Лучше поздно!.. - Легардинье Жиль - Страница 2

– Будешь знать, как забывать палку.

Тома подошел к своему другу:

– Наконец-то ты вернулся.

– Я только что приехал. Раджат сказал, что видел, как ты поднимаешься сюда.

– Я ждал тебя еще вчера, беспокоился. Твой отец объяснил мне, что ты, должно быть, заехал в Шринагар.

– Да. По важному делу.

Тома решил не вдаваться в расспросы, но был удивлен, что его приятель ничего не рассказывает. Они не привыкли скрывать что-либо друг от друга.

– Заодно я зашел в офис Красного Креста, – сообщил Кишан, – и привез кое-что для аптечки.

– Срочности в этом не было, но все равно спасибо.

Мужчины сели рядом, глядя на долину. Где-то внизу тихо запела женщина. Тома облегченно вздохнул, искренне радуясь возможности отвлечься от грустных мыслей.

– Сегодня утром я заехал к старику Дарминдеру, – помолчав, сказал он.

– Как он?

– Нормально, но лучше бы ему перебраться поближе к деревне. На этот раз ему повезло. И все же, если мы не хотим однажды утром обнаружить его бездыханное тело, надо за ним присматривать.

– Мой отец с ним поговорит. Найдем ему место.

Некоторое время они молчали.

– Я смотрю, ты стал подниматься сюда все чаще? – внезапно спросил Кишан.

– Здесь я чувствую себя лучше.

– Ты думаешь о той женщине, что осталась в твоей стране?

Тома опустил глаза.

– Не столько о ней, сколько о том, что произошло после того, как я ее оставил.

И хотя Кишан никогда не боялся задавать даже самые откровенные вопросы, он помедлил, прежде чем спросить:

– Знаешь, какой сегодня день, друг мой?

– Нет.

– Ракша-бандхан, праздник братства.

– Раньше вы его не праздновали…

– Сегодня все иначе. Для братьев и сестер, для всех тех, кого связывают крепкие узы, необязательно родственные, этот праздник – возможность сказать близкому человеку, как он тебе дорог.

Тома с опаской посмотрел на своего друга. Даже в темноте он поймал его взгляд.

– Если ты снова собираешься заставить меня пить какую-нибудь кошмарную настойку, способную яка сбить с копыт…

– Нет, Тома. У меня три маленькие сестренки и младший брат. Но сегодня я хочу сказать тебе, что считаю тебя своим старшим братом.

По интонации доктор понял, что его друг не шутит. – Спасибо, Кишан. Я тронут. И ты знаешь, как я тобой дорожу.

Каждый из них испытал желание обнять другого, но постеснялся.

– В день Ракша-бандхан, – продолжил Кишан, – принято обмениваться браслетами, иногда подарками… Разумеется, все это чисто символически. Но у меня для тебя есть подарок, Тома. Думаю, он тебе пригодится, даже если не облегчит тебе жизнь…

– Если это щенок, я сразу отказываюсь!

Они расхохотались.

– А что же мне тебе подарить? – продолжил Тома. – Придумал! Тебе всегда нравился мой швейцарский нож. Но ты обязательно должен дать мне взамен монету. У меня на родине так принято. Иначе нож может разрезать нашу дружбу.

На этот раз Кишан не подхватил непринужденный тон, к которому склонял его собеседник. У него был сосредоточенный вид.

– Твой нож – прекрасный подарок, но, пожалуйста, дай мне закончить…

Он выдержал паузу, прежде чем продолжить:

– За все эти годы, что ты живешь в нашей деревне, ты многому меня научил. Ты знаешь тысячи вещей, о которых я не имею ни малейшего представления. Но сегодня вечером мне известно кое-что, о чем ты не знаешь и что наверняка перевернет всю твою жизнь.

– Ты меня пугаешь…

– Я тебя хорошо изучил, брат мой, и клянусь, мне сейчас очень не по себе оттого, что я знаю: начиная с этого вечера твоя жизнь уже не будет прежней. Я счастлив присутствовать при этом, пусть даже последствия меня не радуют.

– Да о чем ты? Перестань говорить загадками.

– Гордость во мне пересиливает грусть, поскольку, вручая тебе это, я помогаю судьбе указать тебе путь. И я знаю, что этот путь – единственно верный.

Кишан вынул из кармана куртки конверт и встал, чтобы вручить его обеими руками, как приношение.

– Это тебе.

– Что это?

– Открой.

Кишан включил свой фонарик и направил его на конверт. Увидев, как трепещет луч света, Тома понял, что руки его друга дрожат. Он распечатал конверт и извлек оттуда три листка. В круге света показалась фотография девушки. Эмма. Под именем – французский адрес. На всех трех страницах, отпечатанных на принтере, – фотографии разных размеров. Маленькая Эмма верхом на пони. Смеющаяся Эмма на дне рождения. Эмма, переодетая в пирата. Совсем крохотная Эмма перед огромным замком из песка с нее ростом. Эмма, стоящая на стуле, за стряпней. Юная Эмма в длинном платье с друзьями на вечеринке. Эмма на лыжах улыбается, а двое парней целуют ее в щеки…

Кишан произнес:

– У нее твои глаза, и волосы того же цвета, что у тебя. Посмотри, как она сидит на этой лошадке, точно как ты! А ямочки на щеках узнаешь? Она родилась через семь месяцев после того, как ты оставил свою подругу. Сомнений нет. Ты был прав. Это твоя дочь.

Тома молчал. Внутри него поднялась волна, захлестнув одновременно мозг и сердце. Он часто оплакивал чужих детей, но впервые плакал из-за собственного ребенка. Хриплым голосом он выдавил из себя:

– За этим ты ездил в Шринагар?

– Я хотел найти ответ на вопрос, мучающий тебя с тех пор, как ты встретил друга детства. Я видел, что с тобой стало, когда он рассказал тебе о твоей бывшей девушке и ее ребенке.

– Откуда это у тебя?

– Сын кузена моего отца – военный. У него есть доступ к интернету. Он навел справки и распечатал результат.

Тома не мог отвести взгляда от фотографий. Эмма. На нескольких любительских, не лучшего качества снимках развернулась жизнь маленькой девочки, ее превращение в юную девушку. На заднем плане одной из фотографий Тома заметил Селин, мать Эммы. У него перехватило дыхание. После нее он не испытывал серьезных чувств ни к одной женщине. Почему она ничего ему не сообщила? Хуже всего, что она, возможно, пыталась это сделать, но он так часто менял адреса… Невыносимо было представлять жизнь этой малышки и ее матери в промежутках между этими снимками, одна только мысль об этом вызывала у Тома головокружение. Сегодня Эмме почти столько же, сколько было Тома на момент отъезда из Франции. Девушка улыбалась, ее мать тоже, но через какие испытания им пришлось пройти, живя без мужчины, который должен был находиться рядом? Тома вытер глаза. Его руки дрожали гораздо сильнее. Кишан выдавил из себя улыбку.

– А теперь, брат, скажи, что ты хотел бы сейчас меньше всего услышать?

– Нет, Кишан, прошу, мне сейчас не до игр… И потом, обычно я задаю этот вопрос.

– Сегодня вечером моя очередь. Я скажу тебе, чего ты не хочешь слышать: тебе больше нечего здесь делать. Ты много нам дал. Ты стал частью нас. Каждый житель долины благословляет тот день, когда ты решил здесь остаться. Без тебя моя маленькая сестренка покинула бы мир живых и моя жена наверняка умерла бы две зимы назад. Мы все тебе чем-то обязаны. Ты отдавал себя без остатка. Нам тяжело расставаться с тобой, но теперь ты должен вернуться в свою страну. С тех пор как ты заподозрил, что у тебя есть дочь, ты стал другим. Я это вижу. Так что поезжай, познакомься с ней. Твоя жизнь среди нас завершена. Если ты останешься здесь, это тебя погубит.

Слезы текли по лицу Тома, но он этого не замечал. Чувства, томящиеся в плену, рано или поздно находят лазейку.

– Вытри слезы, мой друг. Они привлекут диких псов, которые тебя растерзают.

– Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но ты тоже забыл взять палку.

– У меня голова была другим занята…

Внезапно Кишан вскочил с места, показывая пальцем за спину Тома.

– Осторожно, сзади! Огромный пес, уже пасть разинул!

Тома бросился к тропинке, но, услышав смех своего друга, понял, что тот, как обычно, шутит.

– За несколько минут ты поведал мне о существовании Эммы и напугал дикими собаками. Проверяешь, насколько крепкое у меня сердце?

– Я прекрасно знаю твое сердце, и сердечный приступ – удовольствие не для тебя, поскольку ты здесь единственный доктор в радиусе сорока километров!