Лесной дом (СИ) - Ветер Виктория - Страница 6

Тем временем Поляна потянула его за ухо и зашептала:

- Через три седьмицы Купала, дед сказал к свадьбе готовить... меня... Согласен он за тебя отдать!

Славен минуту стоял как пыльным мешком по голове огретый, потом сообразил наконец, подхватил Поляну на руки - и давай кружить по горнице! И черт с ним, с уговором! А заодно и с мельником и всеми теми нечистыми блюстителями нравственности! Пусть потом хоть побьют, хоть целую пазуху змей напихают! Он прям со змеями готов в Новую Крепость бежать да еще возок с мукой тащить! Сдюжит!!! Ибо счастливее его сейчас человека не было!

ГЛАВА 8. Степанида

Тем временем на выселках

- Сегодня тихо... к дождю, видать, - воструха-старшая поставила на стол блюдо с гречишными блинами.

Ах, какой запах, Степанида не удержалась и шумно сглотнула слюну. В длинной полотняной рубашке, розовая после бани, с распущенными мокрыми волосами, она одна сидела в горнице за столом. Не выдержав, схватила горячий блин и отправила его в рот.

- Ты вот, это, с медком кушай, - воструха поставила на стол глиняную миску с медом.

Степанида еще больше покраснела, стыдобища-то! Как неделю не евши! Никого не подождала, как нищенка голодная, на еду кидается, позорище! Воструха словно прочла ее мысли:

- А ждать-то некого - Поляна на мельницу пошла, к твоЁму батьке, - Степанида аж блин не донесла до рта. О таких, слегка порочащих его связях отца она не знала. Вот дает старик! Поляна!

- Да не-е-е, - воструха махнула тонкой рукою, - не то ты подумала. Что так смотришь? Ну да, читаю мысли, я - плохо, вот младший, он - да, может. Но у тебя и читать не надобно, все на лице написано. Поляна обед ему понесла. Да, мы его и кормим, мы от лишнего рта не обеднеем, а мельник нам помогает. Крупкой, да мукой, да еще кое-чем. А ты что, сердешная, думала, он сам себе печет? - воструха рассмеялась, как бисер посыпался. - Ну ты даешь, девка, мужик всю жизнь с бабой прожил, а на старости лет хозяйствовать навострился? Ну ты даёшь... А остальные? Рогдай по своим делам подался, что ему с бабами сидеть? Полевик в поле, как положено, всем семейством, домовой с домовухой приданое уж шестой раз перебирают, через три седьмицы Полянку отдавать будем, - воструха украдкой вздохнула. - Овинник с дворовым со скотиной, ну а младший не ведаю где.

- А кот?

- Корогуша-то? Какой он кот? Только с виду... Шатается где-то, он нам не докладывает. Ты кушай, кушай, богатырю расти надо, и кушать он много хочет, не простая кровь-то.

Блин снова пролетел мимо рта.

- К.. как... какая кровь?

- Вестимо какая, перевертыша. Ты на вот, - воструха поставила на стол блюдо с мясом, точнее, судя по торчащим вверх лапкам, какой-то птицею, - ешь давай. Что глазами хлопаешь? Не знала, что ль? Как откуда, знаю, что рано, а Рогдай не сказал? А... Да они свое дитя в утробе через день чуют. Что ты, нет, конечно, не сомневается, что его. Как откуда знаю? Чую. Я ж воструха. Причем старшая. Это младший больше по нравственности, кто с кем тетешкается, кто кому люб. Девка аль не девка, холодна иль горяча. А я больше другое вижу: деток, что в утробе, маленьких деток - почему плачут, что болит... Да ты ешь, ешь, сейчас еще каши принесу...

Степанида удивленно взглянула на два пустых блюда. Вот аппетит-то! Точно перевертыш. И Рогдай, змей, знал ведь, седьмицу как знал, судя по тому, как ходит светится, и не сказал же ничего, пустобрех кудлатый! Ладно, вечером поговорим. Будет ему чем светить. Ишь ты, вертеть как вздумал, испугался небось, что она ребеночка скинет, не захочет. Так мог бы и спросить, черт! Женщина улыбнулась и незаметно погладила себя по животу - желанный, долгожданный...

Вернулась воструха с горшком каши.

- Хозяин говорит, ты у нас пока поживи. Да и свадьбу на Купалу тож сделать. Что смотришь? Это не ваши людские порядки, дите у вас, чтоб здорово было, вы тоже с Рогдаем одним целым быть должны.

- Это как? Я тож оборачиваться буду?

- Да нет, тут другое. Как мы, слышать его будешь завсегда, где бы он ни был. Он сможет боль твою принимать, да много чего. У людей все равно чуть по-другому, - воструха вдруг нахмурилась.

Степанида неожиданно для себя четко поняла почему. Имело значение слово «людей». И что не так с её, Степаниды, соотечественниками? Она спросила это вслух, но воструха только отмахнулась, сунула длинный нос в передник и ушла за печку. Поплакать?

В горнице материализовался хозяин, именно так - вот только место было пусто, а тут стоит посередь горницы, бороду поглаживает, улыбается.

- Как ты поживаешь, Степушка? Все ли ладно?

Степанида вспомнила слышанную в детстве сказку. «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?» - вопрошал одетый в справную шубу хозяин у полуокоченевшей девки, которую в драных лаптях мачеха незнамо за чем в лес послала. Видать, лишним ртом была.

В сказке деду надо было отвечать правильно, ни в коем случае не жаловаться, это испытание на скромность было.

Поэтому хозяин девку обогрел, одарил и жениха хорошего нашел. А ту, что была не скромна - заморозил.

Степанида лесного хозяина побаивалась, и хоть в подарках она не нуждалась, да и жених имелся, решила проблемами своими перед дедом не трясти и потому, скромно потупя глаза, ответила:

- Все ладно, дедушка, хорошо поживаю, - и на всякий случай добавила: - Тепло мне...

Лесной дед сначала аж глаза выпучил от такого ответа, потом сообразил, расхохотался:

- Ох, люди, ох, балаболки! Что только не наплетут про меня! Ох, насмешила старика, Степушка!

Степанида чуть улыбнулась, а рука с ложкой сама потянулась к горшку. Ну что за аппетит такой! Одно слово, зверский!

- Ты кушай, Степушка, не стесняйся. Кушай да меня слушай. То, что ты давеча рассказала, так и есть. Но кто дворову девку угробил, нам не ведомо. Час предрассветный, не наш час-то. Перуница, мож, и видала, да где ж её сейчас сыщешь?.. Мож, и барин ее, девку, не перуницу... Он-то в своем праве, крепостная она его.. Но вот он почему-то не признает содеянного, боле того, упорно подталкивает людей к мысли, что это оборотни. И в твою сторону, Степа, кивает.

- Ах он пятигуз сиволапый! Мордофиля! Чванливый индюк! Да чтоб его стручок непутевый коростой покрылся! Выпорток кикиморы! - Степанида еще прошлась по живым и ныне покойным родственничкам Лисовского, потом успокоилась, выдохнула, понимая, насколько прав дед и насколько это грозит неприятностями жителям кромки и отцу в частности. Как минимум пожгут.

ГЛАВА 9. Бьерн и Манька

Центром усадьбы Лисовского был двухэтажный деревянный дом с большим балконом, располагавшимся над крыльцом. Крыльцо украшали колонны и огромные вазоны с высаженными кустами мелких роз.

С обеих сторон к дому примыкали каменные галереи полукругом, которые заканчивались деревянными домиками-флигелями. Предназначались флигели для житья барских отпрысков мужского полу, чтобы вроде как и при доме, но с намеком на некоторый суверенитет.

Ввиду того, что последний отпрыск мужского полу скончался пять лет назад, один флигель пустовал, а второй служил для размещения разных заезжих барских гостей.

С левой стороны дома располагались кладовые, погреба, ледники; далее - флигели для дворовых.

Справа баня, кухня с малыми кладовыми. За домом находились конный, скотный и птичий дворы.

Перед фасадом дома - пышные цветники с фигурными клумбами из тюльпанов, лилий, левкоев, мальв, резеды. Въездная и выездная дороги окаймлялись кустами махровых роз.

Ухаживала за всем этим великолепием молодая барыня, Мария Гавриловна, или Манька, как звал её отец и за глаза все дворовые и крепостные жители Лисовино.

Отец Марией Гавриловной интересовался мало, растёт себе и растет, срок придет, замуж отдадим. Коли не помрет раньше. Как её мамаша. Угораздило же молодую бабу в цвете лет в горячке за две седьмицы сгинуть.

Жену Лисовский не любил и даже преждевременную смерть её воспринимал как пакость лично ему, Лисовскому.

Маньку тоже не любил.