Плюс пятнадцать ради успеха (СИ) - Ручей Наталья - Страница 51

— Аркадий Филиппович, — представился мужчина, заметив мой пристальный взгляд

— Ева, — представилась я.

— Знаю уж, — сверкнул он вставными зубами, — подруга мне все уши прожужжала, какая ты находчивая и сообразительная. Вот давай, оправдывай теперь доверие.

Я перевела полный благодарности взгляд на подругу, а та, продолжая помахивать ногами, уверенно подтвердила:

— Да! Так и есть! Я в нашей компании — живот и душа. А Ева — сердце и голова. Как что-то придумает, так… Эм… От всего сердца, в общем!

— Так похвалила, что не могу удержаться — жутко хочется поскорее помочь, — я многозначительно сделала шаг к подъезду, а подруга поняла и поспешно подвинулась на лавке.

— Присаживайся, я тебе место нагрела!

— То, что надо для лета!

Лариса расхохоталась. Старичок улыбнулся и постучал палочкой по асфальту, как я поняла, в знак одобрения. Ну а я присела на лавочку и приготовилась слушать.

— Тут такое дело… — начала Лариса, но замолчала, пока мимо нас, поздоровавшись, прошла одна из бабулек.

— Вот, смотри, — склонившись ко мне, старичок ткнул палочкой вслед уходящей соседке. — Сейчас сама все поймешь. А я как раз и посмотрю на твою сообразительность, хе-хе…

Деловито минуя лавки, бабушка позвала своего внука с волейбольной площадки, заставила его натянуть веревку между деревьями и принялась развешивать стирку. Медленно нагибаясь, медленно поднимаясь. И медленно поправляя волосы, собранные в строгий пучок. На приступ радикулита как-то было не очень похоже, скорее, на первое посещение урока стрип-пластики. Но самое интересное было в другом. Стирка бабушки состояла из одной черно-белой простыни, трех ночных сорочек разных расцветок, с кружевами, кстати, и вполне современного вида. А так же из двух бюстгальтеров и… одних трусиков танго!

Причем, я знала, что бабушка живет только с внуком, и других девушек, помимо самой бабушки, в их квартире не наблюдалось. То есть, обладатель трусиков был установлен, хотя, даже если бы бабушка сбросила килограмм двадцать, они бы вряд ли оказались ей впору.

Странно? Странно. И белье она вывесила на ночь глядя. И впервые за те два года, что я живу в этом районе — раньше вполне обходилась балконом.

На этом странности не закончились. Из соседнего подъезда вышла другая бабушка, опять же кивнула нам вежливо, прошла со своей стиркой к деревьям, свистнула своего внука с волейбольной площадки и, после того, как он подвесил от дерева до дерева две скакалки (веревки, видимо, не нашлось), принялась развешивать стирку. Так же медленно и, я бы сказала: томно. А потом она громко ахнула, прижала ладонь ко лбу и стала раскачиваться из стороны в сторону, вроде как голова у нее закружилась.

— Не надо, — остановил старичок мой порыв, — сейчас у нее само все пройдет.

И правда, покачавшись из стороны в сторону не дольше минуты, бабушка, охая и сетуя, что и помочь-то некому, продолжила развешивать стирку. Отогнав на площадку прибежавшего в волнении внука, она показала всему двору две шелковые простыни, две прозрачные комбинации и… бюстье!

— Ну? — вздохнул страдальцем Аркадий Филиппович. — Посмотрела на этот срам — теперь догадалась, что происходит?

Я взяла паузу на обдумывание — уж слишком невероятные закрутились мысли. А в этот момент из подъезда позади нас послышались вздохи и ахи еще одной бабушки:

— Это ж надо, я его и так кручу, а он не хочет! Я его и этак верчу, а он не дается — застрял и все! Я уж и нагибаюсь, благо, спина не ломит еще, взглянуть позволяет, а там… Засор! Беда, бабоньки, беда у меня! — воззвала она к другим бабушкам.

Те отзываться не захотели — усердно поправляли свое белье и поглядывали на нашу лавочку, и тогда их подружка снова запричитала, на этот раз громче:

— И помочь-то некому! Ах, если бы нашелся мужчина, который посмотрел, да разобрался с этим краном! Да я бы ему самогоночки свежей, да салатика, да борщика, да картошечки с сальцом да лучком!

— Смотри, как на этот раз подготовилась, — сглотнув слюну, прокряхтел старичок. — В прошлый раз, когда она меня со своей бедой заманила, были только самогон и показ срамоты на веревках, как у этих… С нее, небось, и взяли пример… А теперь…

Он заинтересованно оглянулся, приметил, что бабушка села на лавочку, как бы в раздумьях, да и сам призадумался.

— Неделю покоя мне не дают, со всех подъездов меня обложили, прям и не знаешь, какой дорогой идти… То той помоги, то та в чем-то нуждается, а я сначала соглашался и помогал, а потом понял, что не помощи они ждут, не того хотят, на что зазывают!

— А чего же? — спросила я, хотя и так уже догадалась.

— Меня! — обвинительно ударив по земле палочкой, признался Аркадий Филиппович. — Столько лет держался и бобылем ходил, столько лет они меня к себе заманить не могли, да и не пытались, если по правде. Думали: сам на них внимание обращу. Гордыми и состарились, тут… Все вдруг стали нуждающимися, беспомощными, а мне — хоть разорвись между ними! И ведь главное, какой крючок дельный нашли, притворяются, что в беде, а я… Клюю! Как та глупая рыба, клюю! И ведь привыкнуть к такому могу! Эх, что делать-то? Прям и не знаю…

Старичок уставился на меня, а я — на Ларису.

— Кажется, это отголоски твоей идеи, — улыбнулась я. — Из-за тебя мы сейчас наблюдаем операцию под кодовым названием: «Срочно спасите бабушку!»

— Моей, — покаянно вздохнула она. — Вот сболтнула я тогда, что все мужчины, когда женщина в беде, начинают эту женщину хотеть, и вот…

— Ох, и коварная же эта операция, — послышался вздох старичка. — Так и спиться можно. Я бы, пожалуй, и выбрал уже кого, и спас бы хоть одну от одиночества — чай, и самому надоело. Но как выбрать-то? Срамота небось и не ношена, а так… куплена в одном магазине. А это, так сказать, крючок без наживки. Э-хе-хех…

Мы втроем уставились на колыхающиеся на ветру простыни, ночнушки, бюстье и стринги.

— И что выбрать? — снова послышался тяжкий вздох.

— Я бы выбрала борщ, — услышав, как урчит в моем животе, честно призналась я.

— И картошечку с салом, — призадумался старичок.

— То ли сдаться, то ли еще поломаться… — хохотнула Лариса. — Я бы сделала вид, что еще сомневаюсь. Вдруг и у других кандидаток проявятся иные таланты, кроме умения обращаться со стиральной машинкой.

Хмыкнув, старичок еще раз взглянул на заманчивого покроя бюстье и стринги и, постукивая палочкой, направился к соседнему подъезду. Неспешно. Раздаривая авансовые улыбки пока менее удачливым конкуренткам.

— Знаешь, Лариса, — посмотрев на подругу, поделилась я с ней подозрениями, — если Аркадий Филиппович прислушается к тебе, боюсь, вскоре мы будем обсуждать другую операцию.

— Какую же? — невинно поинтересовалась подруга.

— «Спасите дедушку!» — выдала я. — И ты опять будешь сидеть с таким виноватым видом…

— Не ворчи, сердце мое, — рассмеялась она заливисто, — пойдем лучше, я тебя тоже буду кормить!

Ну и как тут ворчать?

Никак.

На голодный желудок надолго сил не хватает. И потом, я же себе не враг, чтобы выговаривать повару дня. Вот когда подкреплюсь…

Впрочем, когда я поужинала, ворчать расхотелось — разморило немного, напомнила о себе усталость. К тому же, рассказывая про мальчика, я не могла перестать улыбаться. Какое ворчание? Меня распирало от нетерпения, ожидания и благодушия. А потом Лариса так разошлась в своем обвинительном монологе, что даже слова мне вставить не позволяла.

Нет, мой поздний приход домой и то, что в клуб я идти не хочу, она мне простила. Все же у меня имелись уважительные причины. Ее возмущал фотограф Калинский, который не знал, чего хотел от модели. Или знал, но толком объяснить не умел. Более того, имел наглость требовать от Ларисы каких-то живых идей!

— И это после пяти часов съемок! — пыхтела она обиженно. — Ева, какие живые идеи, если я не могу поручиться, что сама на этих съемках еще жива! Так, дышу через раз, и то… А потом, какие идеи на голодный желудок?! Я ему озвучила несколько из своих: где поесть, что поесть и сколько. И что изменилось? Он по-прежнему игнорирует перерыв на обед и мне не дает отвлекаться. Так что в который раз убедилась: с мужчинами проявлять фантазию бесполезно.