Рукопожатия границ
(Сборник рассказов) - Цыбульский Евгений "Составитель" - Страница 27

А кругом, хлопая лыжами и звеня оружием, столпились товарищи, и кто-то предложил сделать из лыж сани.

— Отставить, — сказал старшина. Выпрямился, снял ремень и протянул Молчанову: — Подержи.

Распахнул куртку, аккуратно расстегнул все пуговицы на вороте рубахе и деловито разорвал рубаху до пояса, затем так же поступил и с нижней рубашкой.

Распахнул на мальчишке пальто, поднял безжизненное тело и прохрипел:

— Помогите засунуть под рубаху, а ноги глубже в штаны… — И передернулся, крякнув: — Ух ты, что ледышки.

Когда голова мальчишки легла на плечо старшины, он, запахнув полы куртки и обнимая обеими руками мальчишку, попросил чуть потуже затянуть брючный ремень и надеть ему лыжи.

Ему, как лошади, подняли одну ногу, другую, застегнули крепления.

Старшина тронулся в обратный путь, думая только об одном: как бы не упасть. За спиной он услышал голос Хлопотова:

— Товарищ старшина, еще шире ноги расставьте.

И как только старшина это сделал, между его лыжами появились лыжи Хлопотова. Дыша в затылок старшине, он сказал:

— А ну, по одному справа и слева беритесь!

Подталкиваемый в спину и плечи тремя товарищами, старшина пошел быстрее. А Хлопотов опять крикнул:

— Снимай ремни, бери на буксир!

Хлопали по льду лыжи, пронзительно визжали палки, тяжело дышали и кряхтели люди. Покачиваясь из стороны в сторону, катился на лыжах старшина, держа ношу обеими руками. Потом он приказал:

— Кто порезвей — на берег за врачом!

От группы отделились две тени и, отчаянно работая палками, понеслись к берегу.

— Эх, коньки бы! — дохнул в ухо старшины Хлопотов.

Старшина что-то неопределенно промычал.

На берегу сверкнули фары автомобиля и замерли неподвижно, освещая заиндевелые верхушки кустов. Потом они начали мигать, словно сигналили морзянкой. Их заслоняли бегущие с берега люди. Донесся прерывистый женский крик:

— Жив ли, скажите… жив ли?!

У берега старшина отдал мальчишку людям в белых халатах, сказал: «Ну вот…», застегнул воротник рубахи на все пуговицы.

Когда лед стал еще толще, на него вышли люди постарше мальчишек, и, как заметил лейтенант Закруткин, начались «челночные пиратские операции». То с одного, то с другого мыса с пулеметным треском летел по льду ярко-красный мотоцикл «Ява». Спустя некоторое время он возвращался обратно с добычей. «Добыча» обычно сидела за водителем, обхватив его руками и пряча за его спиной красное от ветра лицо с горящими глазами.

Выпадал снег, но мороз не ослабевал, а ветру ничего не стоило подмести лед, как паркет.

Однажды, урча и взвизгивая тормозами, сполз с берега на лед желтый, как вылупившийся цыпленок, «Москвич» бригадира животноводов Натальи Ивановны. Он протянул на льду от мыса до мыса следы своих шин — прямые, словно по линейке.

Вскоре за «Москвичом» рискнула выйти на лед полуторка, затем трехтонка. Начальник заставы приказал вынести контрольные лыжни на несколько километров в море. Служебные тропы пограничников от этого увеличились вдвое, а личного состава на заставе не прибавилось. Солдаты ворчали, старшина хмуро объяснял:

— Дорога по берегу — ухаб на ухабе. Ее часто заносит. Да и крюк порядочный. А тут, напрямик, чуть ли не вдвое короче, а по времени — в четыре раза.

В марте на лед вышли рыболовецкие бригады. Скользя подковами по льду, лошади тащили сани с сетями. Вонзались в лед пешни, голубоватые сверкающие куски со звоном катились в стороны. По льду протянулись линией большие квадратные проруби. Самый сильный и опытный рыбак брал в руки длинный, связанный из двух жердин шест с прикрепленной к одному концу крепкой бечевой. Другой рыбак становился у соседней проруби с деревянной рогатиной наготове.

Нужно было метнуть в воду шест, чтобы его могли поймать в соседней проруби и пустить дальше, до следующей, и так до последней проруби. Затем бечевой протягивали подо льдом крепкую веревку, а за ней в темную воду уходила сеть.

И пока рыбаки работали на льду, в каждом селе обязательно топилась хотя бы одна баня, на случай если кто-нибудь угодит в воду.

Как-то, не попав со всеми в баню из-за наряда, Хлопотов и Молчанов отправились в село попариться. Они уже заканчивали мыться, когда в клубах морозного тумана в предбанник ввалилась группа рыбаков, сплошь заиндевевших. Они содрали с товарища одежду, лед на ней трещал и со звоном разбивался об пол. Снятый полушубок некоторое время стоял в углу, как калека, с изумленно растопыренными рукавами. Ватные штаны прислонили к стене, и они упали на пол с деревянным стуком. Голого человека положили на полок. С бровей его свисали сосульки. Поддали пару целой шайкой кипятка. Так, что у Кости Хлопотова и Семена Молчанова, сидевших в углу на лавке, перехватило дыхание. Кто-то им крикнул:

— А ну, служба, помогите, у вас веники распаренные!

Костя забрался на полок и присел от невыносимого жара, показалось, что уши начали коробиться, как береста на огне. Костя взмахнул рукой и чуть не выронил веник: кисть словно обдали кипятком.

Сзади раздался голос:

— Погоди. На-ка. Наденьте.

Костя и Семен натянули шапки и рукавицы. Теперь руки и уши не жгло.

До потемнения в глазах хлестали они веником по неподвижно лежащему телу. Оно блестело, покрываясь потом: человек дышал все чаще и чаще, тело его стало розовым, потом красным. Человек охал и молил:

— Ох, ребята, еще… еще… еще…

Костю хлопнули по голой спине холодной ладонью:

— Давай сменим, парень.

Костя содрал с головы мокрую шапку, снял рукавицы, выбрался в предбанник и сел на лавку. Ему очень хотелось громко стонать и ухать, как стонет упарившийся всласть человек.

Полушубок рыбака оттаял и лежал на полу ничком, раскинув мокрые рукава.

Опять распахнулась дверь, в морозных клубах появился человек с кружкой в руке. От нее валил пар. Дверь парилки открылась, красная жилистая рука в рукавице схватила кружку, и дверь захлопнулась.

Растирая ладонью лицо, рыбак сказал:

— Отойдет. А шест он здорово шуганул, чуть нс прозевали в соседней проруби, зато и сам сыграл вниз головой, еле успели схватить за ногу — так из валенка вывалился, только за пятку и удержали…

В середине марта повалил густой снег, и ветер не мог с ним совладать. Сплошной снегопад длился почти две недели. После снегопада наступила оттепель.

За ночь ничуть не подморозило. Снег был рыхлый и мокрый, он облепил лыжи, и они превратились в бревна. Тащить на ногах такую тяжесть было мукой.

Хлопотов и Молчанов часто останавливались, снимали лыжи и тотчас погружались в снег по пояс. Очищали лыжи, становились на них и через несколько минут снова превращались в колодников.

Молчанов даже со злобой пропел: «Колодников звонкие цепи сметают дорожную пыль».

Хлопотов одернул:

— Ты что, забыл, где находишься?

— Что ты, Лидоч… — Молчанов осекся и исправился: — Мы несем службу, товарищ ефрейтор, на самом краю родной земли.

В темноте было видно, как блестело его мокрое от пота лицо. Переведя дыхание, Хлопотов ответил:

— И не так. Совсем наоборот. Не у края земли, а у самого начала ее. Разница.

Так целый час шли по мокрому снегу два пограничника. Куртки их были распахнуты, воротники рубах расстегнуты, струйки пота щекотали грудь и спину. Мокрые тучи, казалось, спустились так низко, что задевали головы. Дышать было нечем.

— А может, снять к чертям эти лыжи? — предложил Молчанов, остановившись. — Воткнем в снег. На обратном пути возьмем. — Молчанов посмотрел в сторону берега, где на горизонте переливались огоньки села, и тоскливо вздохнул.

Хлопотов, навалившись грудью на палки, задумался.

В это время с невидимого мыса в темноту вонзился узкий фиолетовый луч прожектора. Стали видны неподвижные тяжелые космы туч. Луч вздрагивал. От его света стало холоднее и тревожнее. Оба пограничника следили за ним. Луч качнулся и плавно пошел по льду. Когда луч был довольно близко от пограничников и походил на светящуюся бесконечную стену, он вдруг замер, качнувшись. На черном фоне горизонта ярко обрисовались две фигуры, застывшие в раскоряченных позах. Они стояли неподвижно всего несколько секунд, хотя пограничникам показалось, что прошло много времени, потом фигуры шевельнулись.