Сети зла - Лещенко Владимир - Страница 34
- Предыдущая
- 34/57
- Следующая
Кораблям не суждено было пристать к кандийскому берегу. Уже в виду острова их встретили крестоносные галеры, которых было раз в пять меньше.
В Афины вернулась дюжина кораблей с панической вестью – чужаки владеют ужасной магией, заставляющей гореть даже воду.
Так в Империи впервые познакомились с «диким огнем».
Другой бы на месте Афраниуса струсил или, наоборот, вновь повторил бы попытку сокрушить пришельцев грубой силой. (И тогда, скорее всего, Отцом и Спасителем Отечества стали бы Гейзерих Галльский или Ачаба Иберийский.)
Но повелитель Афин не зря считался одним из умнейших монархов всех времен и народов.
Велев освободить из подземелья послов, предложил им такую сделку: он отдает в вечное и безраздельное владение крестоносцев Кандию и разрешает свободно проповедовать их веру, а они за это признают себя его вассалами и союзниками.
Уже через год его войско, усиленное непобедимыми рыцарями, раздавило при Тевтобурге армию Гейзериха. А еще через несколько месяцев хитроумный Ачаба капитулировал взамен полного прощения и титула нобиля.
С тех пор прошло почти четыре сотни лет.
От пришельцев в Империи переняли очень многое – от стремян и «дикого огня» до алхимии и двухлемешного плуга.
Кандия давно переименована в Святой остров, его столица Новый Иерусалим (соперник Иерусалима Старого) – один из богатейших городов, а приверженцы христианства есть во всех городах и провинциях империи и за ее пределами…
– Почтенная чем-то огорчена? – вкрадчиво прозвучало у нее над ухом.
Перед ее столиком стоял невысокий и упитанный рыжебородый мужчина средних лет, чем-то неуловимо к себе располагавший.
– Позвольте представиться, Пульхерий Крикс, скромный артист, антрепренер. Начальствую над труппой из двух дюжин рапсодов и комедиантов, видимо, по ошибке Мельпомены допущенных на праздник искусств, скоро тут воспоследующий.
– Агриппина, – ляпнула она имя, которым назвалась на «Дельфине». – Совершаю паломничество.
– Отрадно встретить сейчас благочестивого человека, – похвалил Пульхерий. – Вы позволите вас угостить?
Орланде показалось неловко отказываться. Новый знакомый выглядел вполне солидным и в чем-то забавным господином.
Если бы она только знала, что этот тип соблазнил не одну патрицианку и что в данный момент его труппе требовалась молоденькая симпатичная артистка, а ему самому – свежая грелка в постель. Уже не одна девица прошла такой путь, для некоторых закончившийся в дешевых притонах, где цена женщины не поднимается выше трех ассов.
Принесли дорогое блюдо – целого тунца в пряностях, с гарниром из капусты, целиком сваренной с оным тунцом.
Кусик в предвкушении веселого пира радостно заурчал, уселся в своей излюбленной позе Будды и принялся внимательно следить за священнодействиями Крикса.
– Капуста в учении вендийских мудрецов, – разглагольствовал Пульхерий, поливая рыбу и овощи соусами из маленьких глиняных бутылочек, – есть образ мироздания. Кочан подобен вселенной. Листья – многим мирам, слагающим ее. А кочерыжка – Великому Нечто, Абсолюту, что лежит в середине ее. Так давайте же, достойная, приобщимся к сокровенной сути вселенной.
И, отрезав ломоть вареного кочана, положил на тарелку перед Орландой.
Не был забыт и Ваал. Ему достались плавники и хвостик рыбины, а также пара капустных листиков. Пушистик попробовал было что-то вякнуть, недовольный скудостью угощения, но тут же присмирел, получив от Крикса болезненный Щелчок по носу.
Хорошо хоть, что послушница, поглощенная едой, не заметила этого недружелюбного жеста в отношении своего питомца.
Девушка съела и капусту, и фруктовый десерт, запив это великолепным кофе, и вежливо поблагодарила Пульхерия, который во время трапезы прочел ей малопонятные стихи, по его словам, принадлежащие ниппонскому поэту Тояме Токанаве, про нефритовый жезл, яшмовые врата, раковину цвета утренней зари.
Посмеиваясь про себя, Пульхерий откланялся, прикинув, что девица эта будет в его постели самое большее через пару дней.
Скромницы частенько только и ждут, чтобы кто-то избавил их от необходимости быть такими. Ха, благочестивая девица! Через полгода будет, как миленькая, плясать кордакс в одних бусах и петь песенки, от которых иной матрос покраснеет…
Орланда не успела встать, как на место, где до этого сидел Пульхерий, плюхнулась ее сестра.
– Уже завела знакомство? – ехидно осведомилась амазонка. – И что же он тебе такое пел?
– Он мне не пел, – удивилась послушница. – Он мало поет, у него труппа рапсодов.
– Ясно, у него труппа рапсодов и рапсодих, – резюмировала Орландина. – Так про что он тебе мозги пудрил?
– Про капусту, – пожала плечами Орланда.
– Про капусту? Он что, козел, что ли?
– Да нет… – солдатские манеры сестры смущали Орланду, – в философском смысле.
– Ах, в фаллософском, – понимающе кивнула сестра.
– И еще он что-то говорил насчет нефритового стебля и ворот пещеры цвета утренней зари… Не знаешь, о чем это он?
Орландина несколько секунд стояла, наморщив лоб и обдумывая, что доморощенный поэт имел в виду. Догадавшись, зло фыркнула.
– Жаль, что меня не было тогда. А как еще раз увидишь его, передай, что если он не оставит тебя в покое, то твоя сестра вырвет его нефритовый стебель с корнем и засунет ему же в пещеру. Только не ту, о которой он тебе говорил, а в ту, которая с противоположной стороны! Да так глубоко, что потом два грузчика не смогут вытащить. Запомнила? Так и передай!
Следующий день Орландина решила посвятить ознакомлению с городом, а Орланда – провести в гостинице и послушать, что говорят люди.
Может, чего-то узнает.
Впрочем, главное они уже знали и так.
В Тартессе намечался большой праздник – Посейдоновы состязания, куда съедутся актеры и певцы едва ли не со всей Империи. Конкурс этот проводился раз в пять лет, и на него допускали только певцов, прославившихся в своих землях. Участникам полагались бесплатная кормежка, а призами для победителей были золотые и серебряные венки, плюс немалое число звонкой монеты. И, конечно, слава.
Состязания должны были начаться через неделю, а пока на улицах и площадях Тартесса приезжие артисты (не из самых именитых) показывали свое искусство толпе.
Орландина остановилась у сооруженной на рыночной площади сцены, куда сейчас вышли шесть пестро одетых личностей, среди которых амазонка с некоторым недоумением различила светловолосую девушку с лютней.
Терзая кифары, дубася в барабаны и завывая, они запели что-то на аллеманском языке. Половину слов она не разобрала, но насколько смогла понять, песня была про шута, который влюбился в королеву. И, сходя с ума от неразделенной любви, решил пошутить напоследок – забраться на самую высокую скалу и с разбегу сигануть вниз. Представив, на что стал похож бедняга, воительница пожала плечами: вряд ли те, кто потом отскабливал шута от камней, сочли его выходку остроумной.
Шестерку сменил длинноволосый и длинноусый парень, вроде откуда-то из Куявии, а может, из Саклавии, в расшитой рубахе до колен. Печальным скрипучим голосом затянул заунывную мелодию. Познаний в языке Орландине хватило, чтобы понять, что певец грустит о том, что любовь отвернула от него свой светлый лик и, соответственно, повернулась к нему задом.
Разочарованная девушка зашла в таверну перекусить, но едва села за столик, как…
– Цо то есть, паненка при оружии?! – с сильным акцентом изрек кто-то прямо ей в ухо.
К ней подсел немолодой седоусый мужик в длинном кафтане, с кривым мечом на поясе.
– Слыхал я про вашу Империю всякие вещи, но чтоб такое…
– Да, при оружии, как видишь, и, кстати, умею с ним обращаться, – сухо бросила Орландина.
– Ну, не обижайся, – широко улыбнулся мужик. – Я ж, наоборот, хвалю. Пан Будря, – представился он, – Лех.
– Пан? – переспросила амазонка.
Вроде бы так звали какого-то древнего бога, который уже лет пятьсот как помер (как установили мудрецы).
- Предыдущая
- 34/57
- Следующая
