Венец Венеры (СИ) - Устомский Александр - Страница 14

- Венеция это замечательно. Флоренция и Венеция - вместе навсегда! - Донателло поддержал своего друга сразу же, и нисколько не кривил душой - сейчас города были союзники в войне против Ломбардии, но они никогда и не грызлись особо. Это Генуя с Венецией вечно вкровь и вкось расходилась. А Флорентийцы понимали толк в деликатном обращении - не надо плевать в колодцы, засуха она мама строгая, нечаянно нагрянет и всякий пригодится водички добыть.

Ко всему прочему, довольно улыбнувшийся такому мирному согласию сторон, возчик достал корзину и предложил поправить здоровье мастерам. И добавил главное: «Мастер Пачино вас ожидает в Венеции. Вы ведь вчера сговорились дом ему достроить. И там статуи какие-то лить, перспестивские». «Перспективные», - машинально сообразил поправку Филиппо и вдруг вспомнил, стоило хлебнуть вина из аккуратного бурдюка: «Точно! Они только договор на бумаге не оформили!»

- Ты помнишь, Донато?

- А ты помнишь, Филиппо?

Они переглянулись и оба расхохотались. А идет оно все лесом в горы мимо моря! Ха! Такие можно вместе с этим классным Пачино работы заделать....

- Он не все нам рассказал, Донато, - хитро прищурился Брунеллески и почесал лысину.

- Точно что-то утаил, хитрый тарантиец, они любят затаить секретики, - согласился с ним Донателло. - Дело верное. Медичи к нам без претензий. У нас два года есть. Слова сказаны.

- Дело верное, друг. Сказаны слова. Человек, вези в Венецию, поспешай как возможно. Дело верное и важное. Очень нам надо приступить к работе, - Филиппо Брунеллески высказал пожелание и принялся фантазировать о том, как он будет воплощать новые знания.

Они там навоплощали в Венеции, парочка смутьянов и безобразников - один лысый и вредный, а второй помоложе, не лысый, но тоже вредный и вечно чем-то недовольный - недолюбливал море Донателло. Кстати, Филиппо обожал море - вот Филиппо стал классным «венецьяно». Однажды, несколько лет спустя, Лешка ему выдал тему: «Ты лопух Филиппок, ты не сечешь фишку! Портреты это мелко и смешно. Беллини лох! Не ведись на его провокации. Каналетто - ведута - вид на каналы Венеции - вот лицо достойное портрета Филиппо. Каналы - вот тема для работы. На века свое имя впишешь в историю искусства - каналы - это вечное, это понимать надо. Мне не дано - ты могёшь».

Глава 9 Белая ночь, белое тепло! Майк Науменко

Когда тарантиец Аль Пачино вернулся в сиятельную Венецию, он не замедлил тотчас предстать перед глазами лучших людей, чтобы отчитаться о том: где был, что там натворил, и как оно все, по его скромному мнению, с пользой отразится на жизни Серениссимы. Дворец дожей принял его доклад благосклонно: доставленные в город флорентийские мастера были хорошо известны венецианцам - и заполучить на десяток лет в свое распоряжение двух таких талантов - это было замечательно. Весело поблескивающий глазами дож с удовольствием воплотил в жизнь свою «мстю неотвратимую» - приняв из рук Пачино ставшую уже знаменитой тросточку-чесалку для нижней части спины, Фоскари незамедлительно дал этому несносному насмешнику своей новой тросточкой мерзавцу по спине. Хе-хе - хорошо  врезал, тарантиец даже мявкнул нечто жалобно-невразумительное, и скорчил морду жалостливую, и явно намекающую на извинения и понимание всей глупости своего поступка. Все посмеялись и забыли. Только Франческо Фоскари не забыл - стоило ему внимательно прочесть записку, которая было обернута вокруг ручки подарка. Одна часть тросточки была исполнена в форме кисти руки, с пальчиками, чтобы они почесывали спину, и вот на одном из пальцев можно было заметить перстень - и записка предупреждала - не надо этот перстень показывать герцогу Милана и Ломбардии, не надо злить толстого Висконти, нехорошее может выйти. И Фоскари задумался. Достать миланца... это очень немногие могли, его личные мастера-лазутчики... нет! Такой номер они не могли провернуть - похоже, у этого тарантийца в слугах затесались настоящие мастера тайных и злых дел. А это понятно. Если мальчик вырос на Востоке, среди рабов - там давно есть школы тайного, опасного направления - в них учились убийцы по найму, способные достать свою жертву где угодно.

Убийство за плату - всегда было одним из родов человеческой деятельности. Как только появилась преступность - появились и наемные убийцы - и у них была своя школа, свои традиции, свои правила - все у них было, как и у обычных работников культуры: у земледельцев, у ремесленников и торгашей, и у милитаристов, и у правящих кругов.

Аль Пачино сделал сильный ход. Франческо Фоскари, дож Венеции его понял - тарантиец слишком близко был к смерти, он не боялся её, он был готов и предупреждал, что сам Пачино с легкостью обречет на смерть любого - и у Аля Пачино есть люди, способные исполнить волю господина.

Негодник ничего не стоил Светлейшей - дож прикрыл глаза и припомнил все детали, все тонкости, связанные с именем молодого апулийца. Хороший клиент, он щедро вложился в оборот достойных людей. У него оказались намеки на старые связи с лучшими людьми, и Пачино честно пришел, предложил свои услуги. И честно выполнял обязательства, хотя все уже признали, что нет в нем яркой торговой жилки: все они такие, тарантийцы легкомысленные, вечно рабами торговали - быстро и легко взял - быстро и легко продал - никакого тонкого и деликатного проявления духа торговли. Балбес Пачино хотя бы признавал, что совсем плох - выражал желание учиться и с благодарностью принимал советы опытных торговцев.

Его выходка со строительством на острове, которые венецианцы недолюбливали и окружили туманом собственных выдумок и страха - это поступок не глупый, отчаянный, но не глупый. Ха, да этот мерзавец даже не скрывал - не понимает он венецианцев, стоит под боком земля, отчего не жить на ней, не восстанавливать виноградники, не поставить дом. Фоскари вспомнил, как недолго решался этот вопрос при очередном замечании по проделкам и выходкам гостя молодого и вредного. Но богатого. Не было никакого взаимопонимания между старыми знакомыми по вопросу острова Повелья. Старые венецианцы не знали ничего толком о том, что творится с этой землей. Но все знали одно - им всем лично не хотелось лезть на Повелью. А не зачем! Рисковать и вкладывать средства в восстановление благополучия на острове неупокоенных никто не хотел - опасно, риск все потерять всех пугал! И пугала неизвестность - никто не знал, что не так с землей острова. Все знали, все на своей шкуре испытали - остров не место для нормального человека. Все они были молоды и все прошли через дурацкие вызовы своей смелости - каждый второй венецианец нарывался и совершал ночное посещение Повельи, чтобы доказать свою смелость своим друзьям, таким же молодым придуркам, как и безрассудный смельчак. Гнусно, тяжко и противно было на острове - и все знали - там есть нечто нехорошее. Если не залезать глубоко, если прикоснуться осторожно - все обойдется, хоть и были случаи вовсе жуткие. Но осесть на Повельи серьезно - да проще и достойней выбросить дукаты в воды канала - хоть на всю жизнь прославишься ненормальным, но понятным дурачком. Повелья была непонятна, таинственна - она ужасала.

Аль Пачино решился жить на Повельи - все они такие, тарантийцы ненормальные, дурные и взбалмошные - держать этих сумасшедших надо близко к себе, чтобы следить за ними внимательно и крепко.

В конце концов, Венеция решилась - Пачино можно допустить до Зеленой залы торговли, там много кабинетов, и пусть сам учится тому, как приносить пользу Венеции. Поручителями за него единогласно и дружно выступили мужчины очень влиятельных родов, да практически наследники традиций управления Венецией. И всем всё было понятно - мальчики этих семей изменились! Они, правда, затеяли очередную игру, которая всем старикам была известна - создали свое тайное общество и давай там втайне предаваться разврату и всяким гадостям. Дурачки, но свои, родные дурачки. И скоро оказалось, что у этих дурачков окрепли яйца в этом их «баловстве со смертью». Они стойко выдержали первую волну допросов и угроз от родных - но тогда еще их заводила, несносный Пачино был рядом и поддерживал наверняка советом, гадкий неудачник, выросший без родительского воспитания, впрочем, уважающий семейное. Пачино, всем показал странное: он уважал семейное, он вырос без семьи и оттого был трогательно, и принципиально и упорно, даже тупо, предан идеалам семейственности, традициональности, строгости родительского воспитания. Вот только мерзавец сам выставил себя «отцом своих новоявленных детей»! Впрочем, такие сыновья радовали родных - исчезли глупости и дуракаваляние, мальчики даже не драли носы перед друзьями - скоро все узнали - есть тайное, есть запретное. Не для всех, для избранных - и все стали осторожно подкрадываться к носителям тайны. А старики Венеции усмехались - пусть дети балуются. И более всего они впечатлились решением фаворитов Смерти после того, как они обнаружили честного доносчика. В Серениссиме доносительство не имело оттенка плохого, все спокойно принимали факт - хочешь жить хорошо - вовремя сделай доклад о возникших странностях и зловредностях в поведении соседа - отцы города разберутся и всё будет достойно и аккуратно, всем спокойней будет!