Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 70

Работа, за которую взялся Тарле, стоила деятельности целого научного института. Он успел написать только первую книгу — «Северная война и шведское нашествие на Россию». Но закончив первую часть этой трилогии — «шведскую», 2 июня 1950 года он пишет письмо Сталину:

«Глубокоуважаемый и дорогой Иосиф Виссарионович! Препровождаю Вам экземпляр моего исследования “Шведское нашествие на Россию 1708—1709 гг.” Это первая часть того труда о русском народе в борьбе с агрессорами, который по Вашей мысли и желанию я взял на себя. Вторая часть (о нашествии Наполеона в 1812 г.) частично уже разрабатывается мною. Но всей душой стремлюсь приняться за третью и последнюю часть (о немецко-фашистской агрессии и ее позорном провале в 1941—1945 гг.). Я не хочу умереть, не успев закончить этого трехтомного труда, инициатором и вдохновителем которого Вы были… Сердечно Вас любящий и преданный Вам. Евг. Тарле»71.

Вряд ли Тарле лукавил в этом письме. Лукавство с властью — не его стиль. Прагматизм — да, но не лукавство. Он искренне говорит о том, что его научная позиция, научная программа поддержана Сталиным, и даже больше — инициирована им. И он, Тарле, вдохновлен этой инициативой и поддержкой вождя.

Заинтересованность Сталина в этой трилогии понятна. Она должна была стать теоретическим обоснованием сталинской государственной позиции в холодной войне. В какой-то мере эту функцию выполняло уже «Нашествие Наполеона на Россию». Но трилогия должна была обосновать внешнеполитическую миссию Советского Союза на тот период.

Но Тарле не успел закончить расширенный вариант исследования о войне 1812 года. Не получилось наработать материал и о нашествии Гитлера, о Великой Отечественной войне 1941—1945 годов. В марте 1953 года умер Сталин. А «новые» вожди Советского Союза стали как-то холодновато относиться к историческим обоснованиям внешней политики государства. Заинтересованности их в этом деле не чувствовалось.

Тарле умер 6 января 1955 года, через год и девять месяцев после кончины Сталина. После его смерти никто не рискнул взяться за продолжение трилогии. Ведь она была сильна и ценна своей индивидуальностью, проистекавшей от личности историка. Законченная, она могла бы стать сильным «историческим» оружием в противостояниях холодной войны, которая продолжалась еще около 40 лет.

А об особенностях «исторической» индивидуальности Тарле хорошо сказал известный советский поэт и переводчик С.Я. Маршак в связи с 75-летием историка в 1949 году:

Все становится понятным, если вспомнить, что Фуше — это начальник политической полиции у Наполеона, а Аллен Даллес — создатель и один из первых директоров американского Центрального разведывательного управления, действующего до сих пор; Талейран — министр иностранных дел у Наполеона, а Дин Ачесон — Государственный секретарь США в администрации президента Трумэна в конце 40-х годов ХХ века.

Фултонская речь У. Черчилля, как первая политико-идеоло­гическая доктрина холодной войны, удачно встроилась в планы американского военного командования. К декабрю 1945 г. у США уже было 196 атомных бомб и, согласно военным циркулярам, им готовилось достойное применение. В директиве Объединенного комитета военного планирования № 432/д от 14 декабря 1945 года (т.е. через семь месяцев после совместной с СССР победы над Гитлером) читаем:

«На карте к приложению А [документ разведки]… указаны двадцать основных промышленных центров Советского Союза и трасса Транссибирской магистрали — главной советской линии коммуникаций. Карта также показывает базы, с которых сверхтяжелые бомбардировщики могут достичь семнадцати из двадцати указанных городов и Транссибирскую магистраль. Согласно нашей оценке, действуя с указанных баз и используя все 196 атомных бомб… Соединенные Штаты смогли бы нанести такой разрушительный удар по промышленным источникам военной силы СССР, что он в конечном счете может стать решающим»1.

И началось. В середине 1948 года был составлен план «Чариотир» — по нему предполагалось сбросить 133 атомные бомбы на 70 советских городов. К 1 сентября 1948 года по­явился документ «Флитвуд» — своего рода методическое руководство к составлению оперативных планов. А уже 21 декабря 1948 года был готов разработанный по этой методике оперативный план бомбардировки СССР. В 1949 года родился еще один план — «Дроп Шот», по которому в первые дни войны на СССР планировалось сбросить более 300 атомных бомб, не считая обычных, способных уничтожить до 85 процентов советской промышленности2.

Был период, когда американские военные даже взялись за подготовку атомного блицкрига. Но не получилось. И не только благодаря растущей военной мощи СССР, у которого к концу 1949 года уже была своя атомная бомба, но и в силу «внутрисоветских» причин, главная из которых — отношения власти и народа. Далеко не весь советский народ мыслил как солженицынский Спиридон Данилович из романа «В круге первом»: «Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолет, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит под лестницей, и семью твою перекроет, и еще мильен людей, но с вами — отца Усатого и все заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерям, по колхозам, по лесхозам?.. Я, Глеба, поверишь? нет больше терпежу! терпежу — не осталось! я бы сказал… А ну! ну! кидай! рушь!!»

Американская властвующая элита в конце 40-х — начале 50-х годов XX в. мыслила просто. Чтобы вести боевые действия с применением ядерного оружия, нужно хорошо знать противника. А уж если вести против него тайные операции, то знать надо еще лучше. Но в те годы Центральное разведывательное управление и Министерство обороны США явно не имели достаточной информации о Советском Союзе, чтобы обстоятельно действовать в духе намеченных планов завоевания этой огромной страны. Особенно тревожило отсутствие необходимых сведений американские военно-воздушные силы, которые должны были наносить ядерные удары. И тогда штаб ВВС вместе с Государственным департаментом США создают независимый исследовательский орган под названием «RAND Corporation». По замыслу создателей, он должен был изучать противника, определять его уязвимые и сильные стороны и предлагать идеи, полезные для предстоящего ведения боевых действий.

Но тогда в Америке не только ЦРУ и военных интересовала информация о СССР. Благотворительный общественный фонд «Carnegie Corporation» (существует в США с 1911 г.) поспособствовал созданию Русского исследовательского центра при Гарвардском университете. Вице-президент фонда генерал Д. Гарднер, в свое время служивший в военной разведке, знал толк в информационных делах. В июле 1947 года генерал представил руководству фонда меморандум «Российские исследования». Он не скупился на предложения, в которых главным было слово «необходимо». По мнению бывшего разведчика, необходима программа исследования России, которая включала бы изучение взаимоотношений населения и власти, источников патриотизма, причин стабильности коммунистического режима, отношения людей к идеологии.

Гарднер не случайно выбрал Гарвардский университет в качестве «базы» для Русского исследовательского центра. Гарвард отличался междисциплинарным подходом к изучению общественных явлений, опытом рассмотрения любых проблем с позиций разных наук — философии, экономики, социологии, социальной психологии, культурологии, этнографии. Американских специалистов по русской и советской истории с 1927 года готовил выходец из России профессор М.М. Карпович, возглавлявший славянское отделение Гарвардского университета.