Алтайские сказки - Гарф Анна Львовна - Страница 5

— Вы, такой большой человек, зачем садитесь на сырую траву? Лучше присядьте на теплый камень.

Кам Телдекней медленно встал и важно сел на белый камень.

— Пып, — тихо сказал Рысту.

Телдекней-кам закурил свою длинную трубку. Все на него, не дыша, смотрят.

— Эту трубку выкурю, и ты, хан, здоров, счастлив будешь.

Но выкурил он и вторую и третью трубку, а хан и семья его сидели, прилипшие друг к другу, как прежде.

Кам Телдекней встал, вместе с ним поднялся с земли белый камень. Телдекней-кам тут же обратно сел. Великому каму было стыдно стоять с камнем, прилипшим к тому месту, на котором люди сидят. Глаза Телдекнея чуть не выползли из век.

— Что это за камень, дитя мое Рысту?

— Обыкновенный камень, — отвечает малыш. — Камень с горы. Поклонитесь хозяину гор.

Телдекней припал лбом к земле.

— Пып! — крикнул Рысту.

И люди увидели, что кам не может поднять головы.

— A-а, так это, значит, твои штуки, бессовестный Рысту?! — взвыл хан. — Сейчас убью тебя!

Рысту поднял вверх правую руку. Его луноподобное лицо заалело.

— Тап-Тажлан! — сказал он, и семья хана покатилась в разные стороны.

Великий Телдекней-кам оторвал лоб от земли, прыгнул с камня в седло, и больше его никто не видал.

Малыш Рысту подошел к освобожденному хану.

— Ну, теперь убейте меня! Вы хотели.

Хан дрожал, словно мышь, зажатая в ладонь. Ханша стояла, как большая лягушка. Дети спрятались.

А молодой Рысту шагнул через золотой порог, на золотой трон смело сел. Посидел немного и крикнул самому себе:

— Тап-Тажлан!

Трон подпрыгнул, и Рысту, слетев с трона, побежал к молочному озеру, на цветущую гору.

Корова и звезды

Сейчас конь с коровой не водится. А было время, даже родственниками считались. Вот раз летом пошли два друга на зеленый луг.

— Вон густая актамыр-трава. Пожалуйста, корова, кушай!

— Нет, дядя-конь, это тебе пусть будет актамыр-трава.

Так ходили они по светлым холмам. От жары бока у них потемнели. Оводы роями, словно пчелы, вьются. Захотелось им в тень. Спустились в прохладную долину.

— Мо, дядя-конь, мо-о-о… — замычала корова. — Что там лежит?

Конь медленно глазом повел: на дне темного оврага спокойно спало созвездие Улькер[11].

Поднял конь ногу и своим копытом рот корове заткнул.

— Пшш… Не мычи! Пока эти звезды спят, придавим их копытами к земле.

— Мо-о-о, я первая увидала! Я первая наступлю!

— Стой! Не глупи! Твои копыта меньше моих, твои мышцы слабее моих. Не удержишь.

Но корова своего дядю-коня не послушала, прыгнула всеми четырьмя копытами на спящее созвездие.

Встрепенулись звезды, зашипели. Пополам треснули коровьи копыта, и через эту щель созвездие Улькер взвилось со дна оврага на дно неба.

— И-хо-хо! — заржал конь. — Теперь на свои ноги взгляни. Как вилы! Больше мы не родня.

Широко махая шелковым хвостом, без оглядки ускакал конь.

С того времени стали у коровы парные копыта.

А созвездия Улькер с тех самых пор летом не сыщешь ни в небе, ни на земле. На лето оно прячется от копытного скота в зыбкое болото.

Золотая чойчойка

Когда Караты-хан умер, вместе с ним положили в могилу его шубу, шкуры, на чем он спал, и чойчойку, из какой пил. А чойчойка была золотая. Сын Караты-хана, молодой Кёз-Кичинек, эту чойчойку никак забыть не мог: ведь она была золотая! Вот позвал Кёз-Кичинек сироту-раба.

— Пойди, вонючий Диту, к моему отцу, принеси мне с того света золотую чойчойку. Не пойдёшь — я у тебя живого душу вырву, мертвого тебя в куски разорву!

Спустился Диту в долину — что делать, не знает. Как на тот свет попасть, ему неизвестно. Идет, куда ноги ведут. Повстречал он сухую, как осенний лист, старушонку.

— Милый мальчик, почему ты такой темносиний?

— Мне сын Караты-хана велел к своему умершему отцу сходить, а дороги я туда не знаю.

Старушка села на землю, откашлялась.

— Ты всё на запад иди. В западной стороне вход в подземный мир. Вот тебе семь гребней, сынок, семь иголок с ниткой, семь железных столбов. Если ум у тебя есть, эти вещи тебе пригодятся.

Где сидела старуха, там примялась трава. Куда ушла старуха, не заметил Диту и следов ее не нашел. Он повернул к западу, пришел туда, где дня нет, и увидел под ногами глубокую яму. Спустился вниз.

— Ааа!.. — раздался из глубины пронзительный крик, и семь косматых девушек окружили Диту, — Мы твои глаза выцарапаем! Живот разорвем! Здесь живым места нет!

Диту бросил наземь семь гребней. Девушки тут же сели на пол и стали расчесывать свои косы. А Диту побежал дальше.

— Ооо!.. — завыло впереди, и семь женщин ринулись навстречу Диту. — Живой! Сейчас же умри!

Диту кинул им семь иголок с ниткой, и женщины тут же принялись зашивать свои ветхие шубы.

— И-а-и-а… ио… ио!.. — заревели семь верблюдов и, качая горбами, побежали навстречу Диту.

Но он успел воткнуть в землю семь столбов.

Верблюды стали шорхаться о железные грани.

А Диту всё идет да идет. Вот подошел к большой пещере. Перед пещерой сидит сам Караты-хан — пьет из золотой чойчойки густую араку.

— Как живешь, вонючий Диту?

— Хорошо. А вы как здесь существуете, великий хан?

— Замечательно! Если бы ты знал, Диту, какой табак мы здесь курим, не захотел бы ты живым остаться. Ради этого табаку, честное слово, умереть не жаль!

Караты-хан поставил золотую чойчойку на пол и закурил длинную трубку. Диту схватил чойчойку и давай бежать. Караты-хан — за ним, но никак догнать не может: Караты-хан умер очень старым, а Диту всего — шестнадцать лет.

— Эй, верблюды! — крикнул Караты-хан — Ловите Диту, держите Диту!

— Йок, нет, — ответили верблюды. — Когда мы об угол твоей пещеры шорхались, ты нас батогами гнал, а этот Диту всем нам по железному столбу поставил.

— Хватайте его, не пускайте! — крикнул Караты-хан старым женщинам.

— Нет, — ответили женщины. — Ты нам за семь лет ни разу новой одежды не подарил, даже звериных жил не дал, чтобы наши лохмотья зашить, а этот Диту принес нам иголки и нитки.

И Диту свободно пробежал. Караты-хан — за ним.

— Эй вы, — крикнул он девушкам, — поймайте Диту, свяжите его! Сюда притащите!

— Нет! Ты за семь лет нам, семерым, ни одного гребня не дал, а этот Диту всем нам подарил по расческе.

Диту бежит все дальше, все быстрее, уже схватился рукой за край ямы.

— Диту, Диту! — закричал Караты-хан. — Моему сыну привет от меня передай! Пусть он опрокинется кверху дном и превратится в пустой котел. А невестке скажи, чтоб улетела из дому черной сорокой.

Диту выпрыгнул из подземного мира и побежал к стойбищу молодого Кёз-Кичинека. Еще издали увидел Кёз-Кичинек золотую чойчойку.

— Неужели ты в самом деле у моего отца был?

— Да, — отвечает Диту. — И ваш отец передал вам привет: пожелал он, чтобы вы опрокинулись вверх дном и превратились в пустой котел.

Кёз-Кичинек до конца дослушать не успел, словно кто наподдал ему сзади, — так быстро он перевернулся и упал в долину пустым котлом. Обрадовалась его жена:

— Теперь за кого хочу пойду замуж!

А Диту ей в ответ:

— И вам, почтенная, Караты-хан привет послал: чтобы вы стали черной сорокой, хотел он.

Женщина только полслова сказала по-человечьи, а все остальное уж пришлось ей по-сорочьему говорить. Еще до сих пор болтает сорока, всё никак не может свой гнев до конца высказать.