Венец Венеры (СИ) - Устомский Александр - Страница 13

«Обоих вас удавят шелковым шнуром!» - внезапно раздался голос из окна. Мастера замерли в шоке. В окно комнатки на втором этаже  постоялого двора, в котором они успели укрыться от начинающей собираться гневной толпы миланцев, впрыгнул ловкий человек. Впрыгнул и тот же миг продолжил вмешиваться в их беседу:

- Никаких топоров, уважаемые! Что вы как дети, право слово. Филиппо Мария Висконти человек культурный, он уважает ваши заслуги перед Италией. Какие топоры. Фи, как низко и грязно. Вас удавят шелковыми шнурами, - промурлыкал наглец последнюю фразу.

Но сердиться и негодовать мастера не могли - во всем оказывался прав этот незнакомец. А тот уже развернулся, расправил плечи и выдал изящный поклон. Мастера замерли. Они были люди великого дара. Они всю жизнь посвятили изучению красоты. И то, что они увидели - это было нечто. Лицо человека - пустое. Слова человека - пустое. Движение человека - вот важное! Грация, движение, гармония - жизнь только в движении можно оценить. Таково одно из заведений мастеров искусства. Такова одна из заповедей мастеров высокой классики. Оба мастера увидели поклон в высочайшей степени совершенный. Самодовольство, сознание собственного достоинства в этом поклоне гармонично сочетались с признанием заслуг и величия тех, кому адресовался поклон. Незнакомец явно знал их, и они поняли - это очень интересный человек. Проницательные глаза стали профессионально рассматривать новую персону. Фигуру, пропорции, лицо, черты, мимику, костюм - все они подмечали, вписывали в какие-то незримые наброски, прикидывали в композиции и скульптурные формы.

- Позвольте представиться вам, уважаемые светила и цвет мастерства Флоренции. Аль Пачино. Из Тарантума, - представился молодой человек.

Мастерам была безразлична неприглядная слава, которой пользовались южные апулийцы из вредного порта. Мастера видели и слышали образцовое сочетание итальянского духа и телесного - словно некий образец древнего римлянина предстал перед ними. Правда одет он был не в подобающую тогу патриция, а в современные одеяния - стоит признать, довольно изысканно и со вкусом был одет этот Пачино.

- Я думаю, мы перекусим и поговорим, - вдруг прищелкнул пальцами Аль Пачино и тотчас в комнату вошли два молодых паренька и, словно все у них наготове было заранее, несли они два кувшина с вином. И пару подносов с вкусным и пахнущим так заманчиво, что мастера только слюньки сглотнули. А Пачино не давал им опомниться, своим поведением, своим обращением показывая истый стиль совершенного человека:

- О, белло кьянти, вино беллисимо, - Аль блаженно причмокнул губами и указал на кувшины. - Что может быть приятней на неблагодарной чужбине, чем вино с родной земли. Земля родной Тосканы, о, как ты далека! Это для тебя, уважаемый Филиппо, кьянти с южных участков. А это для тебя, уважаемый Донато, с западных мест. Признаюсь честно и с удовольствием, я с тобой солидарен. Южное кьянти - о, такой неповторимый вкус, вечное блаженство переливов искорок и оттенков, словно само море дарует нам неповторимое и вечное волшебство метаморфоз.

- Вот! Что я всегда тебе говорил, - с воодушевлением воскликнул Донато и ткнул пальцем в друга.

- Мальчишки, - фыркнул лысый мастер, который был лет на десять старше своего компаньона, и всегда относился к нему как к младшему брату. - Все вам перемены подавай. Южное кьянти - строгость вкуса, тонкость и четкий рисунок, грация аккуратности - вечная истина - ни с чем не спутать кьянти юга.

Художники всегда знали толк в выпивке! А уж строители те еще любители этого дела. Если вы встретили строителя без граненого стакана в кармане - это не строитель, это так - при стройке ошивается, хотя, вполне может оказаться дельный и толковый человек. Мастера дружно наполнили аккуратные чаши и присосались к вину. А вино, действительно было отменное. Умели в Италии вино делать. Старая школа, вечная школа - на такую никакие варвары не посягают, сами так и норовят вызнать секретики виноделия. Потому что набухаться и назюзюкаться каждый свин может, а вот создать сорт вина - это надо уметь, это надо секреты знать.

- Что тут у нас? Мясо, - окинул взглядом подносы Пачино и добавил. - Креветки! Я думаю, если вы отведаете этих креветок, мастера, вам свою смелость не придется доказывать никаким другим образом.

Мастера снова приуныли ненадолго. Но вино и компания удивительного Пачино им скоро вернула хорошее расположение духа. Парнишка оказался дельным человечком! Он фыркал в сторону Брунеллески и вопил: «Да ты только в начале пути, Филиппо! Твоя перспектива - это примитив, просто, как оливка. Ты фишку не рубишь!» Потом он заявил, что видел в древних египетских пирамидах росписи древних художников. Мастера навострили уши.

А паренек вдруг вскочил, выхватил из небольшой жаровни головешку и стал что-то набрасывать углем на стене. Когда они увидели его набросок - у них вино застыло в горле и глаза застыли  в восторге непонимания и восхищения. Набросок был чудесен: простота в нем была сложной и непонятно каким образом примитивной. А Лешка в свою очередь сам никогда не мог понять одного - художники древности, они что, совсем идиоты были? Чего они так тупо плоские картинки любили рисовать на протяжении многих веков? Эта «перспектива» - да это же примитив, в смысле: «начальное, простое, обязательное» - да что там сложного? А для мастеров средневековья все было именно так - они только вступали в Ренессанс.

Разговор перешел на повышенные тона - они пили вино и размахивали руками, делились впечатлениями о разных своих фантазиях и работах. Коллег по цеху ругали, как без этого? Северные школы ругали - они там вовсе безграмотные дикари, и ничего не смыслят в искусстве. Презирать школу Великого Рима - это надо быть болванами первостепенными.

Очнулись мастера почти одновременно. И дружно схватились за гульфики - надо было отлить - вчерашние винопития грозили досадным конфузом. Они, ничего не понимая, смотрели друг на друга. Волосы Донато были взлохмачены и торчали во все стороны. Филиппо был почти лысый, но на морде лица его было написан упрек: «Не пей вина не в меру - не пали карьеру». Ко всему прочему их потряхивало слегка, и не с похмелья, вовсе нет - вино было славное, и не мешали они, знали толк в деле симпозиума - умной пирушке - оказалось, что они лежали на дне повозки и их куда-то везли. Мастера не думали - всё потом - выскочили на дорогу и... вот он блаженства миг. Слова излишни. Это не описать словами.

Удовлетворив низменные нужды тела, мастера пришли в сознание более чуткое и увидели, что повозка их не оставила - отъехала недалеко и остановилась в деликатном ожидании путешественников. Когда они подошли к ней. Возчик кивнул им и негромко отметил: «Доедем скоро до Брешии. Завтра Верона. А затем и Падуя близка. До Венеции путь оплачен, мастера».

- До какой Венеции, - всхлипнул Донато, не хотел он в никакую Венецию.

- Зачем в Венеции? - вытаращил глаза Филиппо. Не надо ему было никакой Венеции. Он домой хотел - во Флоренцию - он такое вчера узнал! Да это же надо все самому попробовать, своими руками писать. Этот мальчишка Пачино, конечно, что-то там вызнал на далеком Востоке, но они все такие - мальчишки торопливые и скорохваты непоседливые! Он, Филиппо Брунеллески все по уму распишет. Там такие перспективы вырисовывались и выстраивались! А тут какая-то Венеция... пфи!

Но возчик словно преобразился. Он двинул плечом и мастера увидели, что это непростой водитель кобылы - это явно человек понимающий толк в душегубстве. И фигура его выдавала старого кровопийцу и жуткого, хладнокровного мастера вершить дела кровавые, военные, жутко бескультурные. Глаза мужчины не мигая смотрели на мастеров - при этом оба могли поклясться всеми богами Рима и богинями вместе с богами и всеми духами предков - два глаза этого грозного возчика заглянули им обоим в самые глаза и все там увидели - и пообещали им обоим крупные неприятности, если они вздумают бузить и мешаться.

- А что, Донато, нам и Венеция очень даже попутна, - вдруг четко и спокойно высказался Брунеллески.