капитан Фрейдсон, заслуженную вами награду за защиту московского неба от немецко-фашистских стервятников осенью сорок первого года — орден Красной звезды.

И протяну мне через стол эту картонную коробочку.

Пожал мне руку.

— Поздравляю вас с высокой правительственной наградой.

Я опять обязался служить Советскому Союзу.

— А вот звезду Героя вам будут вручать в Кремле. Когда? Скажут заранее. Можете садиться.

— Вот еще, — старший батальонный комиссар протянул мне два длинных железных ключа с бородками на медном кольце. — Ты перед вылетом всегда оставлял дежурному по аэродрому ключи от своей комнаты. Держи.

— И где она — моя комната? — спросил я тупо, до боли, зажав эти слегка тронутые ржавчиной ключи в кулаке.

— В Москве. На улице Радио. Совсем недалеко отсюда. Вот точный адрес. — Он передвинул ко мне по столешнице сложенный вчетверо листок, вырванный из школьной тетрадки в косую линейку.

— Я знаю, где это, — встрял Коган, прочитав, что там написано.

— Вот ты его тогда и проводишь, — припечатал комиссар госпиталя.

Инициатива в армии всегда имеет самого инициатора.

В голове застучала мысль о том, что у меня есть жилье в Москве. То есть у Фрейдсона есть жилье в столице. И прописка московская. Вау!!! Это круто для летёхи. То есть уже капитана. Но получал он комнату в лейтенантских чинах.

А вообще я был всем этим настолько ошарашен, что даже не раскрыл коробочку с орденом. Спохватился, что пора полюбопытствовать хотя бы из вежливости. Под сверкающим новенькой красной прозрачной эмалью серебряным орденом в коробочке лежала бордовая орденская книжка. В ней написано красивым почерком на первой странице в три строчки ''Фрейдсон Ариэль Львович''.

На второй странице ''Красная звезда'' и номер. Номер совпадал с тем, что был выгравирован на самом ордене ниже винта. И дата награждения — 01.01.1942.

— А-а-а-а-а-… - протянул я.

— Старую твою орденскую книжку, куда были вписаны твои ''Веселые ребята''[28] мы не нашли. А сюда их вписать никто номера не знал. Помнили, что только наградили тебя им в тридцать восьмом году, после командировки в Китай. Прости уж. — Развел комиссар руками.

— Она у него здесь, как и орден, — успокоил всех Коган.

— Ну что? Будем расходиться? — это комиссар госпиталя занервничал и стал смотреть на часы.

— Один момент, — показал ему открытую ладонь старший батальонный комиссар. — Ариэль, твой меховой комбинезон и унты мы отсюда забрали еще в начале декабря. Этим вещам летать надо, а не в госпитале пылиться. Вот там, у двери в вещмешке привез я тебе бурки, галифе и гимнастерку. Чтоб было в чем не стыдно из госпиталя выйти. Бурки черного фетра. Белых не нашли. А парадную шинель ты дома держал. Ключи я тебе отдал. Теперь все, — и протянул мне руку для пожатия.

Потом той же рукой хлопнул себя по лбу.

— Голова стала совсем дырявой. Про главное забыл.

Он снова залез в нагрудный карман гимнастерки и вынул оттуда два сложенных вчетверо листочка.

— Вот, держи. Тут рекомендации тебе в партию от меня и от комполка. У тебя позавчера кандидатский стаж вышел. Поздравляю. Не теряй.

— Спасибо, — я был глубоко тронут, что отцы-командиры не забыли даже такую мелочь. Хотя по текущим временам это вроде совсем не мелочь.

— Что спасибо? — удивился комиссар полка. — Заслужил. Не чему благодарить. В рекомендациях нами написана про тебя правда и только правда.

В ''предбаннике'' комиссарского кабинета Коган тормознул меня около своего стола, вынул из ящика ''спутник агитатора'' — складной швейцарский ножик о двух лезвиях с шилом и — главное — штопором. Ни слова не говоря, ловко орудуя одной рукой, проколол шилом мне левый лацкан халата.

— Теперь сам прикручивай орден. Мне одной рукой несподручно, — сказал, разглаживая на мне проколотый лацкан.

— Зачем? — спросил я, но коробку с орденом из кармана вынул.

— За надом, — буквально окрысился на мою тупость политрук. — Делай что говорят. Ты должен на тетю Гадю произвести хорошее первое впечатление. Что ты не только случайный герой, сослепу столкнувшийся ночью с вражеским самолетом, но зримо заслуженный орденоносец. Только одно я прошу тебя: не вздумай Чирве врать. Она ложь чует как легавая верхним чутьем. Лучше Мехлиса. Говори все как есть. Пусть лучше она тебя примет за туповатого мальчика, чем за прожженного махинатора, которого эта хохлушка подозревает в каждом еврее.