Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 89

Почувствовав раздражение, Оскар стал кружить по снегу. Едва различимые в белесом тумане стволы деревьев обступали его со всех сторон, а косые от порывов ветра снежные вихри создавали впечатление, будто деревья качаются и вот-вот рухнут на землю.

Наверное, его плохое настроение было вызвано возникшим чувством неполноценности. Кому захочется признаться себе в том, что умение приспосабливаться имеет потолок, да к тому же еще и бетонный.

К чему людям придумывать себе странные ситуации, когда без того невероятно много утомительной нелепицы? Оскар был очень зол на себя и на весь мир.

Оскар все кружил и кружил. Он обошел ближайшие сосны и взял в руку сломанную ветром пушистую ветку.

Увидев тогда из окна УУМ'а, что пошел снег, Оскар обрадовался, как ребенок. Он сидел в своей любимой позе — опершись локтями на стол — и долго глядел на снегопад. Воображение рисовало ему лесную опушку — это была идиллическая и завершенная картина, вставленная в определенную рамку и исключавшая бесцельное топтание с пушистой веткой в руке, словно для обороны.

Сейчас появится кабан, мысленно подразнил себя Оскар. Вот тогда он совершит геройский поступок! Нацелится на кабана веткой — тот в сумерках не поймет, что это не ружье, — от страха его хватит удар, и он рухнет к ногам героя.

Обозленный Оскар все брел и брел, в голове у него шумело до дурноты. Привыкнув к зримым стенам и твердым границам, к гулу голосов или к музыке, он все более и более недоумевал, чего ради он топчется и блуждает в снегопаде меж едва различимых стволов.

Но вместо того, чтобы уйти, Оскар все дальше углублялся в лес. Он словно прощупывал местность, упрямо пытаясь освоиться с ней. Смешно, ведь эту рощу он знал, просто снегопад до неузнаваемости изменил ее.

Темнело.

Оскар никогда раньше не задумывался над тем, до какой степени он связан с городом. Ощутив это, он даже расчувствовался и готов был горячо доказывать первому встречному, что единственно возможный образ жизни в современном мире — урбанизация. Он бы нашел десятки доводов в защиту своих взглядов. Начать можно было хотя бы с психологического обоснования скопления народа в дачных местах.

Но излить душу было некому. Бредущий по снегу Оскар испытывал такую уверенность в своей правоте, что спорить с самим собой у него не было никакой надобности. Будь он поэтом, он немедленно бы сложил оду городу.

Внезапно пришла усталость. Оскар нашел пень, выглядывающий из-под снега, и сел. Дрожащей рукой зажег сигарету. Опершись локтем о колено, он почувствовал себя немного лучше. И в нем снова поднялась тоска по Ирис.

Оскара забавляла быстрая смена его настроений. Обычно новая история начиналась гораздо проще, не требуя траты нервов, если не считать неудобств, вызванных некоторым несовершенством быта. Со всеми все шло гладко — все эти Вийвики, Марики, Эрики и Анники как будто сидели и ждали либо на стуле, либо на кровати. Они знали цену времени и стремились к душевному покою.

Весь предыдущий опыт Оскара в подобных делах можно было свести к одному: более или менее в границах нормы. В глубине души он относился к такому выражению с большим сочувствием. Стандартизация и нормирование всегда — сознательно или подсознательно — были ему по вкусу. Этот его взгляд на вещи укрепила и работа в УУМ'е. Правда, иногда разного рода ограничения будили в нем дух протеста. Не потому ли он принес домой гитару, а потом разбил ее о спинку стула. Может быть, именно этим своим поступком он хотел привести в норму обстановку, сложившуюся дома?!

Оскар понимал, что нисколько не отличается от покойной тети Каролины, которая по-своему любила ясность и поэтому покупала Вайре платья с геометрическими рисунками.

Все люди стараются на свой лад создать из хаоса систему. Весь мир стремится к порядку. Человек начал понимать цену жизни, поэтому он хочет на все случаи знать оптимальное решение, чтобы как можно меньше растрачивать себя. Фанатизм и риск встречаются все реже. Масса информации, разросшаяся, подобно опухоли, доказала, сколь несущественно желание одной личности. Нет смысла напрасно растрачивать себя.

Оскар снова обрел свою обычную трезвость и уравновешенность. Он бросил в сугроб окурок сигареты, отряхнул шапку и полы пальто, смахнул снег с плеч. Взглянув на ботинки, он почувствовал, что носки у него промокли.

Оскар встал с пня и пошел в сторону дороги. Он шел прямо, будто был связан с городом пуповиной. Ему казалось, что эта пуповина была чересчур натянута, когда он бродил и кружил по снегу, представляя себе, что находится в лесу в полном одиночестве.

Сквозь снегопад донесся шум тяжелого грузовика. Оскар вбирал в себя этот звук, точно музыку, вбирал всем своим существом, соскучившимся по городскому шуму. Он отбросил пушистую ветку и сунул руки в карман. Проклятие, перчатки тоже промокли.

Оскар прибавил шаг, однако шел осторожно, переступая через небольшие сугробы.

Он уже был совсем близко от дороги, когда впереди себя, между деревьями увидел женщину. Она шла, пошатываясь, и держала в руках по объемистому мешку. Оскар стал наблюдать за женщиной; ему показалось странным, что она с такой тяжелой ношей бродит по заснеженному лесу.

Внезапно женщина выпрямилась, огляделась вокруг и звонким голосом стала звать кабана!

Ирис!

Оскару захотелось куда-нибудь спрятаться, ему показалось, будто он следит за чем-то недозволенным.

Но Ирис подошла к нему, положила мешки на землю и просто сказала:

— Добрый вечер. Вам случайно не попадался на глаза кабан?

— Нет, — ответил Оскар.

Ирис улыбнулась, вынула из мешка две морковки, одну протянула Оскару, а вторую принялась грызть сама.

— Что ж, подождем немного.

Оскар взял морковку, хотел было откусить, но челюсти свела судорога. Тогда он зажал морковку в зубах, и судорога прошла.

— Иногда он не решается подойти. И тогда я оставляю ему еду на пне. Он никогда еще не видел снега. Ведь правда, это волнующее зрелище, когда впервые увидишь снег?

Оскар не знал, что отвечать. Женщина говорила о кабане, как об изнеженном ребенке.

Ирис посмотрела на часы.

— Идем, — сказала она. — Если хотите, — прибавила она через мгновение.

Оскар схватил мешки и побрел вслед за Ирис в темный лес. Они остановились неподалеку от молодых елей, и Оскар почувствовал, что вместе со снегом его обдало ароматом какого-то цветка. Он на миг закрыл глаза. В ушах шумело. Может быть, он перенапрягся, таща тяжелые мешки. А может, его пугала собственная беспомощность — он не знал, о чем говорить, боялся сделать шаг, хотя стоять на одном месте в застывшей позе было неудобно. Ему казалось, что лишнее движение может отпугнуть Ирис.

Оскар так долго ждал первого снежного вечера. Много раз он мысленно сжимал Ирис в своих объятиях, и снег скрывал их от посторонних взглядов. Он воображал, как они быстро идут вдвоем и заходят в какое-нибудь кафе, где тепло и струится мягкий свет. Они о чем-то говорят, смотрят друг другу в глаза и не видят никого вокруг. Но, по-видимому, Ирис не устраивала ничем не примечательная программа Оскара. Она пришла на свидание с кабаном, а не с ним. Вдобавок ко всему, она принесла с собой картофель и морковь. Видимо, для нее было важнее всего накормить животное.

Едва ли Ирис допускала, что они могут где-то уютно посидеть, так как на ней были брюки, валенки и заячий полушубок.

Внезапно Оскар о чем-то вспомнив, пошарил в кармане. Потом снял шапку и, поборов смущение, надел на голову парик с заячьими ушами, принадлежавший автору букваря из Андорры. Затем взял Ирис за плечи, впился взглядом в ее лицо и прошептал:

— Теперь мы одной породы.

Ирис посмотрела на странный парик Оскара и улыбнулась:

— Почему?

Рука Оскара нащупала пушистый шарф, который Ирис носила на голове. Его пальцы коснулись маленьких ушей и скользнули по лицу. Оскар чувствовал, что слова сейчас не нужны. Одна неосторожная фраза — и все исчезнет: Ирис, снег, лес. Возможно, останется только кабан. Обнажив клыки и готовясь к нападению, он будет все приближаться и приближаться.